– Ты никуда не пойдешь. – Он произнес это так решительно, словно его слова могли материализоваться в исцеляющее лекарство.Снова наступила проникнутая болью тишина. Майкл перевел взгляд на детские рисунки, на стоящие повсюду цветы – такие нелепые, не приносящие утешения. Цветы лишь обеспечивали выручку цветочнику, позволяя на мгновение увидеть и ощутить цветущий мир за окном. Они были жестоким напоминанием о том, чего лишен больной. Майкл уставился на упаковку печенья «Орео», которое принес Мэри. Сам не зная почему, он не мог оторвать взгляд от синего пакетика, будто в нем заключалось решение. У него в голове звучала назойливая реклама: «Малыш съест сначала печенье, а шоколадную глазурь оставит напоследок». Майкл поймал себя на том, что начинает злиться.Мэри увидела зарождающуюся у него в глазах панику.– Все будет хорошо, – пробормотала она, трогая крестик на шее. Теперь настал ее черед утешать. – Даже если… потом мы снова окажемся вместе.– Не смей так говорить! – резко бросил Майкл и тотчас же пожалел о своих словах.Как это нередко случается с мужчинами, он превратил свой страх в ярость, которую выплеснул на любимого человека.Мэри взяла его за руку. Она уставилась в окно, на дождь, который водопадом струился по стеклу, искажая открывающийся вид в размытые серые пятна. Помолчав, Мэри прошептала:– Как ты думаешь, на что он похож?Майкл понятия не имел, что она имеет в виду; его мозг отказывался работать. Все, через что ему пришлось пройти за последние недели, оказалось напрасным. Битва проиграна. Это он потерпел поражение. Подвел Мэри. Снова.– Рай. – Мэри ответила на невысказанный вопрос Майкла, и ее охватило умиротворенное спокойствие. Продолжая смотреть в окно, она прошептала: – Как ты думаешь, на что он похож? Наверное, там очень красиво…Майкла как будто током ударило. У него в голове прозвучали слова Симона: «Вы похитили ключи от рая… Небеса закрыты».В это мгновение Майкл вдруг отчетливо понял, что Мэри не справится с раком. Все, сказанное Симоном, – правда. Повернувшись к жене, он привлек ее к себе, крепко прижал, отчаянно желая защитить от смертоносной заразы, которая разлилась по ее телу, отнимая ее от него. Не в силах смотреть Мэри в глаза, он спрятал свое лицо у нее на плече и прошептал:– Я уверен в этом… * * * Полчаса назад доктор Райнхарт рассказал Майклу о состоянии его жены.Несмотря на удаление яичников и фаллопиевых труб, метастазы распространились на другие области тела и, что самое страшное, проникли в почки и в головной мозг. Пока что симптомов ухудшения не было, но они проявятся в самое ближайшее время. Болезнь, которую изгнали из кустарника, свила себе новое гнездо в лесу. Раковая опухоль прогрессировала, разрастаясь с немыслимой скоростью.В ближайшие полтора месяца она сведет Мэри в могилу. ГЛАВА 16 Кафе «Старый город» было забито до отказа. Посетители теснились от стены до стены, сидели плечом к плечу. Мерзкая погода прогнала с улицы всех. Поэтому сегодня вечером никакого тенниса, только выпивка, и спиртное лилось рекой. Единственным средством общения был крик, а о том, чтобы спокойно подумать, не могло быть и речи.Майкл ждал, забившись в кабинку в конце зала. Он просидел здесь уже больше часа, нянча один и тот же стакан. Дождавшись, когда Мэри заснет, он бесшумно выскользнул из палаты и достал сотовый телефон. Ответив на звонок, Буш извергал ругательства непрерывно в течение двух минут, и громкость его крика лишь немногим уступала нынешним децибелам «Старого города». Майкл выслушал полицейского молча; он испытывал невыносимую боль, обратиться было не к кому, и в друге он сейчас нуждался как никогда. Буш вопил о вере, преданности и дружбе, правде, лжи и предательстве, но больше всего он кричал о законе и о том положении, в которое его поставил Майкл. Когда полицейский наконец умолк, Майкл спросил, могут ли они встретиться. О да, могут. Буш велел Майклу приходить в «Старый город» в девять вечера и не опаздывать.И вот Майкл ждал. Ему придется откровенно признаться Бушу в том, что им были нарушены условия досрочного освобождения. Он грубо злоупотребил дружбой. Но хотя сознание того, что он предал хорошего человека, давило на Майкла, в десять раз тяжелее была вина перед женой. Снова и снова возникали в памяти слова Симона. Если небеса действительно закрыты – а в течение дня вероятность этого многократно возросла, – тогда он уничтожил надежды Мэри на загробную жизнь, растоптал ее веру. В хаосе бессвязных мыслей, которые кружились у Майкла в голове, тонул даже гул переполненного бара.Наконец в кабинку втиснулся озабоченный и очень сердитый Буш. Великан-полицейский прилагал все силы к тому, чтобы держать свою ярость в узде. Майкл молчал, потупив взор. Ну вот…– Черт побери, где ты был?