Непринужденной походкой возвращается Львица с работы, беззаботно помахивая сумочкой на ремешке. Колечко, соединяющее ремешок с сумочкой, размыкается, и сумочка падает на брусчатый тротуар. Замочек открывается, и содержимое вываливается наружу. Прямо зло берет, хоть плачь. Два-три прохожих подскакивают, чтобы помочь ей собрать. Расческа и зеркальце, румяна и платочки,. заколки для волос и маленькая игольница, кошелек и квитанция из химчистки, ключи. Львица выходит из себя. Она расправится с этой зловредной сумочкой, как только приедет домой, она сразу же выбросит ее в мусорный ящик, пусть там сгниет, я ей покажу!
Улыбчивый замурзанный блондин ростом в шесть стоп (это чтобы вам было интереснее читать) старается больше всех.
— Еще трамвайный билет! — весело восклицает он и подает ей уже использованный.
— Нет, спасибо, это не мой.
— Смею заметить, сумочка опять может того... Разрешите,— говорит он и протягивает руку к коварной предательнице из серой кожи. Подносит разомкнувшееся колечко ко рту и сдавливает его зубами.
— Б-р-р-р,— передергивает Львицу,— как вы так можете? Так вы скоро останетесь без зубов!
— Сомневаюсь! А если что — сооружу себе новые. Как-никак я зубной врач.
— Зубной врач? — изумляется Львица, и тотчас ей приходит в голову мысль, что ловом в этих водах она еще не занималась.
Всякий раз в приемной у дантиста она крепко зажмуривает глаза, ничего не видит и не слышит, воспринимает лишь зажженный рефлектор над головой и смутно помнит потом кресло, которое поднимается и опускается,— станешь там, как же, присматриваться к мужчинам!
— Ой, держите меня! — восклицает Львица, и молодой человек услужливо подставляет руку. Приноравливается к ее шагу.
— Лучше я вас провожу, чтобы на всякий случай быть под рукой,— объявляет он,— с такой сумочкой вы ни от чего не застрахованы. Моя сестричка однажды несла мне срочную работу — протез. Его ждал артист, у которого вечером было выступление. И представьте, с ней случилось то же, что и с вами. Только еще хуже, потому что когда люди увидели рассыпавшиеся зубы, они принялись звонить в отделение милиции. «Помогите, убийство!»,— и тэ дэ. Знаете, как оно бывает. Собственно, упоминание об убийстве не совсем кстати. Всего несколько дней тому назад откуролесил этот пражский вурдалак. Вы тоже боялись? У меня в приемной было битком. Каждая назначенная пациентка брала с собой мужа, брата, сыновей, чтоб они в случае чего ее защищали. И всякий раз: «Пан доктор, а не посмотрите ли вы еще и моего мужа, раз уж он отпросился с работы...» Надеюсь, его посадят на электрический стул за то, что я из-за него ишачил! А вы боялись?
— Жутко,— говорит Львица.— К счастью, у меня есть приятельница, которая каждый день отвозила меня на работу и обратно. Она таксистка.
— А-а. Вам хорошо. Да, чтобы не забыть. Моя фамилия— Маркес.
— Постойте, знакомое имя! — восклицает Львица.
— Вы оказываете мне честь,— спокойно отзывается молодой дантист.— Но тот, кого вы имеете в виду, живет в Южной Америке. Он пишет книги.
— А-а.
— Я тоже мог бы уже писать о том, что видел у людей во рту,— говорит блондин.— Какие формы, какие конфигурации! Вы торопитесь?
— Нет, не очень. Я... не замужем,— роняет Львица, краснея.
— Что у мужиков в этом сумасшедшем городе паршивые зубы — это мне известно, но чтобы они страдали глазами? — удивляется зубной врач.— Тяжелые же удары наносит нам цивилизация, а?
Они заходят выпить бокал вина, за которым последовали другие. Зубному врачу тридцать три. Он тоже до сих пор холост.
