Мозг его обожгла мысль, простая и достоверная. А что, если он придет к Зосе и она его прогонит? Скажет: «Не веришь мне — значит, уходи! Это уже с тобой случается не первый раз. Надоело. И не приходи больше. Прощай!» Куда тогда деваться? Что делать?
Душу Васьки будто чугуном залили из этой, еще не остывшей домны. И так нестерпимо запекло внутри, что он, не сдержавшись, качнулся.
Мотыль и Толяна, склонившиеся над балансиром, вскинули головы одновременно. Толяна растерянно посмотрел на него.
— Ты чего?
— Голова закружилась, соврал Васька.
— Это бывает,— с участием сказал Мотыль.— Без привычки на высоте трудно. Со мной тоже поперву было такое. Ты не смотри вниз,— посоветовал он сочувственно.— И все пройдет.
— Ладно,— бросил Толяна холодно,— потерпи чуток. Скоро на обед спустимся.— И, уже нагнувшись к маховику балансира, раздраженно добавил: — Не раскисай!
Начальник ремонта, свекольно багровея широким лицом, командовал сразу тремя лебедками. Не только Васька, вес понимали: нелегко сейчас монтажникам. Восемь часов и сутки для сна — остальное время па высоте. Таков плановый ремонт печей. Каждый час простоя домны — это сотни тонн потерянного металла, И парни выкладывались на всю катушку.
Для того, чтобы быстрее закончить работу, большой конус сбросили в домну. Так делалось всегда. Громоздкая махина литой стали со свистящим гулом рванулась вниз, ухнула, подняв над домной изжелта-рыжую тучу пыли и газа. Па колошнике смерклось. Спасатели приникли к своим приборам: пс превышает ли количество газа в воздухе норму безопасности для людей? Кажется, нет: успокоились.
Не успела осесть пыль, как у края площадки показался маленький невзрачный старичок с лютыми глазами навыкат и устрашающе-смешной взъерошенной бородкой на сухоньком разгоряченно-злом лице. Неожиданно густым басом он рявкнул:
— Кто?! — Он подбежал к домне, неуклюже взобрался на перекладину и заглянул внутрь.
Все молчали. Поняв, что вопрос его остался без ответа, а пауза затянулась, старичок с остервенением стукнул кулачком по обшивке и соскочил на площадку.
— Кто, я спрашиваю, распорядился?
— Что за человек? — с иронией, склонившись к уху Толяны, прошептал Мотыль.
— Эксплуатационник,— нехотя ответил Толяна и неопределенно-смутно протянул: — Дела-а...
Ваське показалось, что с появлением на колошнике старичка по лицу начальника ремонта пронеслось замешательство, но тут же оно обрело прежнюю невозмутимость.
— Я распорядился,— начальник ремонта со злым прищуром смотрел на исступленно-суетящегося эксплуатационника.— Мне время дорого.
— Время? — аж подпрыгнул старичок.— Дорого? А выкинуть двадцать тонн высоколегированной стали вам не дорого?
— Не на мусорник выкинули,— угрюмо проговорил начальник ремонта.— Переплавите, чугун будет.
— Что значит переплавите? Тысячи рублей в копейки переплавить? Да этот конус...— задыхался, захлебывался в возмущении эксплуатационник,— да его под-реставрировать немного... да он еще не раз будет использован!
«Вот вздорный человек,— с неприязнью поглядывал на развоевавшегося эксплуатационника Васька.— Небось был бы монтажником, то же самое сделал. Хотя,— с присущим Ваське резким поворотом мысли подумал он,—эксплуатационник прав. Конус действительно можно было бы реставрировать».
Васька уже видел, что нет, не попусту нервничает эксплуатационник, бьется он за справедливость. Видимо, понял это не только один Васька. Потому что начальник ремонта, о чем-то тихо переговорив с бригадирами, хмуро похлопал эксплуатационника по плечу:
— Ладно, не шуми, батя. У нас здесь и без тебя шума хватает. Поднимем обратно твой конус.