– Извини.– Даже не начинай; я не в том настроении, чтобы прощать. Где ты был?– Мне надо было кое о чем позаботиться.– Кое о чем? Не вешай мне лапшу на уши, Майкл! Я хочу услышать из твоих собственных уст – где, черт возьми, ты пропадал последние восемь дней?Майкл молча смотрел на него, не зная, что сказать; ему хотелось поскорее покончить с нагоняем и перейти к разговору о Мэри.– Ты хоть понимаешь, в какое положение поставил меня? Приятель, я вот уже почти две недели прикрываю твою задницу – но только твоей задницы-то как раз и нет, понимаешь? – Буш начинал выходить из себя; отвернувшись к стене, он сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, пытаясь взять себя в руки. Медленно тащились секунды.– Я только что из клиники, – тихо произнес Майкл. Встрепенувшись, Буш с тревогой посмотрел на него. От былой ярости не осталось и следа.– И?Лицо Майкла было красноречивее любых слов. Буш все понял; взгляд Майкла наполнился страданиями больного ребенка. Буш еще никогда не видел друга таким. Да, Майкл очень переживал по поводу болезни Мэри, но тень надежды оставалась всегда.– Насколько все плохо?– Опухоль уже везде.К этому Буш оказался не готов; он был настроен на то, чтобы разорвать Майкла на части. Услышав это признание, полицейский начисто забыл о своем гневе.– О… Майкл… Я могу чем-нибудь помочь?Майкл не ответил, лишь молча посмотрел на него, и его глаза наполнились раскаянием и страхом.– Я понимаю, как тебе больно…– Я совершил один поступок, – тихо произнес Майкл, понурив голову.– Что? – Буш уже больше не хотел получить ответ на этот вопрос. – Что ты сделал?– Я проклял Мэри.Буш в смятении прищурился. Теперь его мысли были уже не только о Мэри.– Я уничтожил все, во что она верит.– О чем ты? Ты не виноват в том, что у нее рак.– Говорят, тем, кого мы любим, всегда приходится расплачиваться за наши грехи.– Чушь собачья! Болезнь Мэри никак не связана с тем, кто ты такой, что ты совершил в прошлом.– Ну почему это не я лежу на больничной койке?– Слушай, немедленно гони прочь такие мысли. Конечно, все это очень печально, но ты тут ни при чем. Не все в этом мире зависит от нас. Что-то происходит помимо нашей воли.– Больше всего мне хочется повернуть время вспять…– Что ты хочешь сказать? – спросил окончательно сбитый с толку Буш. – Майкл, объясни, черт побери, что произошло?– Я летал в Европу. – Майкл помолчал. – И украл два ключа.Буш закрыл глаза. Он догадывался о том, что Майкл был за границей. Сегодня он собирался добиться от Майкла этого признания, однако все произошло совсем не так, как предполагалось. Вопреки всему Буш надеялся, что найдется какое-то разумное объяснение, ибо, если целью путешествия Майкла было преступление, полицейский попадал в очень незавидное положение.– Ничего мне не говори…– Я украл эти ключи для того, чтобы оплатить лечение Мэри.– Проклятье, так я и знал. Ты же мне обещал!– Да, я много чего обещал.Казалось, гул посетителей бара стал громче. Буш никак не мог поверить в то, что все вокруг веселятся, в то время как жизнь его лучшего друга рассыпается прахом.– Майкл, это очень серьезно…– Я продал ключи некоему Финстеру…– Это гораздо хуже, чем нарушение условий досрочного освобождения. Я…– Это сам дьявол, Поль. Я продал эти ключи дьяволу, – тихо произнес Майкл, по-прежнему не в силах поверить собственным словам.– Майкл?– Я продал их дьяволу. Это были ключи от небес, ключи от Врат рая.Буш сидел, оглушенный, не зная, как отнестись к нервному срыву, которому стал свидетелем. У него на глазах Майкл буквально развалился на куски, а он понятия не имел, что делать.– Майкл, ты несешь полную чушь. – Буш подался вперед. – Послушай, я понимаю, каково тебе сейчас приходится…Майкл посмотрел ему прямо в глаза.– Я говорю правду.Буш понял: Майкл верил в то, что говорил. Это его напугало. Ему уже приходилось иметь дело с преступниками, попадавшими в категорию сумасшедших; он знал, что они искренно верят в свой собственный обособленный мирок, в свои собственные понятия добра и зла, справедливости и беззаконии.– Ты действительно веришь в то, что встретился с…– Неважно, во что я верю, – оборвал его Майкл. – В это верит Мэри. Я отнял у нее единственное, что она ценит больше всего на свете: веру, загробную жизнь.Как ни возненавидел себя за это Буш, слова Майкла привели его в ужас: он понял, что его лучший друг окончательно спятил. Буш понятия не имел, как себя вести в такой ситуации; подобными деликатными вещами всегда занималась Дженни. Сам он привык действовать прямолинейно и грубо. Поэтому, торопясь опередить заполняющую сердце панику, он поспешил свернуть туда, где чувствовал себя уверенно. Он еще не потерял надежду вернуть Майкла к действительности.