смеситель для мойки с гибким шлангом 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

А этот, — он указал па странно черный и тяжелый кусок железа, — этот из рудника гномов здесь, в Троллевых горах. Он соединит все слитки и даст мечу жизнь.
Мехи, громоздкие и старые, совсем не желали, чтобы их качали. Ньял сбросил с себя куртку и налег на шест. Он толкал его и тянул на себя и скоро взмок от жары.
Когда слитки тускло засветились, кузнец вытащил их из огня и ковал каждый до тех пор, пока они не стали длинными и тонкими. Затем он ловко сложил их друг на друга и положил ребром на угли.
— Теперь качай как следует, юноша из рода Кровелла! — сказал он. — Металл должен петь в огне!
Ньял качал и качал, пока горн не взревел.
Когда кузнец наконец выхватил заготовку из огня, они светились вишнево-красным, шипели и искрились. Опустив слитки на наковальню, он ударил своим огромным молотом. Полетели искры, и воздух наполнился дымом. Железо складывалось под ударами молота, пока не превратилось в цельную полосу тускло светящегося металла.
— Качай! — приказал Бродерик. Когда полоса железа снова запела и заискрилась, гном выхватил ее клещами из огня и еще раз сложил; его молот вызванивал мощный гул по огромной наковальне.
Ньял наблюдал за работой кузнеца. В его серых глазах на залитом потом лице отражались блики огня. Снова и снова Бродерик уверенными ударами сминал железо и превращал его в тонкую полосу. Жар стал нестерпимым, и Ньял чуть отстранился, заслонил глаза от слепящего блеска металла. Каждый раз, когда железо остывало и тускнело, Бродерик вновь бросал его в огонь, а Ньял снова налегал всей тяжестью на шест мехов.
Они работали несколько часов. Постепенно под руками кузнеца металлический брусок принял длинную и изящную форму. Наконец Бродерик кивнул.
— Отдохни, — сказал он Ньялу. — Очень скоро ты мне снова понадобишься. — Гном опустил клинок на землю и остудил его, кинув сверху полную лопату свежей земли.
Ньял, пошатываясь, вышел из кузницы. К его удивлению, уже наступила ночь. Луна в последней четверти висела над крышей хлева. Облако наползало на лунный серп, и во дворе потемнело. Никогда еще он так не уставал. Его одежда промокла от пота и почернела от сажи. Он запнулся о ведро, которое, лязгая, покатилось по двору, и повис на загородке, благодарно вдыхая прохладный воздух. А потом прислонился к стене, в изнеможении опустился на землю, расслабил онемевшие руки.
Почему Бродерик так себя с ним вел? Это было так же странно, как и то, с какой неохотой Телерхайд послал его сюда. Брату Ньяла, Брэндону, не пришлось ни ждать своего меча, ни помогать ковать его. Всего через пару недель после своего восемнадцатилетия Брэндон разыскал Бродерика, остановился на постой у семьи гномов, лакомился там пирогом с козлятиной и кексами, пока его меч не был готов. Ньял попытался вспомнить, что говорил ему Телерхайд о создании Доносчика. Уж конечно, великий воин не прикладывал рук к изготовлению своего собственного меча. Но Ньялу некогда было отдыхать и строить догадки: кузнец позвал его, и юноша неимоверным усилием воли заставил себя встать на ноги.
Внутри кузницу ярко освещал горн. На наковальне лежал длинный плоский кусок железа, напоминающий очертаниями меч. Мокрые волосы Бродерика прилипли к голове, его огромные уши торчали, будто маленькие крылья. Гном не сказал ни слова, только кивком велел Ньялу приступать к работе. Мехи снова засопели, горн замерцал от жара. Кузнец то и дело поворачивал будущий клинок длинными клещами, пока сталь не разогрелась докрасна. Наконец он довольно улыбнулся и опустил клинок в корыто с водой. Железо сердито зашипело.