Эксплуатационник как-то сразу, безоговорочно, поверил начальнику ремонта.
— Вот и хорошо. Вот и правильно,— совсем миролюбиво, почти дружески пробормотал он и поспешил к лестнице.— Ведь если не по-хозяйски, то и печь ремонтировать не надо. Взорвать ее — куда проще...
Дряблая кожа на шее у него багровела, кисть смуглой руки, побитой ржавчиной старческих конопушек, подрагивала.
«Тебя хоть самого в ремонт отдавай, а ты распалился не на шутку. Беречь себя надо,— уже с нежностью пожалел побушевавшего старика Васька.— Как мой отец... Такой же напористый. Тот тоже за народное добро горло перегрызет».
Поднять-то пообещали. По как? Кто-то предложил завести крюк лебедки и петлю троса на конусе — благо что она уцелела — с колошниковой площадки. И начались муки...
Ну а пока суд да дело, Толяна велел ребятам спускаться на обед. Монтажники и сами управятся с большим конусом. Мамлюк оттащил автогенный аппарат и сторонку, чтоб никому не мешал, и рядом с аппаратом ребята сложили и кучку своп незамысловатый инструмент.
Внизу их ждал насупленный Мышка.
— Толяна,— по-свойски и без обиняков начал он,— ты хочешь, чтобы меня в другую бригаду перевели?
— С чего ты взял? — усмехнулся Толяна.
Мышка деловито откашлялся, натянул козырек фуражки па лоб.
— Жиган! .....заржал Мотыль.- Умора!
— Фарфуднноп дважды,.....-для пущей серьезности
Мышка растопырил два пальца,— подходил ко мне и спрашивал, что я здесь делаю.— Мышка мрачно пожал плечами.— Ну что я мог ему сказать? — и тут же с угрозой произнес: — Вот увидишь, заберет он меня от вас.
— Ну, дает жару Костик! — опять заржал Мотыль.— А мне кажется...
— Если кажется, перекрестись! — резко прервал его Мышка.
— Да он хотел...— вступился было за Мотыля улыбающийся Мамлюк.
— Хотеть не вредно! — круто развернулся к нему Мышка.
— Ну, Толяна, подготовил ты себе смену,— сокрушенно покачал головой Мотыль.— Достойную! Нечего сказать. С таким языком Костик быстро в начальство выбьется.
— А ты вообще помалкивай!—всерьез разозлился Мышка.— Тебя не щекочут!
— На высоте — это тебе не на земле,— отечески принялся поучать Мышку Мамлюк.— На высоте — ветер. Сильный! Л ты легкий. Снесет — как пить дать снесет! Тебя ведь жалко.
— Жалко у пчелки, а пчелка на елке! — презрительно фыркнул Мышка в сияюще-насмешливые глаза Мамлюка.
— Ладно,— засмеялся Толяна,— придется взять тебя на колошник. А то и вправду заберет Ибрагим от нас Мышку. А без Мышки нам и не туда и не сюда.
— А как насчет ветра? — с лукавством поинтересовался Мотыль.
— Пристегнем его к какой-нибудь балке,— нашел выход Толяна.— Убережем Мышку!
Все расхохотались и с повеселевшим Мышкой впереди направились в столовую.
Взобравшись наверх после перерыва, ребята с удивлением узнали, что большой конус еще не поднят. Не удивился лишь Толяна. Его трудно было чем-либо удивить. Услышав от вымученного начальника ремонта, что, дескать, вот уже больше часа его люди бьются над подъемом конуса, а толку никакого, крюк лебедки не попадает в петлю на конусе, Толяна молча вскарабкался на перекладину, перегнулся через край домны, заглянул внутрь. Потом так же молча спрыгнул на колошниковую площадку, отряхнул руки от золотистой пыли и, глядя поверх головы начальника ремонта, спросил, ни к кому конкретно не обращаясь:
— Ну как, будем и дальше волынку тянуть или в печь полезем?
