Васька, осмелев, привлек ее к себе.
— Не лезь! — Зося легко высвободилась из его объятий. — Мне домой пора.
— Не уходи! — взмолился Васька. Ему стало не по себе, даже страшно от того, что она сейчас уйдет. А вдруг случайно все это: и мягкий блеск ее глаз, и доверительно нежная интонация. Завтра он придет, а она, забыв эти короткие счастливые минуты, опять прогонит его, и Ваське стало зябко, неуютно.
— Ведь мы с тобой столько не виделись, — Васька говорил спокойно, как бы невозмутимо, стараясь не упрашивать, а то еще хуже будет! Но, не удержавшись, быстро спросил: — Я тебе что, уже не нравлюсь? — И томительно ждал ответа.
— Нет! — Зося игриво улыбнулась. И Ваську окатила внезапная волна нежности. Когда Зося улыбалась, на щеках у нее появлялись милые пухлые ямочки. Уже ни о чем не думая, Васька потянулся к одной из них губами.
Зося мягко, упруго оттолкнула его, подбежала к калитке.
— Встретимся в субботу. В пять, — услышал он ее взволнованный шепот. — Возле «Украины». — И уже из калитки:—Если хоть каплю выпьешь, не приходи!
Васька глубоко вдохнул морозный воздух, казалось, густо насыщенный цветом жасмина. Снял кроличью, отцом сшитую шапку, провел ею по приятно разгоряченному лицу. Хмель давно прошел. Голова была ясной, чистой. В светлой тишине будто спросонок всхлипнул на станции электровоз и смолк, как бы устыдившись своей нервозности.
Васька прислонился к калитке. Зося, милая! Нет худа без добра. Вот и опять мы вместе. Как прекрасна эта пропахшая серебристым снегом голубая ночь с белой розой луны на небосводе!
Снег поскрипывал под ногами тонко и зло, как старая, давно не смазываемая солидолом тележка. Васька поежился: к вечеру мороз набирал силу.
«Неплохо было бы поймать попутную машину до проходной...»
Без всякой надежды на успех — на автобазе в это время шла пересменка, и движение на завод и обратно почти прекратилось — Васька на ходу оглянулся и к неожиданной радости своей увидел мчавшийся по кол-добистой дороге самосвал. Он быстро приближался.
«По щучьему велению, по моему хотению», — довольно отметил Васька и поднял руку. Самосвал, не останавливаясь, взвизгнул тормозами. Изловчившись, Васька вскочил на подножку и собрался было открыть дверцу кабины, но тут заметил, что кабина занята: две девчонки, улыбаясь, указывали ему на кузов.
Ничего не поделаешь — дамы! С подножки Васька перебрался на раму и устроился между кузовом и кабиной. На ухабах трясло неимоверно. Он, насколько позволяли силы, ухватился за сплетенную из стальной проволоки решетку, которой защищалось заднее смотровое окошко водителя. Езда на раме самосвала напоминала скачку на галопирующей лошади. И Васька спрыгнул с рамы со вздохом облегчения, когда на выездных воротах завода машину остановил вахтер для проверки груза.
— Неплохо, совсем неплохо, — услышал он сбоку глуховато-родной усмешливый голос. Покачиваясь на носках, отец стоял у проходной. — Как на такси — и быстро, и с комфортом.
Рядом с ним, приземистым, высился рослый, стройный Карпов, заместитель директора завода.
— Как дела, гвардеец? — Карп в хмурил седые брови, из-под которых светились небесно-голубые теплые глаза. — Как работается?
— Спасибо, хорошо.
— В институт собираешься поступать? — сверху вниз, упираясь округлым подбородком в грудь, смотрел он на Ваську.
— Этим летом попробую.
— Давай, — поощрительно пробасил Карпов. — Нам инженеры нужны. Новый цех строим, прокатно-обжим-ной, крупный, мощный. Слышал?
