Некоторые косвенные улики совпадали с почерком эсбистской боевки, которую возглавлял отпетый бандюга Щит. Недавно он поплатился головой за свои черные дела. Не исключено, что у него появился преемник. Придя в себя после потери вожака, боевка снова взялась за свое и может наделать еще немало бед. Так кто же теперь вместо Щита, сколько у него людей и где они прячутся? Над ответом на все эти вопросы кропотливо, проводя бессонные ночи, работали чекисты Демидовского райотдела во главе с опытным оперативным работником капитаном Степаном Григорьевичем Гненюком, чекистами из управления. С этой же задачей оперативная группа Прудко ушла в Хренниковский лес.
Массив этот весьма обширный, а эсбистские боевки, как правило, намного меньше обычных банд и ведут себя с удвоенной осторожностью. Рассчитывать на пощаду мастерам заплечных дел не приходилось, слишком много преступлений было на их совести.
Словом, задание напоминало пресловутую поговорку об иголке в стоге сена. Но с существенной поправкой: искать эту иголку чекистам помогало много людей. Вначале это были местные активисты, бойцы отрядов самообороны. А затем, когда зона поиска сузилась, произошло неожиданное.
Над просекой сеялась надоедливая, по-осеннему холодная изморозь, с голых веток срывались и шлепали о землю тяжелые капли. Усталые, промокшие до нитки чекисты расположились на короткий привал. Вдруг из-за деревьев показалась сгорбленная фигура с натянутым на голову мешком – так местные селяне прячутся от дождя.
Старик, который вел на веревке корову, нерешительно остановился на поляне и оглянулся. Гненюк понял его и отошел к густому орешнику, затененному могучими кронами деревьев. Здесь их трудно было заметить недоброму глазу. К тому же бойцы, разобрав оружие, быстро рассредоточились в охранении.
Лишь после этого незнакомец заговорил:
– А я вас узнал, товарищ начальник, вы в нашем селе в прошлую субботу были… Уже третий день за вами хожу. Хочу кое-что рассказать…
Он еще раз оглянулся и торопливо зашептал:
– Есть у меня одно соображение. Помните, вы обещали разыскать тех сокирников, что людей в Лопавше покалечили? Сдается мне, должен вас заинтересовать один пришелец – все к нашему селу стежку топчет. Чужой человек, я здешних знаю. Приходите вечером, покажу ту тропу, которой он крадется.
Гненюк крепко пожал мокрую, замерзшую руку старика:
– Спасибо, батько! И будьте осторожны – они тоже не дремлют. В случае чего можете на нас рассчитывать.
– Не про меня речь, я свое уже отжил, – отмахнулся тот. – Постарайтесь лучше, чтобы им сполна наши слезы отлились, чтобы не затуманивали выродки свет людям!
«Человечка» взяли в следующую же ночь, устроив засаду на его постоянном маршруте. Были приняты особые меры предосторожности. Если лесной пришелец связан с эсбистами, лишний шум поставит на грань провала всю операцию. Боевка затаится по лесным схронам.
Захват был проведен чисто, однако начало допроса сразу же озадачило чекистов. Еще не старый, но весь какой-то помятый и равнодушный человек и не думал запираться, отрицать свою принадлежность к банде. Он лишь устало бросил:
– Оттуда я… из леса. И кончайте скорее, мне теперь все равно.
– С концом успеется, – возразили проводившие с ним беседу чекисты Журавлев, Гненюк и Прудко. – А вот рассказать кое-что придется. Кстати, почему это вам «все равно»?
– Почему? А вы видели, как детей живьем в огонь бросают? Как штыками в живот беременной женщине? А я видел. Не первый день смерти ищу. Не хочу, да и не могу на то глядеть.
– Так что же мешает вам выйти из банды? Вон сколько ваших с повинной пришло, и Советская власть их простила. Вы тоже могли бы честным человеком стать, к настоящей жизни вернуться.
– Я, может, и стал бы. Только тогда вся моя семья трупами стала бы, это точно. Дунай шутить не любит, а у меня трое детей.
Вот это и была ниточка, показавшаяся из запутанного клубка. Догадки подтвердились: преступление в Лопавше, действительно, совершила боевка Щита, которую теперь возглавил его заместитель Дунай. Кроме него, в боевке было еще двое таких же жестоких и хладнокровных изуверов да еще этот селянин, которого бандиты держали возле себя для хозяйственных нужд – «господарчим», угрожая в случае побега «рассчитаться» с его семьей.
Кончик был, но слишком уж тонкий и непрочный. Ведь если «господарчий» не вернется обратно в схрон, это чревато многими и многими осложнениями. Допустим, его семью удастся вывести из-под удара. Но тогда Дунай уже наверняка закопается в самую глубокую нору, и поиски затянутся еще не на один месяц. А что, если…
Возникшая у чекистов идея была заманчива, но полной уверенности в успехе не вселяла.