– Послушай, приятель, у нас другая, гораздо более серьезная проблема.Майкл подался вперед.– Ты нарушил условия досрочного освобождения. В первую очередь нам необходимо разобраться именно с этим.– Это самое последнее, что сейчас меня волнует.– И напрасно. Не исключено, что тебе предстоит отправиться обратно за решетку.– Я говорил с тобой как с другом.– Ты мне друг, Майкл. Но закон есть закон. Если кто-либо прознает про то, что ты покидал пределы страны, а это рано или поздно обязательно произойдет, – добавил Буш, вспомнив угрозу Тэла, – мы оба окажемся в полной заднице. Это закон, Майкл, и ты его нарушил… умышленно.– Я должен исправить содеянное. – Майкл даже не обращал внимания на собеседника.– Майкл, у тебя нервное расстройство. Ты винишь себя в болезни Мэри.– Я должен идти. – Поднявшись на ноги, Майкл бросил на Буша обвиняющий взгляд. – Спасибо за помощь…Его сарказм больно ужалил Буша.– Майкл, я не могу отпустить тебя. – В голосе великана-полицейского прозвучали властные нотки; он встал из-за столика, выпрямляясь во весь рост.– И что ты намереваешься сделать – посадить меня в тюрьму, когда моя жена умирает?К Бушу вернулось то отвратительное настроение, с которым он входил в бар. Майклу с успехом удалось переложить чувство вины на плечи друга. Буш внутренне кипел.– Будь ты проклят…Но Майкл ушел прочь, пробормотав себе под нос:– Я уже сам себя проклял. * * * Дети вопили как одержимые. Малыши Буша были привязаны друг к другу гораздо сильнее, чем просто брат и сестра, и практически не разлучались. Они носились по кухне с пластмассовыми томагавками и световыми саблями, демонстрируя энергию, которую можно увидеть разве что у гепарда, преследующего добычу.Буш, словно окруженный звуконепроницаемым колпаком, молча ковырялся в тарелке с ужином, не обращая внимания на орущее потомство. У него не было настроения говорить; у него вообще не было настроения ни на что. Он терял двух своих самых близких друзей: одна стала жертвой рака, другой – безумия, и Буш ничем не мог им помочь. Еще никогда в жизни он не чувствовал себя таким беспомощным. И, что самое страшное, Майкл его предал. Ну как он мог так поступить после всего того, что было для него сделано? У Буша в душе образовалась зияющая пустота, как будто все, за что он боролся, унесло прочь порывом ветра.Дженни сидела напротив. Она тоже хранила молчание. Поль часто возвращался с работы в таком состоянии, полностью лишенный жизненных сил. Дженни понимала, что лучше не трогать мужа; когда он захочет поговорить, если такое вообще произойдет, она его выслушает. Как правило, Полю становилось легче после того, как он снимал груз с души; но иногда боль от переживания случившегося заново при рассказе о нем слишком пугала, и тогда приходилось ждать недели, а то и годы, чтобы пелена времени прикрыла ее, лишив остроты. Поль любил свою жену, а она любила его – и это было фундаментом. Иногда определенные вещи бывает лучше пережить врозь.Дети продолжали носиться по кухне, и звуконепроницаемый колпак, которым окружил себя Буш, потихоньку начинал трескаться. Дженни чутко уловила раздражение мужа.– Эй вы, двое, нельзя ли чуточку потише, а? – сказала она, надеясь избежать неизбежного.Но, разумеется, дети есть дети; они лишь стали носиться быстрее, кричать громче, надрывая легкие. И вдруг, пробегая мимо стола, Робби неловко махнул рукой и зацепил стеклянный графин. Графин упал на пол и разбился вдребезги – во все стороны брызнул лимонад.,Разъяренный Буш вскочил с места.– Почему вы никогда не слушаете мать? Вы не признаёте никаких порядков! У вас нет ни капли уважения к родителям, и мне это надоело. Моему терпению пришел конец; так продолжаться дальше не будет, вы меня слышите?Перепуганные малыши стояли не шелохнувшись. Объятые ужасом, они не плакали, а только дрожали от ужаса. Отец редко злился на них, но когда это все-таки происходило, наказание бывало настолько суровым, что слезы не просыхали в течение нескольких часов.Дженни торопливо выпроводила детей с кухни.– Все в порядке, ребятки, поднимайтесь наверх. Переодевайтесь в пижамы, чистите зубы, и можно будет посмотреть мультики.Когда она вернулась на кухню, Поль расхаживал взад и г вперед, потирая лоб, стискивая руку в кулак и разжимая ее снова и снова, словно накачивая грушу тонометра. Он больше не мог держать в себе причину своего настроения.– Это Майкл. Он нарушил условия досрочного освобождения. И сам признался в этом. Сам признался! – в негодовании воскликнул Буш.Он рухнул на стул, полностью истощенный, словно эти десять слов явились марафонским забегом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57