— Еще бы, — ухмыльнулся Васька: может, Карпов думает, что он, Васька Иеулыба, на луне живет, а не на заводе работает?
— Ну, ладно, будь здоров, Егорович! — Отец протянул Карпову круглую растопыренную пятерню. — А то нас мать, поди, заждалась с обедом...
Когда уже порядком отошли от проходной, Васька спросил отца:
— В завком ходил?
— В партком!—не то с какой-то будоражащей веселостью, не то с лихостью уточнил отец, искоса наблюдая за бульдозером, закапывающим канаву, широкой черной полосой перерубившую шоссейную дорогу поле-рек. Машига, беря па щит разрыхленный траками грунт, вместе с желтым измочаленным спетом сбрасывала его
в яму.
«Знаем мы это веселье, — мысленно упрекнул Васька отца.— И охота тебе, батя, пороги кабинетов обивать. Все равно скоро на пенсию».
— Небось опять нелады с рацпредложением? — осторожно, боясь разволновать отца, с участием поинтересовался Васька.
— Почему же, — с достоинством вскинул голову отец, — лады!—Он еще раз посмотрел на фыркающий дымом бульдозер и, чуть повернувшись к Ваське, взял его за локоть. — Помнишь, я говорил тебе, что шламы пока нельзя перерабатывать из-за отходов флотации коксохимического завода?
— Помню. — У Васьки перед глазами мгновенно встала темная августовская ночь, звездопад над степью, жгучая обида на золотоволосую девчонку, отказавшуюся с ним гарцевать, и задушевный разговор с отцом па скамейке под старой вишней.
И еще тебе тогда говорил, надо искать другой выход. Ну так вот, — Васька почувствовал, как отеп несильно сжал его локоть, — выход найден!
— И какой же? — совершенно искренне, без прежнего в таких случаях притворства спросил Васька.
— На заводе имеются емкости для аварийного сброса шламов, — как всегда, отец отдавал предпочтение сухому научному слогу, благо книг по металлургическому производству он прочитал немало. И даже гордился чтим слогом: «Хоть и кончил всего десять классов, а любого инженера в разговоре за пояс заткну». — Там скопилось около трехсот тысяч тонн шламов. Их уже сегодня можно перерабатывать на аглофабрике, а освобождающиеся емкости использовать для сбора пульпы шламов.
— Что такое пульпа? — прервал его Васька.
Отец поморщился, с раздражением отпустил Вась-кин локоть, и Васька в который раз удивился моментальной переменчивости настроения отца: от радости к грусти, от воодушевления к скептицизму.
— Тебе бы это пора знать... Ил, осадок... — Он помолчал, тяжело, с одышкой шагая по кочковатой шоссейке, потом уже без энтузиазма продолжал: — Вот здесь-то делу препятствуют не объективные, непреодолимые трудности, а самая обыкновенная неорганизованность. Нет экскаватора, необходимого для разработки шламов. — И совсем угрюмо докончил: — Разговаривал я сейчас в парткоме, а еще раньше с директором, да и с Карповым тоже. Обещают к весне достать...
Придя с ночной — мартен стал на плановый ремонт, и бригаду котельщиков в порядке исключения послали работать и в ночь, — Васька сразу же завалился спать: к вечеру хотелось быть бодрым и свежим. Но вопреки желанию и усталости сок. долго не шел к нему. Мозг бодрствовал, и рисовались картины предстоящей встречи с Зосей, одна великолепнее другой. Как он подойдет к ней, что скажет... Было бы неплохо, если бы она сегодня не насмешничала, не попрекала ничем. Хотя Васька, конечно, тут же ее предупредит: кто старое помянет, тому глаз вон.
Потом он забылся. Но ненадолго. Проснулся будто от толчка. И опять счастливая, волнующая мысль — в пять часов у кинотеатра «Украина». Спать уже не мог...