— Надо бы,— неуверенно, с опаской произнес пожилой бригадир монтажников.
Ваське была понятна его тревога. Монтажник — бог на высоте, под солнцем, под вольным неохватным небом. И снег, и дождь, и ветер — все ему нипочем. На высоте — и черт ему не брат. А в печь лезть — не его дело. Риск огромен: можно задохнуться от газа, можно сгореть от высокой температуры. Печь-то не остыла.
— Сам не раз думал об этом, но...— начальник ре« монта сумрачно развел багровыми, могучими руками; опуститься в печь — на это приказов не отдают.
— Я полезу,— спокойно сказал Толяна и, подойдя к газоспасателю, торчавшему здесь же, на колошнике, снял с него поблескивающий никелем аппарат.
Никто его не отговаривал. С молчаливого позволения начальника ремонта монтажники сноровисто, быстро, плотно обхватили Толяна в поясе тросиком, закрепили аппарат.
Взвизгнув, заработал мотор лебедки. Начальник ремонта поднял большой палец вверх. Толяна оторвался от площадки и плавно взмыл в ласковое лазурное небо.
Полсотни человек, затаив дыхание, следили за смельчаком. Толяна, держась руками за тросик, стоймя, с газоспасательным аппаратом за спиной, медленно спускался в печь. Сизые языки пламени лизали подошвы ботинок. И жутко было думать, что человека и пятидесятиметровый слой раскаленной массы разделяет всего лишь метр гранулированного шлака, загруженного в печь несколько часов назад, чтобы сбить сумасшедшую температуру.
Чем ниже опускался Толяна, тем больше сгущалась тревога. Васька прямо-таки физически ощущал, как жаркий поток загазованного воздуха снизу обдает лицо бригадира, как опасно накалилась его спецовка.
Начальник ремонта раз за разом судорожно заглатывал слюну, лицо его посерело, губы запеклись.
«Конечно, заволнуешься тут. Ситуация не дай бог,— проникся сочувствием к нему Васька.— Если сейчас с Толяиой что-нибудь случится, начальник ремонта пойдет под суд».
Толяна почти вплотную приблизился к большому конусу. Он подал знак рукой: стоп! Лебедка смолкла. Васька увидел: Толяна рывком изогнулся, как крупная рыбина, ухватил трос на конусе. Есть!
Накинуть петлю троса на крюк лебедки оказалось делом нескольких секунд, однако и здесь нужна была исключительная точность. Толяна проделал это с подлинным мастерством.
— Вира! — хрипло гаркнул начальник ремонта и выкатил в неистовстве глаза.
Толяну вмиг выхватили из печи. Л вслед за ним наверх пополз громадный ковш...
Высокий, худой, поджарый Толяна тихими шагами прошел по площадке и присел на перевернутое вверх дном ведро. Жилы на шее у пего напряглись, налились иссиня-черной кровью. Лицо пошло желтыми и багровыми пятнами, похожими па застаревшие кровоподтеки,
— Воды,— едва слышно попросил он.
Мышка метнулся по площадке, ища чайник с водой. Нашел, с испуганным восхищением подал бригадиру.
Положив фуражку у ног, грязный, взмокший от жары, левой рукой потирая темные подглазья, Толяна принялся жадно отхлебывать из чайника холодную воду, по-ребячьи наслаждаясь каждым глотком. Он улыбнулся. И, наверное, оттого, что временами лицо подергивалось тиком, эта большая светлая улыбка, казалось, дробилась па множество бледных и мелких улыбок...
В самом конце смены Толяна неожиданно спросил у Мотыля:
— А что с Антрацитом? Как он?
Мотыль непонимающе уставился на него, потом недоуменно повел взглядом по чуть смутившимся лицам ребят. Вопрос Толяны не дошел до его сознания.
