— Вот так новость!
— Да, приятная новость. На днях меня вызвали в Центральный Комитет к Аббасу Алиеву. Он поручил мне найти тебя и еще кое-кого из ребят. Нас отправляют в Ташкент, учиться.
— А кто он, этот Аббас Алиев? Откуда знает меня?
— Он один из партийных руководителей, ведает народным образованием. О тебе он хорошо осведомлен, ведь ты сын Сайда Пахлавана.
— Погоди, не сочиняй, а лучше скажи: если ты не найдешь подходящих ребят, пошлют ли нас двоих?
— А ты мне лучше скажи, поедешь ты на учебу?
— Поеду! — сказал решительным тоном Мирак.
— Тогда точно через три дня сиди с утра дома. Я за тобой зайду. На этом они распрощались.
А через три дня, как и условились, Мирак, Богир и еще двое юношей вошли в кабинет Аббаса Алиева. Он принял их приветливо, сказал, что в Ташкенте открылось много новых школ и они широко раскрывают двери для желающих учиться. Всем предоставляется жилище, дается одежда, питание, немного денег на мелкие расходы.
Дорогу оплатит Центральный Комитет.
Юноши стали наперебой благодарить Аббаса Алиева, но, дав свое согласие, все же оговорили, что окончательный ответ дадут завтра — нужно получить разрешение родителей.
— Хорошо,— согласился Аббас Алиев,— получите разрешение, а если чьи-нибудь родители станут чинить препятствия, пусть придут поговорить со мной.
Встреча с Аббасом Алиевым, предвкушение поездки в Ташкент, учеба в школе — все это переполняло сердце Мирака радостью, уверенностью в своих силах. Встретив Карима, он поделился с ним своей радостью.
Расставшись с Мираком, Карим глубоко задумался. Разговор всколыхнул воспоминания о недавнем прошлом, о Хайдаркуле.
Как жаль, что он умер, не достигнув цели... Нет, неправда, что за мысль! Он достиг своей цели: он увидел победу революции, и в этой победе — немалая доля его личного участия. Теперь его дело продолжат его ученики, его молодые друзья. Отряд Асада Махсума будет разбит. И Карим соединится со своей любимой Ойшой.
Погруженный в свои мысли, Карим не заметил, как дошел до Сесу. Там вспомнил, что собирался купить теплую каракулевую шапку, и повернул назад, чтобы попасть туда, где продавались шапки. Вдруг его кто-то окликнул. Он остановился, повернулся и увидел Насим-джана.
— Ты куда? — спросил Насим.
— В Токи Тельпак, нужна шапка потеплей.
— Вот как!.. А я подумал, что ты ко мне. Ну, хорошо, пойду с тобой, помогу выбрать шапку, а затем отправимся ко мне. А?
— Договорились!
Кариму повезло, выбор шапок был большой, у Насима хороший вкус — купили недорогую и красивую шапку из светлого каракуля.
— Почему тебе так срочно понадобилась теплая шапка? — спросил Насим.
— Видишь ли... В Байсуне пригодится...
Насим-джан понял, что расспрашивать не надо, и перевел разговор на другое.
— У нас дома никого сейчас нет,— сказал он,— тетушка с девушками из женского клуба поехала на два дня в сад... Абдуллобай отправился в кишлак.
Теперь сами себе повара, сами гости. Да, чуть не забыл, сейчас придут Асо с Фирузой.
— Ого, значит, угощение будет.
— Надеюсь, голодными не будем.
— Правда ли, что Фируза-апа уже не работает в клубе?
— Да, она пошла в гору, заведует женским отделом в Центральном Комитете.
Карима очень порадовало это сообщение, он любил Асо и Фирузу. Его удивляло и огорчало то, что Фируза не занимала места, достойного ее ума и организаторского таланта. Он считал, что она могла бы принести своей стране гораздо больше пользы, чем некоторые малоопытные назиры.
— Ты прав, что настала пора занять Фирузе более высокий пост, но создание женского клуба — дело ее рук, и в свое время это было делом огромной важности... И она преуспела в нем!
— Конечно! Ведь не случайно такие люди, как Низамиддин, выступали против нее, ставили палки в колеса.
— Конечно!
— На Пленуме Центрального Комитета очень многие в своих выступлениях хвалили ее, предлагали избрать на должность заведующей женским отделом.
— Прекрасно! Я так был занят подготовкой добровольческого отряда, что не знал этого.
Друзья подошли к дому Насим-джана, и он привел своего друга в комнату, которую еще так недавно убирала Хамрохон. В комнате все оставалось на своем месте, как при жизни ее несчастной хозяйки. Карима и Насим-джана встретил бой настенных часов, пробивших пять раз. Тотчас же за ними стали бить старинные часы с кукушкой.
Насим-джан пригласил гостя сесть и сел сам.
— Все в этой комнате расставлено или сделано руками Хамрохон,— сказал он, тяжело вздохнув.— Ей очень нравился бой часов, слушая его, она радовалась, как ребенок...