— А знаете почему? Не знаете. Я об этом много думал.
Зубные врачи относятся к разряду отверженных, так же как живодеры и палачи. "Вы себе не представляете, сколько холостяков среди моих однокурсников. А ребятам с урологии и того хуже, да и кожно-венерическими тоже не больно-то интересуются. Знаете, Милена...
— Называйте меня лучше Львица,— сказала Львица.— Так мне привычнее. Меня все так зовут.
— Львица так Львица. Ладно, Львица, я уже начал подумывать, не податься ли мне в какой-нибудь маленький городок. Там люди относятся друг к другу гораздо лучше.
— Еще бы, там все друг друга знают,— подхватывает Львица.— Я тоже не пражанка. Я из Семил.
— Да ну? А я там служил в армии.
— Мир тесен.
— Семь лет назад. Потом меня заманили сюда. У меня двухкомнатная и совершенно пустая квартира. Тоска зеленая— жить одному, готовить только для себя мне не хочется, стирка — сплошное занудство, а без конца глазеть на телек... Погулять надо, это нормально, но после этак двадцати пяти следовало бы и немного остепениться.
Они нашли общий язык, и ничто не препятствовало тому, чтобы вскоре они нашли себя в объятиях друг у друга. Маркесу не было надобности карабкаться по пожарной лестнице, у него действительно была собственная квартира. Так что к мыслям о встречах у него не примешивались воспоминания о сложных гимнастических ухищрениях. О необходимости красться по коридору, что потом даже самых отважных мужчин заставляет содрогаться во сне. О любви с поглядыванием на часы (Ирена вернется в полночь!). Вскоре они пришли к тому, что удобнее, если Львица принесет к Маркесу что-нибудь из своей одежды и собственные полотенца, домашнюю обувь, зубную щетку. Халат и ночную сорочку. Не помешают. Она зашла так далеко, что даже призналась Маркесу, что ей тридцать пять. Дантист в ответ только хохотал:
— Отлично, кто-то из нас должен же быть благоразумнее.
Все решилось ночью, полной драматических событий. У Маркеса разболелся зуб. Он глотал порошки и охлаждал нёбо ледяной водой. «Дикая боль!» — кричал он, и Львица его утешала, покачивая голову у себя на груди и уговаривая пойти в пункт неотложной зубоврачебной помощи.
— Тебе хорошо говорить — пустяки,— стонал несчастный дантист,— но ведь ты знаешь, как там обращаются! Там церемониться не станут!
— Скажешь им, что ты их коллега.
— Они меня высмеют. Понимаешь, я ничего так не боюсь, как зубных врачей. Я ведь знаю, как они могут все разворотить. Я это предчувствую, я и сам однажды, делая женщине укол, попал в сосуд, и ее так разнесло — у-у-у!— что хомяка. А в другой раз начал сверлить вместо больного здоровый зуб, потому что люди сами толком не знают, какой, собственно, болит. Ой-ой-ой!
Львица решительно поднялась, принесла ему брюки и рубашку, одела дрожащего врача, потом оделась сама, отвела в пункт неотложной помощи и натянула на его туфли полиэтиленовые чехлы.
— Никак пан боится? — засмеялась медсестра в окошечке.
— Проклятие! — простонал зубной врач.— А вы на моем месте не боялись бы? Мало вы здесь портачили!
Он отнял носовой платок, которым прикрывал щеку, и сестра заулыбалась.
— Пан доктор! — воскликнула она радостно.— Я скажу пани докторше, чтобы она взяла вас без очереди!
— Вот видишь, лучше уйти,— обратился несчастный к Львице, но та лишь сильнее сжала его руку.
На пороге появилась дежурный врач.
— Проходите, пан коллега! Я у вас тоже однажды была, помните меня? Мы приготовили для вас самую нежную бормашину из всех, какие тут есть!
Маркес вышел через пятнадцать минут с улыбкой на лице.