– Давайте говорить начистоту, – было предложено арестованному. – То, что вы сейчас проклинаете Дуная, ничего ровным счетом не меняет. Возможно, он где-нибудь сейчас убивает таких же детей, как ваши. Помогите нам делом – и если говорите правду, смоете черное пятно со своей совести. Только предупреждаем: торговаться не будем. Последнее слово остается за судом, он учтет вашу помощь. Не имеете на руках крови – сможете стать человеком. Если же… В общем, скрываться вместе с Дунаем не советуем – от народа не упрячетесь нигде. Да и от себя самого тоже.
Чекисты, безусловно, рисковали. Ведь пойманный мог просто умело прикидываться обманутым и запуганным, а на самом деле лишь выжидал момент, чтобы задать стрекача. Что ж, в таком случае он мог рассказать своему атаману немногое. Допрос был устроен так, что «господарчий» не мог установить численность группы, да и вообще никого, кроме упомянутых чекистов, не видел в лицо. Зато если он говорит искренне, его раскаяние выводило кратчайшим путем на схрон Дуная.
Все это были разумные и убедительные аргументы, только и они не облегчали тяжесть ответственности, которую брали на себя чекисты. Честно говоря, принимать такое решение оказалось ничуть не легче, чем, скажем, лежать на открытой местности под плотным вражеским огнем.
Увидев первую из отметин – царапину на сосновом стволе, Прудко ощутил, как с него спадает огромное напряжение. Конечно, главное было еще впереди, но и уже достигнутый результат не мог не радовать: «господарчий» старается оправдать доверие чекистов.
Только острый, наблюдательный глаз мог заметить эти редкие, не каждый день оставлявшиеся сигналы. И лишь посвященным был доступен смысл осторожно надломленных сучьев, пометок на глухих лесных тропах. На прямую связь с «господарчим» выходили лишь несколько раз, в случае необходимости и с чрезвычайными мерами предосторожности. Выручало то, что ему приходилось время от времени отлучаться в окрестные села на заготовку продуктов.
В одну из таких встреч он сообщил: готовясь к зиме, бандиты собираются оборудовать новый схрон. Тогда и был окончательно определен день их захвата.
…Дунай остался доволен местом будущего бункера. Оно было диким и безлюдным, удаленным от населенных пунктов и дорог. Подступы к нему прикрывал непролазный кустарник, и это обеспечивало дополнительные преимущества – подобраться сюда незамеченным практически было невозможно.
Не догадывались эсбисты лишь об одном – что эта лощина была выбрана «господарчим» по указанию поисково-разведывательной группы. Чекистов она также вполне устраивала. Кустарник был отличным местом засады, а если Дунаю с подручными каким-то образом и удастся ускользнуть, продираться сквозь колючие заросли будет очень непросто.
Лежа на прибитой заморозками жесткой траве, оперативная группа явственно слышала надсадное дыхание бандитов. Они орудовали лопатами буквально в нескольких шагах.
Работа Дунаю, Вуйку и Мильку – чекисты теперь уже знали их клички – выпала не из легких. Копали в темноте, постепенно расширяя ход от лаза во влажной и вязкой почве. Атаман торопил своих подчиненных: ведь до рассвета надо было еще унести и где-нибудь незаметно спрятать вынутую землю.
Шли часы, сквозь набухшую плащ-палатку все ощутимее проникал холод. Прудко мысленно посочувствовал товарищам, которые тоже затаились вокруг лощины. Все они, правда, люди выносливые и закаленные, побывавшие во всяких переделках. Да и ему самому редко выпадал в жизни хотя бы относительный комфорт – даже на «гражданке». К примеру, в эвакуации, в Атбасарском депо, куда пятнадцати лет пришел учеником слесаря. Металл там примерзал так, что греться приходилось в еще не остывших топках паровозов. В них же нередко и ночевали. И на паровозе работа не была раем. Перекидаешь за рейс не одну тонну угля, в лицо из топки жар, а в мокрую спину из окошка – ледяной степной ветер…
Нить воспоминаний прервал хриплый голос Дуная в предрассветной тишине:
– Кончай, хлопцы, на сегодня хватит. Нам еще для активистов надо силы сберечь. Слишком уж они что-то в последнее время разактивничались. Не мешало бы им крылышки снова подрезать, хе-хе-хе!
И сразу же напомнил о себе «господарчий»:
– Я тут первачка доброго раздобыл, с холоду в самый раз на душу пойдет.
– Ужин с музыкой – это дело! Ты, друже, не тужи, завтра одну лавочку в селе тряхнем. Тогда найдется у тебя к первачку и еще кое-что!
«Ужин с музыкой» был также предусмотрен планом операции. Вскоре из лощины донесся дружный храп.
