— Прекрасная сеньорита! — ответил юнкер. — Помните, что мы находимся на костюмированном бале и что я пользуюсь правом, которое дает мне моя маска, интриговать вас.
— Итак, вы не скажете мне, кто вы?
— Нет, но взамен этого я скажу вам много вещей, которых вы еще не знаете, и могу даже напомнить и про то, что вы уже знаете. Например, я знаю, каким образом умер дон Хозе — ваш второй жених.
Концепчьона чуть не вскрикнула и побледнела.
— Я знаю, — продолжал юнкер, — каким образом умер и де Шато-Мальи.
— Шато-Мальи? — воскликнула Концепчьона, от которой Рокамболь скрыл смерть герцога.
— Да — де Шато-Мальи.
— Да разве он умер?
— В тот самый день, когда вы уезжали из Парижа во Франш-Конте, в замок Го-Па.
— Но кто же вы? — прошептала почти с ужасом Концепчьона.
— Вы это можете видеть по моему мундиру, сеньорита, — я гвардейский юнкер.
— Но ведь это не ваше имя.
— Моя фамилия — Артов.
— Артов! — воскликнула Концепчьона.
— Это имя тоже известно вам, я близкий родственник того несчастного Артова, который, как рассказывают все, был обманут своей женой… вы, вероятно, знаете это…
— Да… действительно.
— Он сошел с ума на месте дуэли в ту самую минуту, когда он хотел нанести удар ее соблазнителю Роллану де Клэ.
— Да, действительно, я знала все это, — ответила Концепчьона и потом добавила с легкой усмешкой: — Без сомнения, вы знаете все эти подробности от самой графини?
— Некоторые, но не все.
Юнкер заметил, что имя графини произвело неприятное впечатление на Концепчьону.
— Сеньорита, — сказал он тогда, — позвольте мне теперь удивить вас тем, что вы еще не знаете.
— Как вам будет угодно, — ответила равнодушно Концепчьона.
— Вы не откажетесь взять меня под руку и пройти со мной?
— Извольте… Куда вы хотите вести меня?
— В сад.
— Для чего?
— Для того, чтобы показать одну знакомую вам особу, которую вы не ожидаете увидеть в Кадиксе.
— В самом деле? — заметила молодая девушка с некоторым нетерпением. — Вы так таинственны!..
— Не сказал ли я вам, сеньорита, что знаю часть ваших собственных секретов?
— О! — сказала она с видом сомнения.
— Вот, например, вы писали вчера вашему жениху, маркизу де Шамери.
Молодая девушка чуть не вскрикнула. Ее сердце начало сильно биться, и ее рука задрожала на руке гвардейского офицера. В эту минуту молодой девушке пришла странная мысль; она даже почувствовала безумную надежду… Ей показалось, что знакомая особа, которую хотят показать ей, — он — маркиз де Шамери, тот, который вскоре сделается ее мужем.
Юнкер повел ее по мраморной лестнице, выходившей в сад.
— Не думайте, сеньорита, — продолжал он, — что моими поступками управляет одно пустое желание поинтриговать вас — меня побуждают к тому более важные причины.
— Но объяснитесь же, — сказала молодая девушка с возрастающим нетерпением.
— После… Теперь пойдемте…
Юнкер повел Концепчьону по большой густой аллее, на которой было мало гуляющих.
В конце этой аллеи находился павильон, окруженный густыми деревьями. Этот павильон, состоявший из одного этажа и из одной комнаты, был слабо освещен лампой. Вся меблировка его была совершенно в испанском вкусе.
Юнкер ввел в него Концепчьону. Тогда Концепчьона увидела здесь на диване женщину, одетую цыганкой, и тоже в маске. Без сомнения, эта женщина была предупреждена о приходе молодой девушки. При появлении ее она встала и поклонилась.
Концепчьона посмотрела на нее с большим любопытством.
Тогда юнкер запер дверь павильона на замок.
— Вот теперь мы и одни, — заметил он при этом. Затем он сделал знак сидевшей на диване. Та поспешила снять с себя маску. Концепчьона взглянула на нее и вскрикнула:
— Графиня Артова!..
Юнкер улыбнулся, снял свою маску и сказал:
— Взгляните же теперь на меня, сеньорита. Концепчьона повернулась к нему и снова вскрикнула. Перед ней находились две графини Артовы, две
Баккара — вся разница между которыми заключалась только в том, что одна из них была одета цыганкой, а другая гвардейским юнкером.
— Я готова держать пари, сеньорита, — сказала тогда Баккара, — что вы до сих пор не знаете, которая из нас двух настоящая графиня Артова.
— Я вижу все это во сне, — проговорила Концепчьона.
— Вы не спите, сеньорита.
— Ну, в таком случае я просто помешалась…
— Совсем нет.
— Но что же все это означает?
— Очень простую вещь, сеньорита, —сказал юнкер и, указывая на цыганку, добавил: — Эта особа, которую вы видите теперь перед собой, — моя сестра… ее зовут Ребеккой; она дочь моего отца и одной еврейки.