— Антрацит? А я что, доктор?
— Нет, ты не доктор! — рассердился Толяна.— Я всех спрашиваю,— повысил он голос,— что с Антрацитом? Его нет на работе несколько дней.
— Да что с ним сделается? — по своей привычке затрясся в смехе Мотыль.— Антрацита дубинкой не прибьешь.
— Ладно, ша! — досадуя на неуместную шутку, Толяна поморщился.— Я серьезно спрашиваю, кто-нибудь был у пего?
Ребята, потупясь, молчали. Действительно, нехорошо получается: их товарищ болеет, а они не знают даже чем. Общую неловкость нарушил Мышка. Шмыгнув носом, он осторожно произнес:
— Хотя я у него и не был, но краем уха слышал: температура у него, грипп.
— Вась-Вась! — энергично распорядился Толяна.— Надо проведать Антрацита. Организуй!
— Да что там организовывать! — не усидел на месте, подскочил в нетерпении Мамлюк.— Сегодня же вечером все вместе и сходим.
— Кроме меня,— уныло опустил голову Мышка.— В школу пойду, иначе никак нельзя.— И совсем подавленно признался:—Двойка у меня по физике. Если в четверти останется, мать прибьет.
— Эх ты, горе-школяр! — натянул кепку ему на глаза Мотыль и в воспитательных целях слегка двинул по затылку.— Только зря штаны протираешь.
Мамлюк с Мотылем заявились к Ваське, когда уже густел сиреневый воздух, впитывая в себя, как губка, сырую мглистость.
На Гапуровку, самый отдалённый от города поселок, по другую сторону завода, добирались долго. Фиолетовая темнота уже наплывала па город тугими, остуженными к ночи волнами, па которых желтоватыми светлячками поблескивали электролампочки.
Когда подошли к заброшенному старому карьеру у завода, на улице, прилепившейся над каменным провалом и круто спускающейся к пруду с теплой технической водой, протяжно, как но мертвому, заныла собака и раздался надтреснутый пьяный выкрик.
— Ну п забрался. Антрацит,— недовольно пробубнил в нос Мотыль.— Живут же люди... Захолустье.
Свернули с широкой дороги на кочковатую узкую тропинку, петляющую по сумрачным проулкам. Фонарей здесь почти не было, но зато ярко светила луна. Серебристый свет ее подбеливал ночь.
Мотыль, а за ним Мамлюк и Васька спустились в степной буерак и пошли по его дну. Когда-то здесь была городская свалка. Будто овечья отара, серели частые косматые бугры. А по краям буерака ракетами застыли величественные пирамидальные тополя. Тускло освещая их, по железнодорожной ветке в сторону города огромной гусеницей прополз пассажирский поезд.
— А мне тут нравится,— задумчиво проговорил Мамлюк и потянул носом воздух.— Сиренью пахнет.
— Если здесь чем и пахнет, так только дохлой псиной,— решительно опроверг его Мотыль и, не скрывая недовольства сентиментальностью Мамлюка, скороговоркой пробурчал:
— Давайте поживее топать, а то и к утру не доберемся!
Мамлюк хмыкнул, но возражать насчет дохлой псины не стал, да и поспешить действительно стоило...
Антрацит растрогался — куда и болезнь делась. Он забегал по хате, не зная, как лучше угодить друзьям, куда их посадить и чем угостить. Теребимая его радостными понуканиями, и мать засуетилась у печи. Зашквор-чало на сковородке сало.
— Как прикажете,— поигрывал Антрацит веселыми глазами,— картошку варить или жарить?
— Вари в мундирах, так быстрее,— благодушно откинулся на спинку стула Мамлюк.
Антрацит метнулся в погреб, и на столе появились соленые огурцы и помидоры, квашеная капуста, моченые яблоки.
— Огород-то сноп,— простодушно объяснил Антрацит такое изобилие,— всего навалом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24