Забинтованными руками она обхватила себя за плечи и поглядела на него сверху вниз.
— Нет, — произнесла она с гордым достоинством. — Танец эмбрионов помог мне принять решение. Я брошу монастырскую школу и переселюсь в Дартмут. Быть может, профессор Ремилард примет меня в штат радетелей о мире. Я не собираюсь тебе вредить, но с тобой не останусь. Глупо и наивно ставить себя выше нормальных людей. Эдинбургская демонстрация на многое открыла мне глаза. А еще эта удивительная русская женщина и Дени Ремилард с его образовательной программой для всех оперантов…
— Да, он неплохо смотрелся на телеэкране, — признал Киран. — Почти такой же обаятельный принудитель, как твой старый порочный отец. Но он идеалист и абсолютно не понимает, какие законы движут миром нормальных людей. Знаешь, твоего Ремиларда и его приспешников ожидает довольно страшное прозрение.
— Нет, не знаю! — выпалила Шэннон. — Может, ты мне скажешь?
Киран поднялся и пристально посмотрел ей в глаза. Ее снова охватила дрожь, губы посинели. Наверно, все-таки много крови потеряла.
— Скажу, если тебе действительно интересно. Только не здесь. Я бы выпил кофе с бренди. Присоединишься?
Он двинулся к двери; Шэннон поплелась следом.
— Знаю, ты считаешь меня ребенком, — сказала она уже у лифта. — Вероятно, ты прав, но как ты можешь думать, что я стану вместе с тобой плести твои паучьи сети?
— Попытайся корректно ставить вопросы. Ты с детства жила на всем готовом, Байард и Луиза окружили тебя своими преданными заботами. Не всем так повезло. Мне — нет. Джейсу, Арнольду, Адаму, Лиллиан, Кену, Невилю и многим другим, кого ты огульно называешь оперантной мафией, — тоже. В своем стремлении избавить тебя от потрясений я, кажется, допустил ошибку. Следовало бы давно поведать тебе историю гонимого меньшинства, к которому мы с тобой принадлежим.
Из застекленного холла открывался вид на холмистый заснеженный ландшафт. Дом был выстроен на восточном склоне самого высокого холма, и даже сейчас, посреди глубокой зимней ночи, раскинувшийся в сорока милях отсюда город освещал небо подобием рассвета.
Двери лифта закрылись, и Киран нажал кнопку третьего этажа.
— Я была даже не потрясена, а раздавлена, когда увидела демонстрацию Макгрегора. Он показывал свои фокусы, как будто все это… вполне естественно. И я подумала: нет, не должно быть по-твоему, нельзя прятать свои силы и употреблять их на благо себе одному. Когда операнты начали открываться, я так разнервничалась, что чуть не умерла. Я тоже хотела рассказать всем о себе, но испугалась…
— И не без оснований.
Она глядела на него глазами побитой собаки.
— Да, мы другие, но не до такой же степени! Ты видел, с каким энтузиазмом все приняли Психоглаз и другие метапсихические программы? Оппозицию составляют только фанатики и невежды, не способные оценить, сколько добра мы можем сделать. Как только нормальные узнают, что такое оперантность…
— Они попытаются нас убить, — закончил Киран.
Шэннон оцепенело уставилась на него, впитывая во всех деталях переданный им ужасающий образ. Они в молчании вступили в то крыло особняка, что до сих пор официально было для нее закрыто, хотя потихоньку она давно облазила его вдоль и поперек. Здесь помещались отдельные апартаменты для почетных гостей, святилище с компьютерным оборудованием, содержащим огромный банк данных, и установками оптической связи, станция приема спутниковых передач, загадочная «реабилитационная палата», куда время от времени поселяли новых завербованных оперантов, и, наконец, таинственная запертая комната, которую прислуга благоговейно называла командным пунктом, а Киран — своим кабинетом. Там Шэннон бывать еще не приходилось. Да и вообще, кроме самого Кирана и Арнольда Паккалы, туда никому не было доступа.
И вот они остановились перед бронированной дверью, где вместо ручки и замочной скважины вмонтирована маленькая золотая пластинка. Он правой рукой нажал на нее. Послышался электронный перезвон.
— Откройся! — скомандовал Киран, и дверь беззвучно отодвинулась, впуская их.
Шэннон удивленно озиралась.
Отец улыбнулся.
— Нравится тебе мой кабинет? Мне — очень. Теперь ты можешь приходить сюда одна, когда пожелаешь. Я перепрограммирую кодовый замок. Но без специальных инструкций к оборудованию прикасаться нельзя. Если хочешь, начнем инструктаж прямо сейчас.
— Да.
— Садись, я приготовлю кофе. — Он открыл ящик низенького стола и достал кофеварку. — Иногда я представляю себе эту башню как высокотехнологичный аналог той горы, откуда дьявол показывал Иисусу все царства мира note 97. Если бы я был властелином Земли, то прекрасно мог бы отсюда наблюдать за своими владениями… Тебе «Кону» или «Навьеру»?
