Причем, со страха же он ничего не ел, поэтому шло без закуски. По трапу он спустился успешно, но возле машины, что встречала, допустил несколько элементов бального танца. Да и запах. В гостиницу его доставили без проблем, но кампания оказалась столь говнистой, что уже вечером господину-заказчику поступил донос: эти московские имиджмейкеры не просыхают с утра. Заказчик потребовал удалить «алкаша». Котелков Дрюшку отстоял, но приказал на время кампании отдать его на поруки Инке Елковой. А это страшный человек, хотя ростом сама натуральная пичуга. Короче, бедняга, следующий раз выпил водки только через два месяца — когда закончилась кампания.
У Олега возникло легкое подозрение.
— Кстати, хотел тебя спросить, про твою сумку. Ты, случаем, туда бутылки не засунул?
— А то, как же! Два литра перцовки на меду. Считаю, это лучше коньяка. Но коньяк в любой дыре купить можно, а такую мальвазию не везде. Есть подозрение на простуду — сразу заделай сто грамм и ничего не бойся. Перцовка в багаже должна доехать. Я каждую бутыль обернул в рубашку и свитер; теперь сумку можно хоть прямо с борта на бетонку бросать.
«Не будь бутылей, да второго ноутбука, да еще неведомо какой дребедени (спросить бы, какой) непонятно, был бы я сейчас в Омске или нет», — подумал Олег, однако задал другой вопрос.
— Так пить или не пить?
— Всего лучше, если ты покажешь коллегам: я могу пить, но при этом могу и не пить. Еще запомни: пить в рабочее время — исключительная привилегия местных кадров. Как ты понимаешь, рабочее время это только для них, с девяти до шести. Местные вообще очень наблюдательны, хотя наивны и всегда в злобную сторону. Апофеоз — тонкое замечание помощника начальника штаба в Оренбурге: москвичи сюда приехали на лифе кататься. Там, в офисе был обычай: вверх на лифте, вниз — пешком, но наш народ иногда это нарушал и спускался на лифте. Еще запомни: никогда не спорь с коллегой в присутствии местного кадра. Времени поспорить потом хватит.
Вообще, не удивляйся, мы тут все считаемся «москвичами». Но мы с тобой из Питера — это надо подчеркивать. Ленинград везде любят. Расскажешь, как брал интервью у Боярского и Розенбаума, хоть целый день катайся на лифте, тебе все простят.
— А на самом деле, откуда большинство технологов? Москва?
— Не обязательно. Из Москвы наш главный юрист — Владимир Галактионович, и наш самый главный — Котелков. Социолог — Капитан, из Калининграда. Он, кстати, настоящий кавторанг, без дураков. Сережка Тараскин из Нижнего, у него особое амплуа.
— Какое?
— Сам увидишь. А большинство народа: идеологи, начальники штабов, полевики, ты сам удивишься — из Калуги. Там еще в советское время был Институт прикладной социологии, поэтому Калуга и стала инкубатором технологов. Еще один юрист — Азат из Адыгеи. У нас часто так получается: местный кадр с нами сработался — берем в следующую кампанию. Но задерживаются не все.
Еще насчет местных. С ними всегда непросто, потому, что они уверены, что все знают — «да ну вас, мы же здесь родились, кому лучше знать?». Смотри, не купись на это. Было бы так — нас не вызывали бы сюда работать, за суммы, не называемых вслух размеров. Незнание местными собственного города тебя поразит больше всего. Они не знают и, где можно поужинать, и где можно починить плеер, не говоря уже о рабочих вопросах. Все это выглядит мелочью, но серьезная кампания местными силами обычно не проводится.
— Неужели без исключений?
— Исключения есть. Но местные все равно, повязаны на семьи, работают от звонка до звонка, субботу чтут как евреи, а воскресенье — как христиане. Да и пойми одно: мы нагадили и уехали, а им тут жить. И судиться, причем это в лучшем случае. В худшем — просто по башке, вечером, где-нибудь на углу Абрикосовой и Виноградной улицы. Поэтому местные всегда за компромисс и всегда дергают за рукав, когда пишешь резкую статью или, когда идеолог предложил радикальный проект. Учить работать их приходится всегда, а вот требовать от них спортивной злости — не надо. Учти, все они на месячной или недельной зарплате, которую надо отработать. Лишь иногда они так заведутся, что к концу кампании готовы пахать сутки напролет, а если наш все же пролетел, плачут, как вторая команда в финале кубка кубков. Но это в том случае если видно — мы сами бьемся за победу.
— А на этот раз?
— Пока не знаю. На месте будет видно.
Наконец принесли пельмени, сибирской формы, но отнюдь не сибирского количества. Толик объявил, что до выхода полчаса и попросил официанта сделать горячий бутерброд, здраво рассудив: на линии Омск-Ирхайск кормежки не дождешься.
