Она встала там, как героиня фильма «Титаник», раскинула руки и снова запела. Катер заурчал мотором и двинулся к площади Сан-Марко. Больше всего поражало, что из такой плюгавой фигурки исходил голос такой красоты и мощи. Вставало солнце. Навстречу мне плыла Венеция.
– Саша, даже если ты придумал половину этого эпизода, все равно здорово, поздравляю.
– Ошибаешься, я не автор детективов. У меня бедное воображение. И все, что я тебе рассказал или еще расскажу, – правда, и ничего, кроме правды.
– Во всяком случае, по этому этюду тебя можно еще раз принять во ВГИК. Даже на сценарный факультет.
– А ты помнишь свой этюд на первом экзамене?
– Еще бы!…
Конечно, весь этот безостановочный треп был бравадой двух пожилых мальчишек, нашей попыткой заглушить свой внутренний голос, вопивший: «оглянись во страхе» и «внимание, грузовик!». Хотя библейская безмятежность окружающих пейзажей все больше убеждала в правоте другого внутреннего голоса, который успокоительно шептал, что ночной налет грузовиков нам просто причудился, что есть, наверное, какое-то иное объяснение этого инцидента – скажем, тормоза у тех грузовиков отказали, или водители просто не видели в ночи нашу машину, или, наконец, у этих водителей грузовиков есть общая радиосвязь и они мстят всем, кто подрезал одного из них. А теперь, когда уже оповещена полиция, они от нас отвязались…
Я открыл свою «полевую сумку офицера», достал портативный компьютер-«лаптоп», умостил его на коленях и принялся сочинять синопсис по тем историям, которые мне казались самыми перспективными для французского телевидения.
А Саша ткнул пальцем в кнопку радиоприемника, и тот отозвался голосом радиостанции «Свобода»:
«…Расчет на быструю капитуляцию Милошевича не оправдался, войска НАТО понесли первые потери – вчера возле Белграда силами югославского ПВО сбит американский истребитель F-117. По сообщениям из Москвы, только что в центре российской столицы произошла перестрелка между милицией и неизвестными нарушителями, которые пытались обстрелять американское посольство из гранатомета. Одновременно сообщается, что российская прокуратура сегодня собирается обратиться в Интерпол с просьбой о задержании во Франции бывшего Исполнительного секретаря СНГ Бориса Березовского, а в Австрии – банкира Александра Смоленского. Эксперты считают, что, хотя между Францией и Россией нет официального соглашения о выдаче преступников, французское правительство вряд ли предоставит миллиардеру Березовскому политическое убежище. Газета «Совершенно секретно», которая в течение двух лет публиковала материалы, разоблачающие финансовые махинации олигархов, вышла под шапкой «Розыск Березовского и Смоленского. Кто следующий?»…
– Вот тебе и ответ на вопрос, кто тебя «заказал», – с ухмылкой сказал Саша. – Твои любимые олигархи.
– Да перестань! – отмахнулся я. – Им не до меня, тем более – сейчас. И вообще пошли они… Мы через пару часов встречаемся с продюсером, а у нас сюжетов раз-два и обчелся.
– Я тебе рассказал уже два десятка!
– Ты рассказал всего два десятка. Но из них годятся только два с половиной.
– Минуточку! – Саша стал возмущенно загибать пальцы: – Инвалид-«ветеран» – раз, «Мисс мира» из Екатеринбурга – два, «Мимистка» – три, «Качели» – четыре…
– Стоп! – перебил я. – «Ветеран» и свердловская «Мисс» – да, а все остальное – нет.
– Почему?
– Потому что, как я тебя понял, твой продюсер делает кино о любви у разных народов. И следовательно, мы должны ему дать пять серий любви по-русски, то есть такой, какой нет ни у кого – ни у греков, ни у американцев, ни даже у поляков. А «Мимистка», «Качели» и все остальное – интернациональные сюжеты. Кроме, конечно, истории про русскую задницу. В общем, гони еще истории.
– Хорошо, сейчас пригоню. Мы приближаемся к моему самому любимому месту на этой земле – к Лазурному берегу. И поскольку я прожил здесь несколько лучших лет своей жизни, эти пейзажи вызывают у меня кое-какие воспоминания.
Слушай…
История двадцатъ четвертая
Золушка – королева Лазурного берега
– Сейчас я расскажу тебе подлинную, но похожую на сказку историю, где я выступил в роли Пигмалиона, а Галатеей была совершенно очаровательная девушка, которую звали Катя, но в фильме мы ее имя заменим.