— «Кону», — прошептала она и присела на краешек банкетки, обитой коричневой кожей.
Совсем ребенок — умственные барьеры полностью сняты. Киран подошел к ней, размотал тюрбан на голове, пригладил влажные волосы и поцеловал в макушку. Одновременно он послал в незащищенный мозг команду, дабы предотвратить сознательную попытку закрыться, пока он ее не выпустит. Этой техникой он овладел сам, инстинктивно, в попытке приковать к себе первые уязвимые умы. Когда это было?.. Еще до ее рождения.
Папа, у меня какое-то странное чувство.
Расслабься, детка.
Он подал ей дымящийся кофе, плеснув туда марочного коньяку, потери его собственной психической энергии быстро восполнялись. Боязнь ступора, тормоза, оказалась напрасной. «Вот, — подумал он, — думаем, что знаем себя, а выходит, совсем не знаем! Должно быть, все любящие отцы носят глубоко в душе этот подавляемый инстинкт. Интересно, еще кто-нибудь из оперантов обнаружил его в себе? Едва ли. Иерогамия — старая тайна, умершая вместе с кельтскими и греческими жрецами… чересчур цивилизованный ум шарахается от нее».
— Тебе лучше?
Она улыбнулась сонными глазами.
— Да. Вкусный кофе.
— Пей, я еще налью.
Он бросил на спинку стула клетчатый кардиган, снял с шеи голубой шелковый шарф, красовавшийся в открытом вороте рубашки.
— Я думала, кофе меня возбудит. А веки все равно слипаются. — Темные ресницы затрепетали. Она отставила пустую чашку и откинулась на заботливо подложенную им мягкую подушку.
— Можешь остаться здесь на ночь. Я тут часто сплю. Единственное место, где чувствуешь себя в полной безопасности, как в маленькой цитадели.
Шэннон закрыла глаза.
— Снег идет. Я вижу в уме, как под холодным ветром кружатся хлопья. От них веет таким одиночеством. — Ее бледное лицо почти сливалось с цветом комбинезона.
— Отныне одиночество тебе не грозит, Ты войдешь в нашу группу.
Запомнит ли она? Другие не запомнили — никто, кроме Арнольда, чья любовь оказалась достаточно сильна, чтобы преодолеть постгипнотическую суггестию, «Ты ничего не вспомнишь, — внушал он ей, — если сама не захочешь».
— Мне опять холодно, — пробормотала она. — Чуть-чуть…
— Дай я тебя согрею, — сказал он и потянулся к выключателю.
Шэннон запомнила.
4
Эдинбург, Шотландия, Земля
7 апреля 1994
Джеймс, Джин и Нигель набросились на сандвичи с привычной для адептов ВЭ прожорливостью, и только Алана Шонавон, не замечая стоящей перед нею тарелки, задумчиво смотрела из окна паба на знаменитую статую собаки, уныло съежившейся под дождем. Какой-то японский турист бестрепетно щелкнул камерой и поспешил вдоль по улице. Две монахини под одним зонтом направлялись к дверям паба перекусить, старик в черном дождевике, размахивая полиэтиленовым пакетом, неторопливо двигался к воротам церкви.
Алана вздохнула и налила себе немного чаю в чашку.
— Неужели ты будешь его пить? — спросил Нигель. — Он же остыл совсем!
Обхватив чайник обеими руками, он вперил в него пристальный взгляд и торжествующе усмехнулся, когда из носика вырвалась струя пара.
— Какой утилитарный талант! — заметила Джин Макгрегор. — С таким мужем в доме не нужны ни микроволновая печь, ни электроодеяло.
Нигель наполнил чашку Аланы.
— Вот и я то же самое твержу этой прелестной леди, да все без толку.
— Милый мой, я на роль жены не подхожу, — с отсутствующим видом проговорила Алана.
— Чушь! — откликнулся Нигель. — Я не из тех, кто легко сдается. Так что пей свой чай и ешь сандвичи, Набирайся сил для нового полета в Даллас. Наверняка формула сверхзагадочной кожи спрятана там, в доме субподрядчика-изготовителя.
— Скука! — Алана отхлебнула чаю. — Пять месяцев ищем эту формулу. Ну почему упрямые янки просто не передадут ее русским, вместо того чтобы почем зря гонять нас с Тамарой? Как будто у оперантов других дел нет!
— Они проводят эксперименты, — сказал Джеймс. — Испытывают наши возможности и нашу смелость. Классический американский вариант «Не влезай, убьет!». Держу пари, формула спрятана в свинцовом ящике, заперта в бронированный сейф, опутанный колючей проволокой, сквозь которую пропущен ток. И вся эта хреновина находится под непроницаемым куполом на островке, посреди пруда с аллигаторами. Но мы ее найдем, несмотря на все препоны, и пошлем копии в Вашингтон и Москву по дипломатическим каналам. А затем известим мировую прессу и запишем себе еще одну победу в борьбе за мир во всем мире, дабы со спокойной душой ждать следующей конфронтации.