— Так это вы графиня Артова, — вы?
— Я.
Тогда на губах гордой испанки показалась презрительная улыбка.
Баккара поняла эту улыбку; она гордо подняла голову и твердо проговорила:
— Потрудитесь спросить у моей сестры, сеньорита, и тогда вы узнаете, что не я, а она любила Роллана де
Клэ.
— Это правда, — подтвердила цыганка. Концепчьона снова вскрикнула, но на этот раз уже не от удивления. Перед нею разорвалась завеса, и луч света пробился в ее ум. Она еще не все поняла, но догадалась. А так как Концепчьона де Салландрера имела благородную и великодушную натуру, то она тотчас же протянула руку графине.
— Простите меня, — сказала она, — что я осмелилась осудить вас.
— Не вы, сеньорита, осудили меня, — ответила печально графиня, — целый свет слишком строго осудил меня.
— О, но ведь он увидит свою ошибку он увидит ее…
— Не теперь…
— Почему же?
— Потому, — ответила серьезно графиня, — что я должна раньше выполнить одну высокую задачу, сеньорита.
Концепчьона, казалось, была очень удивлена ее словами.
— Вы ведь живете, — продолжала Баккара, — в доме гренадского архиепископа?..
— Да.
— Этот дом находится за городом — совершенно на берегу моря?
— Да.
— Итак, — продолжала графиня, — завтра в этот же час, то есть после полуночи, приходите на террасу.
— Зачем?
— Пока я могу вам сказать только одно, сеньорита, — заметила Баккара, — что вы замешаны, без ведома вашего, в одну ужасную историю.
— Боже, вы пугаете меня.
— Что делать… прощайте!
Графиня надела маску и вышла из павильона.
— Вы уже оставляете меня?
— Да.
— Но увижу ли я вас сегодня ночью?
— Может быть… но сейчас, — сказала графиня, — не забудьте, что уже около трех часов.
— Что же?
— Человек в маске, одетый арестантом и которого вы видели, обещал возвратиться на бал.
— Но, — произнесла Концепчьона, слегка вздрогнув, — что же есть общего между мною и им?
— Ничего и очень много. Только вы можете сказать ему следующие слова: «Я видела графиню, она позволяет вам рассказать часть вашей истории».
Баккара встала и вышла из павильона. Ребекка последовала за ней. Концепчьона осталась одна. Она находилась как бы в недоумении и села на диване, на котором сидела цыганка.
— Боже! — прошептала она, — что значат все эти тайны? — Прошло несколько минут. Она старалась думать о том, кого любила, но на самом деле не могла сделать этого, — таинственный и симпатичный голос человека, одетого арестантом, так и звучал в ее ушах. Какое-то тайное очарование и вместе с тем любопытство насильно влекли к нему мысли Концепчьоны.
Вдруг молодая девушка услышала легкие шаги и увидела на пороге павильона человека… Это был он.
Теперь на нем уже не было маски, и лицо его произвело на сеньориту глубокое впечатление.
Это был человек лет тридцати с белокурой шелковистой бородой, его голубые глаза были грустны и невольно привлекали и располагали к себе.
— Сеньорита, — сказал он, подходя к молодой девушке и почтительно целуя ее руку, — графиня Артова, которую я только что встретил, сказала мне, что вы здесь и что…— Он не договорил и приостановился.
Концепчьона пригласила его сесть около себя и прибавила:
— Графиня позволяет вам рассказать мне часть вашей истории.
У молодого человека потемнело в глазах — он уже хотел отвечать, как вдруг в саду послышался какой-то шум. В дверь павильона грубо постучали, и она тотчас же отворилась.
На пороге ее показался человек в костюме сторожа галерных каторжников. В руках у него была дубина.
— Эй, номер тридцатый! — крикнул он, обращаясь к молодому человеку, — ты знаешь, что ты должен возвратиться в четыре часа, — теперь уже половина четвертого. Поспеши, молодец, тебе остается еще только полчаса быть маркизом.
Крикнув это, галерный сторож удалился, оставив Концепчьону в сильном страхе.
— Кто этот человек? Что ему надо? Зачем он, наконец, приходил сюда? — вскрикнула она, смотря на своего собеседника.
— Этот человек приходил за мною! — ответил молодой человек кротко и тихо.
— За вами?!
Каторжник не сразу ответил на этот вопрос, он приподнял край своих толстых холстинных панталон и показал изумленной и обезумевшей от испуга Концепчьоне железное кольцо, бывшее у него на ноге. Вслед за этим он проговорил совершенно спокойно: — Сеньорита! Этот человек — мой сторож; я теперь не переодет, и этот костюм — моя настоящая одежда; я — каторжник и потерял мое имя, переменив его на номер, — меня теперь зовут: «номер тридцатый!»
Можно было предположить, что после этого происшествия Концепчьона упадет в обморок, но на самом деле этого не случилось.
Концепчьона не могла даже и допустить того, что он мог быть виновен. Ее мимолетный испуг сменился горячей симпатией.