Итак, однажды летом, проходя по скверику между гостиницей «Украина» и магазином «Сантехника», я заметил на лавочке девушку, которая только что сделала какие-то покупки и вытаскивала их из пакета. Я заинтересовался: что же она рассматривает с таким интересом, чем любуется? А приглядевшись, обнаружил, что это самые обыкновенные дешевые домашние тапочки. Но она смотрела на них так, как Золушка на подаренные феей хрустальные башмачки, и было понятно, что эти тапочки – исполнение ее мечты. А тапочкам была цена три копейки. Но она их разглядывала, изучала, как они сделаны, стучала ноготком по подошве, пробовала на упор, прикладывала к ноге. И мне это показалось так трогательно, что я подошел поближе и обнаружил, что девушка очень симпатичная, хорошо сложена, а на вид от 15 до 20 лет, то есть не очень определенного возраста. Поскольку она сидела, то и рост был тоже неясен. С этого я и решил начать, поскольку при знакомстве с девушкой главное – либо озадачить ее, либо рассмешить, либо сбить с толку первым вопросом. Я спросил:
– Девушка, а какой у вас рост?
Но на этот раз моя тактика меня подвела, девушка подняла на меня гневные глаза и сказала:
– Как вы смеете?!
– Что смею? Что я плохого спросил? – защищался я. – Это же совершенно нормальный и безобидный вопрос!
Она сказала:
– Если бы у меня был нормальный рост, то и вопрос был бы нормальный.
Я говорю:
– А какой же у вас рост?
– А вот такой! – сказала она и встала.
Как впоследствии выяснилось, рост у нее был 186, а лет ей было 16. И училась она в девятом классе общеобразовательной школы. Короче, мы познакомились, и я стал за ней ухаживать, потому что, во-первых, скоро ей должно было исполниться 17 лет и она становилась взрослым человеком. А что касается ее внешних форм, то взрослой она стала давным-давно, это была уже совершенно сложенная женщина ростом выше меня на целых шесть сантиметров, и, кроме того, тип ее женственности был абсолютно зрелый. Бывают женщины, которые до конца своих дней похожи на девочек, а бывают девочки, которые уже в 14-15 лет выглядят, как зрелые женщины. Вот она и принадлежала ко второму типу. Хотя и была совершенно юной. Оказалось, что уже в 12-13 лет она была в своей школе выше всех девчонок и мальчишек на целую голову, за что имела десятки прозвищ, среди которых «дылда» и «жердь» были еще самые мягкие. То есть она являлась предметом всеобщих насмешек. Поэтому она горбилась и старалась ходить на полусогнутых ногах – лишь бы снизить свой рост. Но это ни к чему хорошему не приводило, только делало ее еще более неуклюжей. И лишь недавно, буквально за последний год, она стала расцветать и к ее высокому росту добавились совершенно замечательные формы, очень пропорциональные и красивые. Естественно, изменилось и ее лицо, что-то в нем округлилось, утончилось, порозовело и вообще изменилось в лучшую сторону настолько, что все мальчишки, которые еще год назад ухлестывали за ее погодками, вдруг забыли о своих пассиях и теперь ходили за Катей стаями, делали ей комплименты, приглашали ее в театр, в кино, в кафе. Да и взрослые мужчины не пропускали ее на улицах без каких-то знаков внимания – иногда приятных и безобидных, а иногда грубых и назойливых.
Дальше я пропускаю некоторые подробности наших с ней личных отношений, потому что стараюсь сосредоточиться на сюжетах, которые можно использовать для нашего фильма. А интимных подробностей стараюсь избегать, у меня такой принцип: что касается нас двоих, касается только нас двоих. Поэтому я опускаю занавес и не рассказываю о том, что было между нами в течение последующих двух лет. К тому же ничего особенного и не было, вскоре после нашего знакомства я уехал во Францию, причем надолго, и наш роман продолжался только по телефону. Я периодически звонил ей из Парижа, она рассказывала мне о своей жизни, и я не помню, чтобы мы говорили друг другу какие-то нежности. Но когда два года спустя я приехал в Москву и мы встретились, то оказалось, что она относится ко мне так же тепло, как и тогда, когда мы познакомились.
Теперь она работала манекенщицей в Доме моделей, ей было восемнадцать лет без нескольких месяцев, и мне захотелось сделать ей ко дню рождения хороший подарок. Ведь она была из очень и даже очень бедной семьи. А поклонников своих, которые есть у каждой красотки из Дома моделей, она не умела использовать так, чтобы шикарно одеваться, ходить по ресторанам и так далее. То есть она все еще была трогательным полуребенком-полуженщиной, и я сказал:
– Твое 18-летие мы должны встретить в Испании, на берегу Средиземного моря, в каком-нибудь замечательном романтическом месте, между Севильей и Гранадой.
Я назвал эту точку планеты потому, что еще в детстве слышал замечательный романс, в котором «от Севильи до Гранады распевают серенады».
