Платформа остановилась. Прислужники с шумом открыли одну из дверей клетки. При полном молчании туда вошел Антилий Страбон и склонился над Суллой.Все видели, как он приложил ухо к его окровавленной груди, растерзанной вместе с кожаной туникой, которую галл надел для сражения. Выпрямившись, хирург сделал знак своим помощникам. Те быстро приблизились и, подняв безжизненное тело галла, переложили его на одни из носилок, принадлежавших сполетарию.Все, не произнося ни слова, следили за хирургом, который старался нащупать пульс. Потом, отбросив клочья разодранной кожаной одежды, он осмотрел раны одну за другой.Человек со знаками отличия императорского дома захотел подойти поближе, но Металла следила за ним.— Эй, ты, назад! — бросила она, преграждая ему дорогу.Стоя против него, она вытянула руку и уперлась ею в грудь чиновника, отталкивая его. Он покраснел от гнева.— Ты полагаешь, что можешь себе все позволить, — закричал он, — с тех пор как ты больше не рабыня?— Здесь и сейчас — да! — отрезала возница. — Поднимись туда, откуда ты пришел, иначе я прикажу одному из моих людей прямо тут задушить тебя! Я не буду этого делать своими руками, чтобы не испачкать их!— Я выполняю приказы Цезаря! — заорал он во весь голос. — Ты погибнешь за оскорбление величия правителя!Рука Металлы снова толкнула его, заставив отступить на шаг назад.Он посмотрел на стоявших вокруг стражников бестиария, хирургов, гладиаторов, подошедших из галереи, слуг из сполетария. Никто не смотрел на него, представителя той власти, которая сидела совсем близко, наверху, в императорской ложе. Он понял, что он чужой для этих людей, принадлежавших другому миру — миру смерти и цирка, и он почувствовал себя беспомощным, несмотря на свой гнев и свою чиновничью тогу.Закончив осмотр Суллы, лежавшего на носилках, Антилий обратился к Металле:— Мы ничего не сможем сделать. Он еще жив и проживет, быть может, несколько часов, но у него настолько перебиты кости и так мало крови осталось в теле, что он умрет во время операции. Но если вдруг мы его спасем и он выкарабкается, то у него не будет сил для того, чтобы в течение многих дней бороться с загноением ран, а кости не будут срастаться. Поэтому лучше оставить его в покое, — заключил он.— В сполетарий! — приказал голос императорского чиновника. — Пусть осужденного отнесут в сполетарий и там покончат с ним!Металла подошла к нему, плюнула в лицо, а потом ударила его по щеке со всей силы, на которую была способна. От ее удара человек в тоге упал навзничь.Он с трудом поднялся, захлебываясь кровью, которая лилась из его разорванной губы. Никто и не пошевелился, чтобы помочь ему.— Ты умрешь на кресте! — завопил он, заикаясь от гнева. — Сегодня же!— Недоумок! — бросила Металла. — И ты думаешь, что народ Рима согласится, чтобы я умерла до того, как побью карфагенянку? Ты просто не знаешь законов цирка!— Цезарь решит свою судьбу! — возразил он, очищая свою тогу от грязи дрожащими от ярости руками.— Цезарь! — воскликнула Металла. — Ты думаешь, что нам неизвестно, что это не Цезарь отдал приказ поднимать тигров на арену? Приказ, который ты недавно принес?Она опять подошла к нему, он попятился, тогда она схватила его за тогу, прямо под подбородком.— Так ты думаешь, что мы не знаем, кто отдал этот приказ? — Кулак Металлы, приподнимая подбородок мужчины, давил на горло так, что у него перехватило дыхание. — Слушай меня, человек без имени и без чести. Если Сулла умрет в сполетарии... У меня есть шестьсот гладиаторов, которые мне подчиняются, они здесь, в Колизее, и они обречены погибнуть, я отдам им приказ убить тебя за твою подлость по отношению к тем, кто бился за свою жизнь... Иди и скажи это тому, кто только что тебя послал, и скажи громким голосом, так, чтобы Цезарь тебя услышал и спросил, в чем дело, спросил у тебя и у тех, кто тебя окружает... Решишься на это? Осмелишься? — повторила она, отклоняя его голову назад. — Ты не решишься, так как вы хотите и дальше продолжать лгать Цезарю!Тут она отпустила его и повернулась к нему спиной. * * * Умирающего Суллу несли к сполетарию. Он находился сразу за бестиарием, в самом конце длинного подземного коридора, который больше никуда не вел, так как здесь смертью завершался цикл, начинавшийся в залитом солнечным светом амфитеатре, при сливающихся в триумфальную мелодию звуках блестящих труб, тамбуринов и гидравлического органа, которым приветствовали выход гладиаторов.