То ли после щедрой выпивки, то ли из-за усталости Дунай даже не выставил часового. Но пожалел об этом слишком поздно. На бандитов навалились крепкие люди, заломили им за спину руки. Вместе с резким светом фонариков, ударившим в глаза, прозвучало властное:
– Встать
Налитым кровью взглядом Дунай покосился на «господарчего», молча стоявшего в стороне, и все понял…
…Почетному чекисту подполковнику в отставке Владимиру Матвеевичу Прудко часто приходится выступать перед молодыми работниками органов госбезопасности. Возвращаясь мыслями к тем далеким годам, к нелегкой своей юности, он вспоминает не только засады, погони и перестрелки, хоть и этого щедро отмерила ему судьба. Есть и иной итог прожитого и пройденного – радость от того, что удалось многим таким, как «господарчий», помочь вернуться к родным очагам, оградить невидимым щитом тех людей, на которых расставляли свои сети лесные вовкулаки и их прислужники.
Вот и эта встреча на утренней ровенской улице…

Николай Каминский
РАЗГАДАННЫЙ ШИФР

– Товарищ майор! Прибыл нарочный из Ковеля. Срочный пакет, – доложил Журавлеву дежурный.
Столь раннему визиту посыльного из соседней области Николай Андреевич не удивился, ибо не впервые обменивались оперативной информацией ровенские и волынские чекисты. На этот раз донесение касалось лично его. Пробежав глазами исписанный лист бумаги, Николай Андреевич узнал, что в одном из бандеровских бункеров найдены документы, и среди них – список «акций», запланированных на ближайшее время. В числе самых важных – убийство его, майора Журавлева, начальника Клеванского райотдела МГБ, «опаснейшего противника ОУН».
Эти последние слова должны были внушить понимание особой важности задания организатору его исполнения некому Стэле, состоявшему во главе надрайонного провода националистов. Их ярости не было предела, ибо это он, Журавлев, невесть как разгадывал и упреждал замыслы бандеровцев. Вот и на днях взял на месте, без единого выстрела, всех боевиков, пробравшихся в сельсовет на встречу избирателей Грабовских хуторов с кандидатом в депутаты Верховного Совета УССР, секретарем обкома партии Дмитрием Гавриловичем Гапием…
Николай Андреевич положил сообщение в сейф и впервые за несколько дней как-то расслабился, улыбнулся самому себе. Еще бы! Ведь пока бандиты будут охотиться за ним, меньше будет других жертв, меньше прольется крови. Сколько раз он ловил себя на мысли – если нужно было бы отдать свою жизнь, чтобы в одно мгновение исчезло с лица земли оуновское отродье, он сделал бы это не задумываясь.
Эти раздумья начальника райотдела прервал легкий скрип двери. Она отворилась, и кабинет наполнился запахами прелых листьев и пороховой гари. Татаркин, догадался Журавлев. А догадаться было нетрудно: парторг райотдела старший лейтенант Иван Татаркин чаще других ходил в засаду.
– Какие новости, Иван Евдокимович? – не отворачиваясь от окна, спросил Журавлев.
– Есть, Николай Андреевич, интересные сведения. Из Белева. Филимон Якимчук – я вам о нем докладывал, это тот самый, который в прошлый раз нам помог, – заметил, что из его колодца какие-то люди носили воду в Диковский лес. Николай Гаврильчук увидел следы своей повозки, тоже ведущие в этот лес. Кстати, повозку у него отобрали ночью те преступники, которые ограбили мельницу…
– А как он узнал, что это следы его повозки?
– Я интересовался. «У мэнэ, – говорит, – букса в ливому колэси розбыта, и колэсо йдэ з выхылясом…» Татаркин, совсем еще недавно, год назад, уточнявший значение малопонятных украинских слов, теперь не только объяснялся в селах по-украински, но и с каким-то наслаждением, слово в слово, передавал услышанное от крестьян Николаю Андреевичу. А тот слушал внимательно, выстраивал в цепочку факты, искал связь между ними.
– Значит, весь помол отвезли в Диковский лес? Так это же на зиму хлеба на полтора десятка человек. Выходит, там решила обосноваться какая-то банда, – произнес вслух Николай Андреевич, а сам подумал: «Не Стэля ли это?»
– Похоже, что не решила, а уже обосновалась, – уверенно ответил Татаркин.
У него давно был на подозрении священник Сибиковский, имевший приход в тех местах. Уж очень он заискивал перед чекистами. А как-то даже шепнул, что ему одна женщина на исповеди призналась, будто у нее во дворе укрывается бандит. Проверили. Точно – скрывается. Но он сам ушел из банды и никак не мог решиться выйти с повинной. Его-то и надумали бандеровцы убрать руками чекистов, а заодно и расположить Татаркина к Сибиковскому. Видно, не случайно на прошлой неделе Сибиковский показал сорванную антисоветскую листовку: «Вот видите, гражданин лейтенант, что против власти расклеивают…»
– А о Диковском лесе он не сказал ни слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33