— Но что же было причиной, что вы сделались жертвой? — вскричала она, протягивая ему руку.
Тогда молодой человек рассказал ей все, что мы уже знаем относительно его жизни, крушения корабля и т. д.
Только он был осторожен и не сказал своего имени. Концепчьона со всей горячностью своей души сжалилась над его положением и предложила ему просить за него королеву, но молодой человек отказался и от этого, сказав ей, что о нем уже хлопочут и что торопливость может только повредить его делу. Ровно в четыре часа дверь павильона снова отворилась.
— Пойдем, номер тридцатый, пойдем! — крикнул грубый голос сторожа. — Скоро уже четыре часа.
Молодой человек встал.
— Прощайте, сеньорита, — сказал он, — благодарю вас за участие.
— Но вы не должны уходить, — начала было молодая девушка.
Но молодой человек перебил ее:
— Так надо, — сказал он. — Только по одной неожиданной милости вы меня видели здесь… Вскоре зазвонит колокол, которым будят каторжников… Прощайте, сеньорита.
Оставшись одна, Концепчьона встала и вышла из сада.
— Все это необъяснимо, — шептала она, проходя по опустелым залам.
Тогда только Концепчьона вспомнила, что она приехала на бал по особенному приказанию королевы и что приехала с дальней своей родственницей донной Жозефой, которую и оставила в начале вечера за картами. Она стала искать ее и пошла сперва в одну залу, потом в другую — но за карточными столами уже давно никого не было.
Продолжая отыскивать донну Жозефу, она вдруг наткнулась на лакея в ливрее кадикского городского управления.
— Цампа! — вскрикнула она с удивлением.
— Донна Концепчьона! — проговорил португалец.
— Как же ты попал сюда?
— Я теперь служу у господина Алькада, — ответил Цампа.
— Но… давно ли?
— Со смерти герцога де Шато-Мальи.
При этом имени Концепчьона снова вздрогнула. В этот вечер она слышала это имя уже два раза, и во второй раз ей говорили одно и то же. Концепчьона вздохнула.
— Так это правда? — сказала она.
— Умер, сеньорита, — и уже два месяца.
Концепчьона посмотрела вокруг себя.
Зала, где они находились, была абсолютно пуста. Молодая девушка опустилась на диван и пристально посмотрела на португальца.
— Итак, герцог де Шато-Мальи умер? — спросила она опять.
— Два месяца тому назад.
— А от чего он умер? Цампа загадочно улыбнулся.
— В журналах и газетах, — проговорил он уклончиво, — писали, что он умер от карбункула…
— Что это за болезнь?
— Лошадиная болезнь.
— Но каким образом герцог мог захворать подобной болезнью?
— В журналах было написано…
— Мы говорим не о журналах, — перебила его Концепчьона. — Ты ведь был его лакей?
— Да, сеньорита.
— В таком случае ты должен знать, как он умер, лучше всяких журналов и газет.
— Все это правда, но он заразился не от лошади.
— Объяснись же, Цампа!
— Герцог умер от карбункула, точно так же, как и лошадь, — ответил португалец, — но герцог и лошадь заразились каждый особо, хотя и схожим образом.
— То есть — как же?
— Да очень просто — лошадь была уколота булавкой, напитанной в гниющем трупе другой лошади. Ну, а герцог?
— А герцог сам укололся об отравленную булавку, которая была воткнута в ручку кресла, на котором он обыкновенно сидел.
— Но кто же воткнул эту булавку в кресло? — спросила в испуге молодая девушка.
— Я.
— Нечаянно?
— Совсем нет, я ненавидел герцога, потому что знал, что вы его не любите.
Концепчьона заглушила в себе крик негодования и ужаса — она воображала, что лакей покойного дона Хозе, из привязанности к своему покойному господину, ненавидевшему, по его словам, герцога, счел своим долгом продолжать ненавидеть своего нового господина и даже убить его.
— Несчастный, прошептала она, —не думал ли ты угодить мне, сделав подобное преступление, и не воображаешь ли ты, что оно пройдет теперь для тебя безнаказанно?
Цампа пожал плечами.
— Я не для того воткнул булавку, — пробормотал он, —чтобы понравиться вам, сеньорита.
— Для чего же? Подлый человек! Или ты был недоволен герцогом?
— Я? О, нет… герцог наш был настоящий аристократ, а не какой-нибудь выскочка… он знал, что все мы люди, и обращался со мною очень хорошо.
— Но кто же заставил сделать тебя такое преступление?
— Один только страх.
— Какой страх?
— Боязнь за свою голову; был человек, который знал то, что ведал только один Бог, дон Хозе и я, то, что я был некогда приговорен к смертной казни в Испании.
Молодая девушка невольно вздрогнула при этих словах.
— Этот-то человек, продолжал Цампа, мог всегда донести на меня и отдать мою голову на отсечение.
— О, как все это ужасно, прошептала Концепчьона.
— Этот человек, добавил медленно Цампа, приказал мне убить герцога, и я повиновался ему
— Но кто же этот человек?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18