— Было совсем не больно,— радостно сообщил он. Врач появилась снова и с серьезным видом вложила
ему в руку картинку, какими в зубных поликлиниках награждают маленьких детей за то, что во время приема они не плакали.
— Заварите ему ромашки, пусть полощет,— сказала она Львице, которая ревностно закивала головой.
Дантист снова улегся, чтобы заснуть, прежде чем начнется боль, которая, согласно его профессиональным прогнозам, должна возобновиться примерно в половине четвертого. Львицу он умолил остаться с ним до утра. Львица приготовила впрок ромашковый отвар и выставила кастрюльку за окно, чтобы остыло. Она улеглась рядом с Маркесом, нежно гладя его по больной щеке, прижалась к нему с отчаянием человека, потерпевшего кораблекрушение и увидевшего спасительный плот. Что оставалось проснувшемуся зубному врачу, как не подчиниться урагану, который уже подхватил и его? Что подобное насилие
ему не претило, мы заключаем из того, что он тут же, «на месте преступления», попросил ее выйти за него замуж. Попросил тотчас переехать к нему со всеми манатками, какие только имеются в ее распоряжении. И в радостном шепоте, конец которому положил восход солнца, они и думать забыли о зубе.
— Я ПРИШЛА С ТОБОЙ ПОПРОЩАТЬСЯ,—
объявила Львица Ирене, едва переступив порог.— Сейчас соберу чемоданы и вызову такси. Все уже на мази, раз — и готово! Распишемся как можно скорее. Ну а не выйдет сразу — тоже несмертельно. Короче, дальше шагаем по жизни вдвоем, и я пришла за твоим благословением.
— А не сорвется? — скептически спросила Ирена, поскольку, как нам известно, это была не первая вспышка чувств ее соседки.— Может, это опять всего лишь голубая мечта?
— Ах, если б ты знала! — весело воскликнула Львица.— У меня есть тайное оружие, о котором никому и не снилось! И как это я раньше не догадалась? Вернее, надо сказать, хорошо, что я раньше не догадалась. Иначе с Маркесом, маркизиком, Мартинеком, с этим дурачком стоматологом, я и не встретилась бы. Все не так, как мы думаем! Жаль, что я не могу тебе рассказать, а если расскажу — будет уже не то. Вскорости приглашу тебя к себе! К нам домой. Вот адрес!
— Слушай, Львица, если тебе это все равно, мне бы нужно было, чтоб ты еще несколько дней не выписывалась отсюда!
— Как хочешь, боишься, что неизвестно кого подселят, да? Скажи старику Саройяну, пусть подкинет какую-нибудь вроде меня. Какую-нибудь с солнечным характером!
— Мне безразлично, КОГО подселят, но ко мне приез* жает мать, понимаешь? Хочет поглядеть на Спартакиаду Я ее поселю здесь хотя бы на неделю.
Львица обняла ее и поцеловала.
— Ирен, дорогуша, если б ты знала!
— Ты о чем?
— Да так. Я ужасно счастливая. Ну просто жуть! Я буду тебе звонить каждый день, вот увидишь! А сейчас мне необходимо организовать транспортное средство, хочу до прихода Мартинека приготовить ужин.
— Так я тебя отвезу!
— Ах да, ты же можешь меня отвезти! Ирен, лапушка, я от всего этого совсем потеряла голову!
— Бывает,— сказала Ирена невозмутимо (но не без затаенной зависти — зачем нам лукавить, ведь мы же с вами друзья!).— Я возьму серый чемодан.
Я СИДЕЛ В СВОЕЙ ВАХТЕРКЕ
и разгадывал кроссворд. Ремень с пистолетом, как вы, очевидно, догадываетесь, уже давно не отягощал меня, и я, попросту говоря, бил баклуши. Тишину нарушала лишь золотисто-сизая мясная муха, с жужжанием бьющаяся в дверное стекло. Распахнулся лифт, и оттуда с уймой чемоданов вышли мои возлюбленные дамы. Они поставили их перед моей загородкой, и Львица подошла ко мне.