Карим грустно молчал, то ли не находил слов для выражения сочувствия другу, то ли весь ушел в воспоминания о Хамрохон. Он видел ее дважды: первый раз в этой самой комнате, вторично — в клубе, у Фирузы. Он был поражен ее красотой, голосом...
Карим молчал, словно боясь спугнуть тишину, навеянную грустью...
— Что поделаешь! — нарушил он наконец паузу.— Теперь уж горю не поможешь... Благородная женщина пожертвовала собой ради любимого — вот что такое настоящая любовь! Если бы наше время было богато такими поэтами, как Низами, Физули, Навои, они бы запечатлели образ Хамрохон в своих поэмах.
— Ты прав, мой друг! Я не поэт, но Хамрохон научила меня любить и понимать поэзию. Она и дня не могла прожить без стихов, без книг.
Взяв танбур, Насим-джан начал играть на нем. Играл он так, что Кариму казалось: мелодия выливается прямо из его души.
Карим потонул в море звуков.
Да, мне думается, что танбур — один из самых поразительных инструментов, созданных музыкальным гением человечества. Подумать только — три струны, натянутые на длинный гриф и сравнительно небольшую музыкальную коробку из тутового дерева, в руках хорошего музыканта творят чудеса
Струны танбура передавали боль и тоску Насим-джана. У него был приятный низкий голос, он запел, и мелодия этой песни слилась с звуками, извлеченными из танбура.
Карим был тронут. Тоска по Ойше, по несчастной Ойше, томящейся в плену, затмила в эти минуты все. Как ни велико горе Насим-джана, его горе еще ужаснее, думалось Кариму. Насим-джан хотя бы изведал счастье совместной жизни с любимой, был рядом с ней... А он, Карим, находясь у самого сказочного порога счастья, был оторван от него безжалостной рукой и повергнут в тьму разлуки. Так развеялись все его надежды и мечты... Как бы пережил он это горе, если бы не было рядом таких людей, как Куйбышев, как дядюшка Хайдаркул, если бы не проявили о нем заботу такие преданные друзья, как Асо и Фируза!
Он пережил столько горьких минут, чувствуя себя безнадежно униженным, попавшим в безвыходное положение. И вот он снова воспрянул духом, снова дышит живительным воздухом надежды. Друзья вдохнули в его сердце уверенность, что зло будет побеждено, что он вырвет из рук тирана свою любимую... Но где она теперь, бедняжка? Вернется ли к ним, после всего пережитого, незапятнанное чувство любви? А, не об этом сейчас надо думать! Все мысли, все силы должны служить главному делу — разгрому Асада Махсума. Нужно подавить мятежников во что бы то ни стало. И Ойша будет освобождена. Он должен этого добиться! Это его долг, долг мужчины, человеческий долг!
— Я навел на тебя тоску? — спросил Насим, глядя на призадумавшегося Карима.
— Нет, нет,— ответил Карим, улыбаясь.
— Да,— вздохнул Насим-джан,— таково уж свойство музыки и песни, в них или торжествует радость, или изливается человеческое Насим помолчал, потом круто повернул разговор:
— Давай сделаем плов, чтобы он был готов к приходу Лео и Фиру Пошли на кухню! Нечего тебе быть гостем.
И друзья вышли из комнаты.
Асо пришел один. Друзья были рады ему, но недоумевали.
— К сожалению, моя повелительница (Асо в шутку иногда так Фирузу) уехала в Гала Осиё,— сказал он.— Там проводится собрание.
— Она уехала одна? — спросил Насим-джан.
— Нет, у нее есть спутники — комсомольцы, профсоюзные работники еще кто-то. Правда, она уехала чуть пораньше... Ну, да там будет.
В общем, порядок.
Но Насима это не успокоило.
— Порядок-то порядок! Но у нас еще немало людей, вражде настроенных к женским собраниям... Ну, а почему ты такой
— Да нет... Просто устал я... Много забот. Из Восточной приходят тревожные известия. В Кермине и Нурате бесчинствуют
— А что с Низамиддином?
— Не выяснено, кто участвовал в этом, но Низамиддина забросали камнями... Махсуму достался его труп.
— Досадно, много тайн он унес с собой!
— Да, Низамиддин знал очень много. Попади он в наши руки, могли многое выяснить.
Плов поспел, друзья, накрыв его полотенцем, чтобы распри вошли в дом. Карим и Асо хотели помочь Насиму накрыть на стол, н< запротестовал:
— Нет, нет, не нужно, тут я сам справлюсь. Сейчас вы — гости располагайтесь поудобнее.
Насим достал из шкафа и поставил на стол четырехгранную бутыль с самодельным вином и три бокала.
— Дорогие друзья,— торжественно сказал он,— давно мы уже не собирались. И как хорошо, что мы трое сохраняем нерушимую данность друг другу! Как хорошо, что мы вместе. Увы, нет с нами любимых — Хамрохон и дядюшки Хайдаркула, но они всегда будут в наших сердцах. Первый бокал выпьем за них!
Выпили. Вино оказалось очень вкусным, ароматным. По телу приятная теплота. Сердце было полно воспоминаний ушел любимых людях...