***
Бизнес-класс рейса «Москва-Ирхайск» включал в себя всего четыре места. Одно из них занимал приблатненый бизнесмен ирхайского происхождения. Он навалился на бесплатное спиртное и через час уснул, храпя в такт двигателям. Сергей-Капитан прочел данные соцопроса, на часик включил ноутбук, после чего уснул. Владимир Геннадиевич продолжал читать «Коммерсант», но так как уже больше часа глядел на одну страницу, то, верно, задремал тоже.
Котелков не спал. Он вздремнул сразу же после взлета и открыл глаза, когда самолет, прорвавшись сквозь короткую ночь, встретился с рассветом. Ему нравились такие рейсы: солнце только-только село на западе, а новый день уже летит навстречу. Плотная облачная пелена, затянувшая европейскую часть, рассеялась над Уралом и внизу можно было разглядеть тень самолета, тянувшуюся следом, как собачка на поводке.
Котелков знал, что когда выступают в поход, хорошая примета — дождь. Но у него уже давно сложился собственный набор примет. И яркое солнечное утро не уступало дождю.
Предыдущую кампанию в Нижнем он проиграл. Это не стало неприятным сюрпризом: заказчик с самого начала не имел никаких иллюзий, и расстались они вполне дружески, с совместной выпивкой и надеждами на дальнейшее сотрудничество. Но игры в поддавки опасны: два матча подряд с установкой на красивое поражение, могут кончиться забвением науки побеждать. Слив начнется сам собой.
Кампания в Ирхайске была третьим матчем.
Самолет сбавил скорость перед снижением. Котелков выглянул в иллюминатор. Изгибистая лента, медленно, но ощутимо приближавшаяся, верно и есть река Ирхай. Через минуту, в излучине, обозначился и сам город. Смотрелся он компактно, только лишь по течение реки, на юг, протянулся длинный район, какая-то старая слобода. К слободе подступали поля и деревушки. С севера же — синим морем разливался лес и волны подошли к городским кварталам, кое-где даже вступив в него; а скорее, наоборот, девятиэтажки возводили прямо среди остатков тайги. Ирхай пересекали три моста: железнодорожный, центральный и объездной.
Уже было так низко, что можно было разглядеть город: маленький центр — самую непрезентабельную часть, пояс хрущевок, кварталы брежневских «кораблей» и разбросанный всюду частный сектор. Среди халуп отдельными пятнышками выступали новейшие коттеджи, существующие в любом городе, независимо от степени социальной депрессивности.
Самолет развернулся над городом и пошел над рекой, дав пассажирам возможность полюбоваться родным городом. Котелков вспомнил, что такой же маневр совершается и над Манхэттеном (или раньше совершался): можно было минуты две разглядывать центр Нью-Йорка во всех подробностях. Теперь видно было уже все: прибрежные купецкие кварталы — низкие домики и длинные каменные сараи, пристань, с вытащенными на берег кораблями, рыбачьи лодки на реке, центральная площадь, хилый бульварчик и пеший памятник, видимо Вечно Живому. На левом берегу — одноэтажное деревянное заречье. Самолет повернул вправо, пройдя над заводскими корпусами, между собственно, городом и вытянутой слободой. В стороне, на окраине мелькнуло какое-то ярко голубое пятно; что это было разглядеть не удалось.
Котелков глядел в иллюминатор на раскинувшийся перед ним утренний город, как на поля предстоящей битвы: здесь болото, где могут застрять танки, здесь луг, по которому пройдешь без помех, а вот овраг, который даже не надо укреплять, он удержится, пока не прорваны фланги. Глаз замечал все особенности и подробности — барачный квартал возле завода, район частного сектора, не уступавший Заречью, небольшой, но явно благоустроенный, почти элитный кварталец на окраине. Городок пусть и выглядит компактно, но теперь ясно: для штабной работы придется нанять несколько машин.
Шахматная доска осмотрена. Теперь пора садиться и начинать расставлять фигуры.
Самолет и вправда заходил на посадку — среди деревянных домишек появилось летное поле с двумя «яками» местных линий и вертолетом «МИ-2».
— Ох, $ля, прилетели, чо ли?
Местный бандитик наконец проснулся и сразу же накинулся на стюардессу: чего не разбудила, чего не дала шанс еще раз выпить перед посадкой халявного виски.
***
Профессиональное предчувствие Толика оправдалось. В полуторачасовом перелете из Омска в Ирхайск, им предложили лишь местную минералку «Святой ключ» и местный же лимонад «Бубенчики» неопределенного цвета. «Як» немилосердно трясся, лимонад, пролитый стюардессой, шипел на полу, меняя раскраску со скоростью хамелеона. Толик продолжал лекцию, начатую в Омске.