— Ни трещинки, ни выбоины… прекрасно, — сообщил Бродерик, осматривая остывший металл. — Он прошел первое испытание! Теперь мы должны его закалить, чтобы он обрел прочность. — Бродерик снова указал жестом на горн, но руки Ньяла так отяжелели, что он едва сумел дотянуться до шеста.
— Не могу больше, мне нужно отдохнуть, — взмолился он.
— Сейчас не время для отдыха! — рявкнул гном. — Сейчас самая работа начнется, юноша! Если ты хочешь получить этот меч, ты должен отдать мне всю свою силу!
Ньял с неохотой, спотыкаясь, поплелся к мехам. Жара была нестерпимой, пот ручьями лился по его телу. Казалось, шест мехов становился все неподатливее. Волдыри на ладонях лопнули и кровоточили. Ньял хрипел и задыхался, а мехи не слушались его, протестующе стонали и ревели. Он бы заплакал, если бы гном не смотрел на него. Но, выгибая спину, он тянул и нажимал на шест, поднимал и опускал. Дыхание перешло в короткие всхлипы, руки подрагивали от напряжения.
В огне клинок засветился малиновым, потом оранжевым.
— Еще! — крикнул кузнец, прикрывая руками лицо от жара.
Возмущенно шипя, мехи раздували угли: вот они уже голубые, вот они побелели, а клинок посветлел, зазолотился. Кузнец снова и снова поворачивал его, добиваясь, чтобы свечение было ровным от одного конца меча до другого. Цвет его из темно-золотого стал ярко-золотым, затем ещё ярче…
Ньял перестал чувствовать свое тело. Не осталось ни боли, ни изнеможения, только ощущение, что он стал частью мехов, что он всегда был здесь, в неистовом свечении горна, и всегда будет. Клинок замерцал, дрожа и пульсируя на углях. Но не только будущий меч бился во мраке кузницы. Будто окруженный безмолвным аккордом музыки, Ньял излучал сияние более чистое, чем любой свет. Гном заметил это и довольно улыбнулся.
Железо засветилось бледным оттенком золота, и тогда наконец мастер кузнец крикнул: «Да!», — выхватил клинок из огня и бросил его в чан с водой. Вода забурлила, пар заполнил кузницу. Вспышка молнии на дворе заставила Ньяла вздрогнуть от неожиданности. Раскаты грома пробежали по холмам.
— Гроза будет нешуточная, — заметил кузнец.
Он быстро выковал рукоять из металлических обрезков, лежавших на полу. Ньял устало смотрел на собиравшиеся на горизонте зловещие тучи.
Наконец готовый темный и тяжелый меч лег на наковальню. Снаружи бушевала гроза, проливной дождь низвергался на гумно. Бродерик вытер пот со лба и указал на каменный круг рядом с горном.
— Заводи точило, Ньял, и мы снабдим твой клинок жалом.
У Ньяла не было сил протестовать; он только тихо застонал, взялся за рукоятку и повернул тяжеленный точильный камень. Сталь, касаясь камня, оглушающе визжала, но скоро клинок заблестел в руках гнома. Он становился все тоньше и острее.
Гроза прошла, заря осветила небо, когда наконец кузнец кивнул Ньялу, дав знак, что можно отдыхать. В полном изнеможении юноша привалился к стене. Его лицо окаменело, разум и тело опустели: ни мыслей, ни чувств. Он лежал там, где свалился, на полу в углу, и смотрел, как Бродерик обертывает рукоять меча воловьей кожей. Наконец меч был готов. Он ярко блестел.
— Я знаю: обычай людей требует, чтобы ты возвратился к семье для празднования, как только меч будет закончен, — сказал гном, легонько пнув Ньяла ногой. — Так седлай же лошадь.
Ньял двигался словно во сне.
— Стой, девочка, стой! — успокоил он кобылу, когда та прянула в сторону от горна. Перемазанный сажей, он тяжело сел в седло. Гном стоял перед ним, торжественно держа новый меч.