— Хорошо, что мне удалось выполнить заветы дядюшки,— сказал Асо.— Во-первых, Мирак и его мать получили дом и кое из вещей покойного. Они уже поселились в его доме; поддерживают память ушедшего из жизни замечательного человека. Во вторы убедил Мирака, что ему надо учиться, внес его в список. На днях он в Ташкент.
— Да, я видел его, он очень доволен,— сказал Карим веселый шел от Аббаса Алиева...
— Конечно, получив образование, он станет еще более обществу,— подхватил опять Асо.— Он умный, понятливый.
Друзья помолчали, сидя в раздумье. Первым заговорил Карим:
— Я собирался завтра выступить с отрядом против предателя Асада Махсума... К сожалению, не получается...
— Почему? — в один голос воскликнули Асо и Насим-джан.
— Придется идти на другое задание — поимку изменника Абдулха-мида Орипова.
— Да, я слышал,— сказал Насим-джан,— Орипов в Нурате примкнул к басмачам.
— Измена за изменой! — гневно воскликнул Асо.
— Неспроста со всех сторон появились и подняли головы предатели,— сказал Насим-джан.— Они пронюхали, что прибывает Энвер-паша, и, наверное, не с пустыми руками.
Его появление для революционной власти опасно.
— Говорят в народе, что кот видит во сне мышь,— сказал Асо.— Изменники революции надеются на помощь иностранцев, особенно англичан.
— Совершенно верно,— подхватил Насим,— они надеются не столько на Энвера, сколько на стоящих за его спиной иностранцев.
— А где сейчас этот Энвер-паша? — поинтересовался Карим.
— Не знаю, каким образом, но он пробрался в Баку, явился на съезд народов Востока. Сейчас несколько наших бухарцев под видом участия в этом съезде тоже собираются в Баку. Ну, мы еще проследим, чем они намерены заняться там!
— Значит, ты едешь в Баку встречать Энвера? — спросил Карим.— А как же с твоей поездкой в Тифлис?
— Так же, как с твоей поездкой в Байсун. Думал одно, а на деле оказалось другое. Некоторые наши поклонники ислама считают, что я влюбился в турчанку и попал в ее сети. Под этим предлогом, для отвода глаз, меня и включили в делегацию... Ну что ж, послушаем, что изрекает этот Энвер-паша!
— Соблюдай крайнюю осторожность,— с тревогой заметил Асо.
— Не беспокойся,— сказал Насим-джан, наполняя бокалы.— Теперь выпьем за успех, за нашу победу!
Три товарища, три закадычных друга, крепко сплоченных революционной борьбой, подняли бокалы, звонко чокнулись и выпили за победу революции. Каждый из них думал об одном: доведется ли еще им троим встретиться как сегодня, вместе поднять бокалы, или погибнут они в боях, ожидавших их впереди?
В первые дни октября погода в Бухаре еще была устойчиво теплая, даже жаркая. Но вот налетел откуда-то холодный буйный ветер, поднял столбы уличной пыли, занавесил небо серыми тучами, и пошел холодный, назойливый дождь.
Рабочий день закончен. Асо вышел на улицу. Настроение у него было под стать мрачной погоде. Он нахлобучил круглую каракулевую шапку и, не глядя по сторонам, направился домой.
Военное и политическое положение в Бухаре было весьма сложным. Не было сплоченности, единства, решительности в самом составе правительства Бухары. Вместо того чтобы дружно вести общее дело вперед, некоторые члены правительства заняты личной карьерой, транжирят государственные средства, порой идут на прямое воровство...
Если бы не Россия, не моральная и материальная помощь Москвы, гражданская война была бы в полном разгаре. Басмачи отрывали дехкан от дела. Кишлачные юноши, наслушавшись вражеской пропаганды, не разобравшись в ней, поддавались обману.
Вооруженный отряд Карима, направленный в Кермине и Нурату, как ни старался, но не поймал предателя Абдулхамида Орипова.
Он успел сбежать в сторону Гузара. Там он присоединился к местным курбаши.
От Насим-джана шли невеселые вести. Он принял участие в съезде народов Востока, на который поехали джадиды Бухары. Видел он там и Энвер-пашу. Бухарцы встретились с ним, но Насим-джана на эту встречу не позвали. До него дошли все же сведения, что джадиды звали Энвера в Бухару.
Плохи были дела в Восточной Бухаре. Курбаши Ибрагимбек со своим почти трехтысячным отрядом создал угрозу подходам к ней. В государственных учреждениях порой оказывалось больше врагов, чем друзей. Ежедневно в ЧК и в Особый отдел приходили телеграммы с просьбой прислать людей для работы в этих учреждениях.
В этот день председатель ЧК вызвал Асо, обрисовал обстановку и спросил, кого из ответственных работников он посоветует послать в Душанбе. Асо понял намек, и, хотя председатель не обмолвился ни словом, ясно было, что хочет послать самого Асо.
— Если хотите послать меня, то пожалуйста,— прямо сказал он,— но...
— Что «но»?
— Много незавершенных дел,— сказал Асо замявшись, так как основная причина была не в этом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37