— Работай внимательно, это не газета. В газете твой текст прочтет начальник отдела, выпускающий редактор и корректор. Здесь, особенно, если заказана листовка или буклет, тебя прочтет только идеолог, а он не всегда ловит ашипки и очепятки. Когда делаешь спецвыпуск на базе местной газеты, запомни: ее редактор считает, что ты грамотнее его и если даже вместо «на страже» написано «на сраже», он может тебе и не сказать, а корректора там сократили десять лет назад. Между тем, ошибка в отчестве отца кандидата, особенно на Кавказе, может привести к тем же последствием, что и ошибка в титуле Ивана Грозного, в соответствующие времена. Физические эксцессы хоть и редкость, но случаются. В Нижнем кандидат выбросил со второго этажа начальника штаба. Правда, местного и за дело. В Оренбурге о голову зама руководителя кампании кандидат разбил графин, а на другой день велел выйти на работу, пусть и в повязке. Правда, это тоже были местные разборки, но не обольщайся: мне и яйца открутить обещали, и просто убить.
— Как с этим бороться?
— С ошибками? Оторви коллегу — пусть прочтет. Если пошлет — проси снова. Свежий глаз нужен всегда. Не то, чтобы у нас полная взаимозаменяемость, но идеолог всегда попросит журналюгу посмотреть программу и подкинуть свежую идею. Так и ты, спрашивай насчет стиля. Особенно у тех, кто здесь сидит дольше, чем ты.
Если откатал чушь — быстро переделай. Но если чувствуешь, что прав — спорь. Иначе, при разборе полетов, самому будет хуже. Никогда не говори: я загружен по самое «немогу». По самое «немогу» тебя никто не загрузит, это, скорее, тебе так с похмелья кажется. Что такое предел возможностей тут все понимают. Наоборот тоже не надо: ходить и спрашивать — где работа? Команда «курить бамбук» редко отдается, но существует. Причем, это курение всегда начинается с нас, писак, заканчивается же начальством. В кампаниях начальство всегда работает больше рядового состава. Это не просто аксиома, это наблюдение.
— С начальством познакомишь?
— Естественно. Держись просто, аванс бери сразу. Ну тебе еще за билет денежку вернут, так что на носочки, трусики и вторую пару ботинок, думаю хватит. Но вот от чего хочу предостеречь сразу, так это от комплекса вкладчика «МММ»: раз в неделю подходить к начальству и три раза на дню к коллегам, с вопросом: «А с зарплатой меня не кинут»? Не кинут. Даже если Котелкова кинет заказчик, не волнуйся, тебе заплатят, пусть даже через месяц. Но твои страхи, выраженные вслух, действуют отрицательно, причем как на начальство, так и на коллег. Представь: пришел в ресторан, а тебя просят внести залог за тарелку и вилку. Может ты раз, и поешь в таком заведении, но еще раз придешь?
— Вряд ли. Хотя, такие заведения существовали недавно.
— Вот. А это заведение с уже устоявшейся репутацией. И люди тут в основном хорошие. Всегда подстрахуют, помогут, главное, сам их никогда не кидай. Здесь как у альпинистов или в спецназе, за две поездки говно отсеивается.
— Ну, настоящий спецназ я видел. Сравнить смогу.
— И последнее про деньги. Сначала, когда узнаешь про зарплату — первая мысль: ничего себе, за что же мне столько-то? Потом, через пару недель почувствуешь — мало за такую каторгу. Ну и потом придешь к балансу: все правильно.
Самолет пошел на посадку.
— Вот дыра, — сказал Олег.
— Дыра? Ты настоящую дыру не видел, — ответил Толик и начал длинный рассказ про Эвенкийскую кампанию. Где в кранах не бывает холодной воды, а течет только горячая, градусов под сорок. Где люди до сих пор уверены, что у власти Ельцин, а кое-кто, что и Горбачев. Где главный в каждом поселке или, как там называют, в каждой фактории — начальник аэропорта. Где в продаже нет зубной пасты. Нет, и не существует. Где двадцатилетние особи женского пола почти ничем не отличаются от сорокалетних. Где пьют все, включая детей. Где предвыборный штаб конкурента в полном составе повесился после поражения (впрочем, скорее всего, слухи).
Между двумя «где» самолет коснулся земли.
***
Аэропорт Ирхайска не имел такой цивилизованной прихоти, как аэродромная развозка, поэтому пассажиры, вместо того, чтобы кучею сбиться в автобусе, шли к выходу своими ногами. Куклинс заметил: так и к лучшему, в аэровокзалах такого уровня, пассажиров бизнес класса все равно, не обрадовали бы отдельным транспортом.
Котелков шел не торопясь его спутники тоже, поэтому остальные пассажиры легко обогнали их, устремившись к родным, столпившимся за оградой. Когда они приблизились к толпе, полной болтовни, чмоканья и настойчивых таксистских предложений, оказалось — их тоже ждут. Из боковой двери аэровокзала вышел парень в темных очках и красной бейсболке. Солнце припекало парня не меньше остальных, и он время от времени обмахивался номером «Известий».
— Конспирация соблюдена. А я думал, шутят, — тихо сказал Котелков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37