— Я ковал мечи Малриха, сына Малриха, Телерхайда, и сына Телерхайда Брэндона, — медленно сказал он. — Как мой отец до меня и его отец до него, каждый меч я посвящал могуществу Дома Кровелла. Я делал этот меч для тебя, как и все прочие, но я не могу посвятить его тому же, чему были посвящены мечи твоих сородичей.
Несмотря на усталость, этого Ньял стерпеть не смог.
— Бродерик, я работал как проклятый ради этого меча! Имейте совесть, хотя бы посвятите его как положено! Я сын Телерхайда, и это мое право!
— Мы с Телерхайдом были братьями по оружию во время войны, — сказал Бродерик. — Я был с ним в Гаркинском лесу и прошел с ним весь путь до Блуждающего Камня на Волчьем Клыке. Я хорошо знал его. Достаточно хорошо, чтобы понять, что ты не его сын.
— Что? — Ньял выпрямился. Всю жизнь его преследовали слухи, но никто и никогда не говорил этого ему в лицо.
— Ты не сын Телерхайда, — тихо повторил Бродерик. — Ты никогда не догадывался? Ты рожден Магией и изменой. Твое рождение лежит на тебе тяжким грузом, Ньял. Свет Магии и тень измены будут сопровождать тебя всю жизнь.
— Но вы ошибаетесь! Я сын Телерхайда. Он бы сказал мне…
Бродерик пожал плечами:
— Не мое дело судить о том, что кажется правдой тебе. Но и ты не должен сомневаться в том, что знаю я. — Он поднял руку прежде, чем изумленный юноша успел возразить. — Но раз Телерхайд возвысил тебя и вырастил как собственного сына, я почту за честь посвятить твой меч. — Он поднял меч над головой, и отсвет горна залил клинок теплым золотым светом. — Я посвящаю этот меч судьбе всех племен Морбихана: Других и людей, могущественных и презираемых . Предупреждаю тебя, Ньял, этот меч не такой, как остальные. Он закален твоими потом и кровью. Он зовется Огненный Удар, и это лучшая работа Бродерика из племени гномов. — Отвесив поклон настолько церемонный, насколько можно было ожидать от гнома, кузнец вложил меч в ножны и вручил его Ньялу.
Замотанные тряпками руки юноши кровоточили. Пальцы болели и с трудом согнулись, когда он сжал рукоять, еще теплую от огня. Он вытащил меч из ножен, чтобы проверить его баланс. Сталь была легкой и быстрой, обернутая кожей рукоять плотно лежала в ладони. Описав мечом дугу, Ньял почувствовал, как клинок рубит воздух, гудит, часто пульсируя. И его охватили и радость, и горе.
— Примите мою благодарность, — сказал он. — Это прекрасный меч.
— Теперь скачи домой. Убирайся с глаз моих, и пусть Огненный Удар служит тебе верой и правдой. И будь достоин его. — Кузнец отвернулся и побрел к дому. Его широкие плечи поникли от внезапно навалившейся усталости.
Глава 2
Кровелл некогда представлял собой кольцевой форт, построенный в незапамятные времена великанами для защиты от мародерствующих людей и пикси. Древняя круговая стена была сложена из огромных камней в тяжеловесном, типично великанском стиле. За крепостным валом вдоль дорог и тропинок, выводящих к окрестным полям, сгрудились, прижимаясь друг к дружке небольшие дома. Внутренность старого форта была настолько большой, что вмещала не только замок Кровелла с его огромным залом и множеством комнат, но также конюшню, три яблони, большой огород и просторный, вымощенный серо-голубым песчаником двор, протянувшийся от парадного входа в замок до тяжелых деревянных ворот форта.