— Но ведь им, в сущности, наплевать на военные тайны друг друга, — жалобно возразила Алана. — Вопрос только в том, кто кого обойдет. От того, что они выбросили на свалку большую часть ядерного оружия, их жажда обладания миром ничуть не уменьшилась. А мы с нашими мирными инициативами играем в их шарады.
— Да ты, кажется, и впрямь ожидала мгновенного пришествия Золотого века! — иронически заметил Джеймс.
— Ну, во всяком случае, надеялась на какие-то изменения к лучшему. — Алана опять выглянула в окно. (Старик в черном дождевике настороженно озирался и перелистывал какую-то книжонку.) — Призрак ядерной войны между сверхдержавами больше не витает над нами, но застарелая вражда Востока и Запада никуда не девалась, а маленькие страны, как прежде, цепляются за свои раздоры. Война в Саудовской Аравии, война в Кашмире, война в Ботсване, война в Боливии…
— И мне уже не помолиться у Стены Плача, — добавил Нигель, — а твой чай опять остывает… Ну что ты нашла в этом старом бродяге?
— Странно, — сказала девушка, — в уме он напевает «Милостив буди… «. Мне отсюда видно, что он в страшном смятении, и я бы легко прочла его мысли, но из-за молитвы ничего не могу разобрать. Может, бедняга заблудился?
— Нормальные тоже изобрели способ ставить экраны, — вставила Джин, — любопытно, правда? Даже наши Кэти с Дэвидом к этому пристрастились. Сколько раз уж я за ними подмечала: телереклама, школьные стишки и прочая дребедень так и крутятся в хитрых маленьких умишках, а на самом деле явно замышляют какую-нибудь новую шалость.
— Будем надеяться, что их технику не переймут дипломатические круги, — хмыкнул Нигель.
— Уже переняли, если верить Дени Ремиларду, — отозвался Джеймс. — Но, к счастью, нормальные не способны долго удерживать что-либо в мозгу… Да, кстати, сегодня рано утром Дени сообщил мне важные новости. В Дартмуте на средства, свалившиеся с неба в дымовую трубу, открывается отделение метапсихологии. Дени возглавит его и получит полный статус профессора.
— Счастливчик! — вздохнул Нигель. — А наш университет только и думает, как бы сплавить нас какому-нибудь министерству. — И он пропел сочным тенором:
Мы не терпим грубой лести,
Нам иной не надо чести,
Как служить на побегушках у министров короля!
— У Дени есть и плохие новости. — Джеймс понизил голос. — Билль об универсальных метапсихических тестах для всех американских детей похоронен в сенате, как и наши мирные инициативы в Уайтхолле. Союз гражданских свобод и церковь восстали. Поэтому испытания будут проводиться на строго добровольных началах. Кто-то высказал требование, чтобы публиковать хотя бы имена участников и результаты испытаний, но Дени убежден, что влиятельные круги в Вашингтоне и это зарубят на основании конституционного права на личные тайны. Я спросил у него, не ощущает ли он консолидации антименталистских настроений, он сказал, что нет. Скорее, безразличие. Нормальное население якобы воспринимает метапсихические чудеса как нечто само собой разумеющееся, вроде космических полетов.
— Нас считали героями! — провозгласил Нигель. — Пока не были демонтированы последние ядерные установки в Северной Дакоте и Сковородные! Теперь наш удел забвение! Так выпьем за былую славу! — Он поднял кружку с пивом.
— Новая книга Дени уже подписана в печать, — добавил Джеймс. — Он назвал ее «Эволюция ума». Говорят, она немного встряхнет публику. Надеюсь, парень не слишком зарвался. Иной раз он меня поражает своим высокомерием, и наверняка это не по нраву американской публике. Янки — поголовные сторонники равноправия, только и знай твердят, что люди созданы равными и заслуживают одинакового отношения. Конечно, реальная жизнь опровергает подобные претензии, но помогай Бог всякому, кто выступает за элитарность. — Он запил пивом большой кусок сандвича.
— А вот мы любим аристократию — и все тут! — заявил Нигель.
— Говори за себя, кошерный шотландец! — проворчала Джин.
Последовал обмен расистскими любезностями, затем все, кроме Аланы, сосредоточились на еде. Она же по-прежнему пребывала в задумчивости и наконец обратилась к Макгрегору с неожиданным вопросом:
— А в книге Дени даются объяснения предчувствиям?
— Что, опять? — всполошилась Джин, — Еще одно предзнаменование?
— Не знаю. Твердой уверенности нет, просто какое-то смутное чувство. Вот прямо сейчас.
— Да не слушайте ее! — отмахнулся Нигель. — Она просто отлынивает от очередного экскурса в Даллас.
— С этим не шутят! — одернула его Джин, — Во всяком случае, те, кто выросли в горах. У нашей Кэти тоже такое бывает, и мне частенько делается не по себе от ее предсказаний. В отличие от прочих метафункций, этот дар у нее, по-моему, сверхъестественный… — Она обернулась к Алане. — А предчувствие доброе или злое?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85