Перед входом в помещение, где приканчивали тех, кого отказывались оперировать хирурги, так же как и тех, у кого опущенные большие пальцы народа Рима и его императора отнимали право на жизнь, Металла, которая шла рядом с носилками, услышала громкий голос, доносившийся из-за двери:— Церул! Не хватает льда! Разве я не напомнил тебе вчера о том, чтобы ты попросил побольше у управляющего? Что нам теперь делать? Тела на такой жаре за ночь испортятся. Ты что, хочешь, чтобы мы здесь все умерли, вдыхая миазмы гниения? Иди-ка на кухню и попроси, чтобы нам уступили немного льда!Этот голос... Металла остановилась, удивленная, пропуская прислужников с носилками. Этот густой и особенный голос, который звучал как дорогой инструмент, предназначенный для выражения всего богатства и глубины человеческой души, эмоций, — где она уже его слышала? Пока возница пыталась вспомнить, у нее появилось ощущение, что встреча с обладателем этого голоса станет для нее важным событием в жизни... Суллу внесли в просторный зал со сводчатым потолком, в центре которого стояли несколько столов из камня, предназначенных для умирающих. Металла вошла самой последней. Статный человек, спокойное лицо которого вызывало изумление у тех, кто оказывался в этом месте страданий, стоял возле самого большого из столов. Взгляд его голубых глаз выразил изумление при виде знаменитой возницы Рима, которую он видел только издалека, на арене, когда она вела свои бои.— Какая честь! — воскликнул он, улыбаясь. — Металла спустилась в ад! Зачем ты пришла к нам, тем, которые надеялись тебя никогда здесь не видеть...И он внезапно осекся. Металла молча стояла перед ним, ее лицо выражало сильнейшее волнение. Серторий! Это был голос, который она слышала в подземелье, стоя среди христиан, той ночью, когда она тайком пришла посмотреть собственными глазами на то, как ведет себя Алия среди своих, чтобы услышать, что им говорили их священники, это был голос, выходивший из-под накидки, закрывавшей лицо того человека, который проповедовал той ночью, это был голос Сертория! Серторий из сполетария, приканчивающий умирающих в полутемных подвалах цирка, был также и тем проповедником, объяснявшим по субботам, что любовь Христа спасет мир от страданий...— Что с тобой, Металла? — спросил он.Он бросил взгляд на тело, лежавшее на носилках, и, казалось, понял, что возница держалась так странно потому, что переживала за этого умирающего, несомненно одного из ее гладиаторов, к которому она была привязана больше, чем к другим.— Ave, Серторий! — наконец произнесла Металла неуверенным голосом. — Прости за то, что была невежлива. Я знала только твое имя. Или, по крайней мере, я думала, что знаю его... Я пришла и принесла тебе Суллу, которого разорвали тигры.— Галла Суллу! — воскликнул он, быстро подходя к носилкам. — Это он? Еще жив?Он вынул из кармана своей туники маленькое зеркальце из отполированного серебра и поместил перед окровавленным ртом умирающего. Как и все в Риме, Серторий знал, что этот галл получил наследство патриция Менезия, за что и попал в лапы к хищникам. Он наклонился, чтобы посмотреть, запотело ли зеркало.— Серторий, прошу тебя, — сказала Металла, когда он поднял к ней голову. — Нужно, чтобы он остался жить!Хозяин сполетария, все еще в недоумении, внимательно смотрел в лицо возницы.— Даже и не думай об этом... Я здесь не для того, чтобы оставлять в живых. Я могу только помочь умереть.— Но не этому, Серторий!— Металла, — сказал он, смущаясь. — Зачем ты пришла? Он тебя освободил — поэтому?— Да.Он покачал головой.— Я понимаю, что ты испытываешь... Хотя говорят, что ты не умеешь сочувствовать людям, — добавил он.— Меня плохо знают, да и сама я плохо себя знаю. Пожалуйста! Долгие годы ты был хирургом, я слышала. Ты сможешь сделать ему операцию. Мой хирург будет тебе помогать. Он один из лучших врачей в Городе. Вы оба сможете...Человек из сполетария посмотрел на своих помощников, стоявших рядом. Те сразу отошли, давая понять Металле, что между ними существует взаимопонимание. Они тоже, несомненно, были христианами.И тот спросил:— Народ Рима поднял большой палец в его защиту?— Да, только было слишком поздно...Сертий покачал головой:— Даже учитывая то, что они проявили милость, я не имею права заниматься этим, ты же хорошо знаешь... И в этом случае они будут рисковать, так же как и я, — добавил он, бросив взгляд на своих помощников.— Ты не имеешь на это права, но это твой долг!— Как это? — удивился он.— Как это? — Она на секунду остановилась, чтобы произнести свои слова так же, как произносил их тот, кто проповедовал в карьере той ночью, когда она туда пришла: — Потому что Тот, кто является источником всякой жизни, считает жизнь каждого из существ, которые он создал, единственной и драгоценной...Эти слова вошли в ее сердце через брешь, пробитую любовью, которую она почувствовала к Алии, они объяснили ей, почему души Алии и ее самой были неповторимы. И для возницы, пресыщенной зрелищами смерти, наступил тот момент, когда слова эти глубоко ее потрясли.