Понятно, что она такой перспективе безумно обрадовалась. Тут можно многое рассказать о мытарствах оформления выезда за границу человека из общества равного распределения убожества, но опустим эти детали. Тем более, что Катя была в этих вопросах абсолютно беспомощна, и мне приходилось преодолевать всевозможные сложности, чтобы девушке, которой еще нет 18 лет, оформить выезд. Но самой большой трудностью оказалось не получение заграничного паспорта, а разрешение родителей на загранпоездку. Правда, разрешение мамы она получила легко, там не было проблем, а вот с разрешением отца пришлось помучиться. Дело в том, что, хотя Катя носила фамилию отца, она его никогда в жизни не видела. У него была совершенно другая семья и отдельная жизнь. И вот Катя должна была прийти к этому незнакомому и практически чужому человеку и уговорить его пойти с ней к нотариусу с бумажкой, в которой написано, что он не возражает против ее отъезда за границу. Тут я уже ничем не мог ей помочь, это она должна была сделать сама.
А как она это сделала, я узнал совершенно случайно, когда мы уже ехали по Испании. Это было в машине, когда мы мчались по новой автостраде между Сан-Себастьяном и Мадридом, прорубленной среди гор. Над нами было голубое испанское небо, вокруг нас высились испанские горы с уходящими в небо острыми вершинами, а по испанскому радио вдруг ни с того ни с сего стали передавать русскую церковную музыку. И вот это сочетание автострады, грандиозных гор, тоннелей, сквозь которые мы пролетали, и русской музыки, очевидно, так подействовало на Катю, что она вдруг заплакала. Я спросил: что ты плачешь? И она сказала:
– Я вспомнила, как я брала разрешение отца. Я шла к нему, сжимая в руках эту бумажку, и когда поднималась по лестнице, то просто физически ощущала, что каждая ступенька – это год, который я о нем мечтала.
Я понял, что вся ее жизнь – это была дорога к отцу, которого ей не хватало, которого она всегда любила, но никогда не видела. Она его себе сочинила и подсознательно всегда хотела найти. И наконец появился не только повод прийти к нему, появилась возможность его увидеть, и теперь она шла к нему – вверх по этой лестнице. Конечно, предварительно она ему позвонила, и он знал, кто она такая и зачем придет. То есть не было момента неожиданности, встречи врасплох, и он мог подготовиться к встрече с дочкой, которую тоже не видел столько лет. Тем не менее он встретил ее очень сухо, казенно, по-деловому, спросил чисто формально «как дела?» и «где твоя бумага?». Быстро прошел с ней два квартала до нотариальной конторы, расписался где нужно и сказал Кате: «Пока, я спешу, я занят». Она была потрясена. Она не просила у него алименты, она не рассчитывала на его слезы раскаяния, поцелуи или какие-то подарки, но хотя бы обнять свою дочь, заглянуть ей в глаза, погладить по голове, сказать: «Господи, какая ты большая!»… Нет, ничего этого не было. Только – «привет, пошли, где расписаться? ах, тут! ну, пока, я спешу». То есть отец, о котором она мечтала восемнадцать лет, которого видела в снах и к которому поднималась по этой лестнице всю жизнь, – исчез, убежал, смылся. И видимо, потрясение от этого так глубоко в ней сидело, что даже за пять тысяч километров от Москвы она, вспомнив об этом, не могла сдержать слез…
Но как бы там ни было, она получила разрешение родителей и паспорт, я оформил ей французскую визу. И мы сели в мой любимый «БМВ-525» и отправились из Москвы в наше путешествие через Брест и Берлин, с короткой остановкой в Париже. Там я быстро сделал свои дела, и мы помчались дальше, потому что это было зимой, в начале морозного и ветреного февраля, а мы стремились туда, где тепло, где даже в рождественскую ночь температура не опускается ниже 20 градусов тепла, то есть на южное побережье Испании. Но точного адреса у нас не было, мы не знали, в какой город едем. Я считал, что по дороге от Севильи до Гранады что-нибудь само вынырнет из-за поворота, какой-нибудь сказочный гриновский Зурбаган.
На обед мы остановились где-то в центре Испании, в придорожном ресторане, устроенном в старинной мельнице. Именно с такими мельницами, наверное, воевал Дон Кихот, и, кажется, даже название этого ресторана было то ли «Дон Кихот», то ли «Сервантес». Короче, мы зашли туда и обнаружили, что меню написано только по-испански и никаких признаков других языков, даже английского, нет. Более того, официанты здесь тоже разговаривали только по-испански. Озадаченные этой ситуацией, мы стали разглядывать меню и обсуждать, что же выбрать, и в конце концов сошлись на том, что в каждой категории блюд закажем самое дорогое, потому что это, наверное, самое лучшее. И когда я уже хотел открыть рот, чтобы позвать официанта и ткнуть пальцем на самые крупные цифры в меню, мы вдруг услышали мужской голос, который на чистом русском языке сказал:
– Если вы не возражаете, я могу вам помочь.
Мы обернулись и увидели респектабельного испанского господина, который спросил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36