Целый день неприкаянно слонялся по двору. Достал из сарая лопату, начал было очищать от снега порожку, ведущую от калитки к хате, однако на полпути бросил. Побрел с пустыми ведрами к водоразборной
колонке. Так Васька нудился до четырех. Но как только часы на стене показали четыре, его будто подметили. Быстренько прогладил брюки, рубашку, прошелся утюгом даже по пиджаку, хотя в этом не было никакой надобности, оделся, повертелся перед большим зеркалом, вправленным в шифоньер, и наконец пошагал в центр, к кинотеатру.
Узнав Зосю по знакомой — именно ее! — плавной походке, Васька сбежал по ступенькам кинотеатра ей навстречу. Она шла, лучась синью глаз и чуть сжав пунцовые улыбающиеся губы.
Взявшись за руки, они медленно побрели по засуг-робленному вечернему городу. Идти по упругому снегу было одно наслаждение. Под ногами приятно похрустывало. Закатное солнце перебирало длинными тонкими лучами алмазные россыпи в снегу, подгоняло резные снежинки одна к другой, шлифовало их, заставляло светиться ярче, многоцветнее, драгоценнее.
Не зная, с чего начать разговор, Васька шел, пристально всматриваясь в снег, будто в нем скрывалась тайна непосредственности общения. Странно, куда подевались те слова, теплые и сокровенные, которые он так часто и тщательно подбирал долгими бессонными ночами, мечтал об этой встрече. Как в жизни все просто и сложно. А может, вся сложность — в простоте? Он даже улыбнулся такому повороту мысли.
— Ты чего? — заглядывая в глаза, спросила Зося, неожиданно она нагнулась и, схватив горсть снега, ловко швырнула в разгоряченное Васькино лицо.
Он увернулся, однако снег попал за воротник пальто, обжег шею. Васька вздрогнул от внезапного ощущения холода, схватил Зосю за талию, шутливо попытался свалить ее в небольшой сугроб. Но не тут-то было! Она выскользнула из его рук.
- Куда тебе! — Зося от души рассмеялась, и от этого смеха вся неловкость, которой тяготился Васька после Зосииого прихода, стремительно испарилась. Ваську будто живой водой побрызгали: развеселился, язык развязался сам собой.
Рывками Зося хватала с земли белые рыхлые комочки, превращающиеся в ее руках в тугие снежки, и целила ими в смешливо прикрывавшегося перчатками Ваську.
— Варежки промокнут, — предостерег Васька. — Сними лучше.
Зося послушно стянула варежки, спине, с розовыми узорами, домашней работы, сунула их в карманы и, вопросительно глядя на Ваську, стала дыханием греть себе руки. Васька, увидев ее красные озябшие'пальцы, охваченный мгновенным порывом нежности, торопливо шагнул к Зосе, взял ее руки в свои большие горячие ладони, привлек к себе и принялся быстро, кратко касаясь губами, целовать эти мокрые, холодные пальцы с едва различимым запахом далекого летнего жасмина.
— Ты не забыла еще меня? — жарким дыханием окутывал он ее руки. — Не соскучилась?
— Немножко есть, — тихо произнесла Зося и, крепко сжав отогревшимися пальцами его ладонь, пошла вперед.
По крутой заснеженной лестнице они поднялись на массивный городской мост через железную дорогу. Внизу на мрогочиеленных путях стояли металлические пульмановские вагоны с углем, рудой, бунтами проволоки, Кое-где по приумолкшему составу пробегала гремящая дрожь, хрустели стальные суставы, истосковавшиеся по километрам, и поезд, набирая скорость, уходил заданным маршрутом и уплотнявшуюся к ночи мглу.