— Господин адмирал, дядюшка Саройян,— начала она торжественно,— вы присутствуете при историческом моменте. Я уезжаю. В дирекции оформлю позже, но с вами я прощаюсь именно сейчас, вот в эту минуту. Покинутую Ирену оставляю на ваше попечение. Смотрите приищите ей какую-нибудь товарку повеселее, вроде меня.
Я вышел из-за перегородки.
— А это не розыгрыш? Вы не в отпуск собрались? — осведомился я на всякий случай.
— Нет, я переезжаю,— сказала Львица.
— Вы знаете, к распределению мест я не имею никакого отношения, было бы лучше всего,— говорю я, обращаясь к Ирене Сладкой,—если бы у вас нашлась тут какая-нибудь приятельница, которая переселилась бы до того, как станет известно, что освободилось место. Потом все пойдет как по маслу. Если хотите, я поспрошаю, кто из дам хочет переселиться.
— Это было бы здорово,— сказала Ирена.— Но прежде чем Милена выпишется, ко мне приедет погостить мать. Мне бы хотелось, чтобы она могла пожить у меня пару дней.
— Возражений нет. В конторе об этом не заикайтесь, сразу возникнет масса проблем. Сменщиков я предупрежу, и мы будем пропускать вашу пани матушку без всяких разговоров.
— И потом, Ирена могла бы занять мою койку. Ее стоит у самой батареи, зимой там невозможно спать.
— Абсолютно никаких возражений!
— Ну тогда все, дядюшка,— сказала Львица и протянула мне руку.— Я приглашу вас на свадьбу.
— Еще не прощаемся, я помогу вам с вещами.
Мы перенесли вещи и загрузили в багажник -Ирениной
машины, кое-что поместили на заднее сиденье. Львица обернулась и обняла меня.
— Не обижайте. Ирену, не то приду с вами объясняться!
Она села в машину, помахала миге рукой и исчезла из моей жизни.
ИРЕНА ПРИВЕЗЛА МАТЬ,
строгую даму, которой было далеко за пятьдесят, разна-ряженную, как восемнадцатилетняя кокетка, бросающую томные взгляды из-под наклеенных ресниц даже, пардон, на меня, из чего нетрудно заключить, что она близорука. Для порядка я записал ее в книгу жильцов. Что она выразила недовольство, когда ей пришлось назвать год своего рождения,— это вы уже наверняка предположили сами. Ирена отвела ее в комнату, показала, где находятся на зтаже ванная комната, кухня, а затем спустилась вниз.
— Уф! — произнесла она.— А теперь пойду ездить, нам составили такой график! Нагрянула жара, нагрянула Спартакиада. Мама здесь ради Спартакиады, единственно, чего не хочет попять, так это почему я отказываюсь возить ее ежедневно на Страговский стадион и обратно. А там всюду развесили кирпичи, и попасть туда можно лишь на трамвае или на автобусе. Она говорит: «И ты позволишь старухе матери одной плутать по Праге?» Когда ей выгодно, так она, бедняжка,— старуха. Я пожал плечами.
— Да, вот еще что. Я ей сказала, что вечерами она может сюда приходить смотреть телевизор. Включите ей, пожалуйста, если здесь никого не будет!
— Не беспокойтесь.
— Спасибо, дядюшка!
— Ведь вы знаете, для вас я сделаю все. Ради вас я могу и полюбезничать с ней, лишь бы она осталась довольна.
— На свою голову! — прыснула Ирена.— Она считает, что вы для нее слишком стары.
Я рассмеялся.
— Когда кончится осадное положение,— пообещала она,— я принесу вам бутылку хорошего вина. Или награжу вас поцелуем.
— Ну коли так, за поцелуй я соглашусь, чтоб ваша пани матушка жила здесь нелегально хоть целый год,—-сказал я и улыбнулся, обнажив теперь уже снова прекрасные белые зубы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37