Сам замок Кровелла — массивное двухэтажное строение из камня и дерева — был возведен людьми уже после того, как великанов прогнали из их крепости. С юго-восточной стороны в выходящей во двор массивной стене замка было множество окон, забранных лучшим эльфийским стеклом. Телерхайд любил смотреть оттуда на далекий девственный Гаркинский лес. Под бдительным присмотром Телерхайда Кровелл стал важным центром, и на праздник Наименования Меча младшего сына Телерхайда прибыли гости со всего Морбихана.
В ночь, когда был выкован меч Ньяла, Кровелл заполнили толпы — и люди, и Другие. Те, что побогаче, разместились за стенами форта, заставив окрестные поля просторными церемониальными шатрами. Даже конюху Ньяла Тимерилу пришлось потесниться и разделить высокий душистый сеновал над конюшней с гномом Руфом Набом.
Тим был невысок, но для своего роста силен. Его хрупкое с виду тело, казалось, состоит не из костей и мускулов, а свито из узловатой веревки. Как и все остальные, он допоздна не ложился, празднуя канун Наименования Меча Ньяла. Глубокой ночью конюха разбудили звуки яростных ударов. Он прислушался, сдвинул брови, и его простое и симпатичное лицо стало сердитым. Редеющие светлые волосы спутались, в них набилась солома, Тим яростно почесался. Увидев слабый свет, сочившийся в щели между досками стен, он понял, что вот-вот рассветет. И когда снова раздались тяжелые удары, конюх понял, что это такое, и шепотом выругался.
Горка сена рядом с ним зашевелилась. Появилась корявая мускулистая рука, почесала рыжеватые волосы, вытащила комки сена из большущих ушей.
— Снова дикий жеребец? — раздраженно проворчал Руф Наб.
Тим кивнул:
— Сущий единорог. Я еще ни одной ночи спокойно не спал с тех пор, как чародей привел его. Пойду брошу ему сена — может, успокоится.
Он спустился с сеновала по крепкой приставной лестнице и быстро прошел между рядами стойл к тому, из которого слышались удары копыт.
— Тихо ты, зверюга! Успокойся и дай людям поспать! — приказал конюх.
В конюшне было темно. Тим едва различал гордые очертания головы жеребца. Он прищурился, неуверенно всматриваясь в темноту. То ли ему показалось, то ли он на самом деле видел блестящий глаз и прижатые остроконечные уши. Белая звездочка на морде лошади, казалось, на мгновение неподвижно повисла в воздухе, а затем стрелой метнулась к руке Тима.
Тим слишком поздно понял, что происходит. Он и глазом моргнуть не успел, как лошадиные зубы железной хваткой впились в его плечо. Тим закричал от неожиданности и боли и принялся колотить жеребца по голове.
— Назад! — прогремел голос Руфа Наба.
Вбежав в двери, гном схватил вилы и взмахнул ими перед лошадиной мордой. Жеребец отвлекся и выпустил Тима. Он щелкал зубами, раздувая ноздри. Тим, освободившись, рухнул на пол и почувствовал, как сильные руки Руфа Наба подхватили его и тащат в безопасное место.
В сушильне гном зажег фонарь и закатал порванный рукав рубашки Тима. На тощем предплечье синели два идеальных полукруга: каждый лошадиный зуб отпечатался идеально. Отметины стремительно опухали.
— Тебе повезло, нет крови. Можешь двигать рукой?
— Чуть-чуть. — Тим согнул пальцы и сморщился от боли.
— Переломов нет, — заметил гном, осторожно ощупав руку. — Тебе надо к чародею сходить.
— Не нужен мне чародей, и так заживет. — Заботливо прижав руку к груди, Тим раскачивался на стуле. Похоже, он больше страху натерпелся, чем боли.
— Дело твое. — Гном разжег огонь в очаге и поставил воду. Они сидели рядом — стройный человек раскачивался на стуле, на голову возвышаясь над приземистым крепышом гномом, — и слушали, как жеребец лягает стенки стойла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50


А-П

П-Я