Потрясенный Серторий слушал Металлу, она продолжала:— И если со мной случилось так, что я однажды ночью пришла послушать, как ты произносишь эти слова, то ты не должен удивляться сегодня тому, что я прошу тебя спасти жизнь человека, лежащего перед тобой, павшего жертвой несправедливости... Разве это не знак того, что Он существует и следит за нами, о чем ты и говорил? Не эти ли самые слова были произнесены тобой, Серторий, и разве я не права, что начала верить в них, — да, я, Металла?— Господи Боже мой, — прошептал Серторий, увидев, как по лицу возницы бегут слезы. — Твое слово распространяется по миру, как море во время прилива, и однажды оно сокрушит стены этой империи зла... — И слезы радости появились на лице человека, который тайно, именем Господа, крестил умирающих гладиаторов перед тем, как прикончить их именем Цезаря. Глава 29Суп за четыре асса для Гонория С наступлением ночи Гонорий подошел к воротам Салариа. Он оставил лошадь Лепида в одной из многочисленных платных конюшен, расположенных вокруг города.Он вошел в Рим вместе с шумно въезжавшими в город грузовыми повозками, как только те получили на это разрешение. Гонорий был выряжен в колпак крестьянина, купленный за несколько ассов у одного из рабов фермы, и в потертую тунику, чтобы не привлечь к себе внимания подручных Лацертия, если те еще следят за его богатым домом, снятым им три месяца назад на первые гонорары от покойного Нестомароса за юридические услуги, оказанные покойному Менезию.Он хотел взять там золото из сейфа, приличную одежду и сразу начать собирать свидетельства невиновности Суллы и бесчестных поступков Лацертия. Его первой целью должны были стать Помпеи. Это прелестный город Кампании, расположенный у подножия величественного Везувия, был логовищем злодея Палфурния, организатора преступления против Менезия, если верить словам сутенера Ихтиоса, сказанным за миг до того, как он с кинжалом между лопатками упал в бассейн с муренами.Гонорий в Риме лишь переночует и на следующий день, как только соберет необходимую сумму, отправится в Помпеи. «И тогда посмотрим, кто кого, Палфурний!» — думал молодой адвокат, пробираясь по улочкам между выставленными у дверей домов ассенизационными бочками и при каждом повороте надеясь, что его невзрачная одежда поможет ему избежать нападения грабителей. Эти ужасающие узкие улицы самого большого мира вселенной представляли собой разбойничий вертеп. Но их темнота обеспечивала его инкогнито.Каким был Палфурний? Как к нему подобраться? Гонорий пока не знал. Но он был уверен, хвала богам и Фемиде, которая его воодушевляла, что он найдет слабое место организации, которую тот основал в Помпеях. У таких людей, как он, ворочавших многими делами, имеющих слишком много гладиаторов и наемных убийц, в конце концов наступает пресыщение властью и они начинают почивать на лаврах. А их могут предать за небольшое количество золота. Слава Небесам, у Гонория оно есть. Теперь ему нужно проявить побольше хитрости и терпения. Гонорий, сын Кэдо, продемонстрирует и то и другое. У Палфурния много врагов после всех преступлений, которые он совершил с помощью нечистой силы!Подойдя к углу улицы, он мог уже различить свой дом с выходящей вперед частью сада. Молодой адвокат остановился, чтобы осмотреться. Не подстерегали ли его громилы Лацертия, которые должны были предупредить о его приезде? Он подождал минуту, но, так как ничего подозрительного не заметил, решился пройти открытым пространством, отделяющим его от небольшого садика. Актиной, его раб, должен был быть в сторожке, в которой он жил как пес в конуре, несомненно томившийся от неизвестности, увидит ли он когда-нибудь своего хозяина.Гонорий проскользнул вдоль неосвещенного здания и подошел прямо к сторожке. Привратник действительно сидел на табурете, погруженный в мрачные мысли. Он поднял глаза, увидев появившийся перед ним силуэт в колпаке. Гонорий заметил, что голова его раба выглядела крупнее, чем обычно.— Актиной, — закричал он, — что с тобой случилось? Ты что, не узнаешь меня, своего хозяина?— Благодарение богам, хозяин, — сказал Актиной жалобным голосом. — Вот вы и вернулись живой и здоровый! А меня тоже побили, после того как вас увели...— Открой скорее мне заднюю дверь. Я не хочу, чтобы видели, как я вхожу. Я хотел бы переодеться, подкрепиться и навести порядок в моих делах...— Ваших делах, хозяин! — простонал раб-привратник, обходя с ключами в руках сторожку. — Но больше ничего не осталось! Они все взяли, и вы не сможете даже поесть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74