Облокотившись на бетонный парапет, Зося и Васька всматривались в мерцающий туманными фонарями знакомый вокзал. Среди веера рельсов, отсвечивающих голубизной, были щедро разбросаны сигнальные огни — красные, желтые, синие. Зося пошутила: наверное, Васька под хмельком шел к ней с чудом — зимними цветами. Шел да и заплутал в метели, затоптался на месте—вот и порастерял вокруг волшебные семена. А они — глянь! — к концу зимы и взошли красными маками, желтыми солнышками-одуванчиками, синими васильками...
По широкому мосту раздольно гулял ветер. Чтобы согреться, Васька и Зося прижались плечом к плечу.
— Смотри, еще простудишься, — Васька заботливо обхватил ее рукой. — Пойдем-ка лучше домой, постоим немного в переулке, у тебя там всегда затишно.
Возле Зосиной калитки, прислонившись к забору и боясь даже громкого дыхания, смотрели в глаза друг другу.
— Замерзла? — Васька снял с нее влажные варежки.— У-у! Какие у тебя руки холодные!
— Значит, сердце горячее,— улыбнулась Зося.
— Ну это мы при случае проверим,— настраиваясь на ее шутливый тон, сказал Васька.
Он вложил ее маленькие, нежные, в чернильных пятнах руки в свои грубые, почерневшие от мазута и керосина ладони и стал ласкать их, гладить теплом.
— Васек!—Он поднял голову на ее голос.— А ты изменился.
— К лучшему, к худшему?
— Даже не знаю... Но изменился! Выл таким робким... Хотя ты мне этим тогда и поправился.— П, разъясняя свою мысль, добавила: — Не как другие, чистый такой...
— Я и сейчас не грязный,— довольно заулыбался Васька.— Каждый день через баню хожу. Отработал смену, хочешь— не хочешь, а мойся.
— Ну ладно уж, чистюля,—она нехотя вытащила руки из Васькиных ладоней, вздохнула.— Мне пора. Надо еще позаниматься. Завтра контрольная по химии.
— Если бы никогда не разлучаться,— тихо, будто про себя, произнес Васька.
Зося быстро закрыла ему рот ладонью, зашептала:
— А ты меня любишь? По-настоящему? А если встретишь красивее меня? Лучше?
— О чем ты говоришь?!-—всерьез ужаснулся Васька.— Лучше тебя?
— Любишь?.. Васек!—выдохнула она с такой пленительной нежностью, что у Васьки по телу, казалось, побежали шелковисто-мягкие, теплые волны.
Васька обнял ее, прижал.
— Я хочу, чтобы ты была моей... Навсегда!
Зося зажмурилась, как от яркого света, и покачала головой.:
— Не говори так!
— Почему не говорить? — Васька помолчал, наконец отважился и сказал прерывисто, задыхаясь: — Ты кончишь училище... и мы поженимся. Правда?
Она пружннисто привстала на цыпочки, обхватила его за шею, потянулась влажными, пахнущими молодой травой губами, поцеловала. Потом, сама испугавшись своей смелости, гибко повернулась и убежала в дом. Грустно светился снег.
Еще сонно помигивали фонари в переулках, а Васька уже был на заводе. Четвертая доменная печь остановилась на капитальный ремонт. А что такое ремонтировать печь, из которой только вчера выпустили последний чугун, Васька знал: и намучишься, и попотеешь всласть. Все бригады котельщиков были направлены в доменный цех. Бригаде Толяны не повезло: выпало работать на высоте. На самой что ни на есть верхотуре — возле загрузочного устройства.
Несладко пришлось ребятам: загрузочное устройство— место скопления пыли и газов. Хотя домна и была остановлена, из ее остывающего огнеупорного нутра поднимался горячий, вонючий рыжий пар.
Да и ветер донимал. На высоте он не тот, что на земле. Тут он остро пронизывающий, хлесткий, промораживающий до костей. Правда, с высоты открывался вид на весь завод. Шумно дышали четыре домны, похожие на ядреных, приготовившихся к разудалой «Барыне» здоровенных баб, поставивших руки в бока и ждущих громовой музыки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24