– Может, ты угадаешь, из чего сделана эта бражка?
Она сделала еще глоток. После брожения обычно труднее определить составляющие настойки.
– По-моему, она сделана из зерен, возможно, сока березы или какого-то другого дерева и, может быть, еще каких-то фруктов, хотя есть еще какой-то странный сладковатый вкус. Однако я не могу определить их соотношения, сколько чего положено, – сказала Эйла.
– Ловко ты определяешь состав. – Ее способности определенно произвели на него впечатление. – В эту бражку я добавил плоды, яблоки, провисевшие на дереве до сильных заморозков, – тогда они становятся слаще, но еще ты почувствовала сладость меда.
– Точно! Теперь, после твоих слов, я точно чувствую вкус меда, – сказала Эйла.
– Не всегда удается раздобыть мед, но с ним березовица становится вкуснее и даже крепче, – сказал Ларамар на сей раз с искренней улыбкой. Ему редко удавалось обсудить с кем-нибудь способы изготовления его бражки.
Большинство людей осваивали какое-то ремесло, в котором могли расти и совершенствоваться. Ларамар знал, что умеет делать березовицу лучше всех. И он считал это своим ремеслом, единственным делом, в котором он хорошо разбирался, но ему казалось, что мало кто по достоинству оценивает его заслуги.
Многие плоды начинали бродить сами по себе прямо там, где созревали, на лозах или на деревьях; они оказывали опьяняющее воздействие даже на поедающих их животных. И большинству людей приходилось порой делать сброженные напитки, но из-за случайного набора ингредиентов их продукт зачастую превращался в кислятину. Обычно люди нахваливали отличное вино Мартоны, но такое занятие считалось маловажным, и, разумеется, она владела не только этим мастерством.
Ларамар знал, как получить из сброженного пойла опьяняющий напиток, не кислый и обычно очень вкусный. Он понимал, что это не пустяковое занятие, а мастерство, требующее определенных знаний, для того чтобы напиток получился приятным на вкус, но большинство людей волновал лишь конечный продукт. Не улучшало его положения и то, что сам он частенько прикладывался к своим изделиям и потом по утрам бывал слишком «болен», чтобы участвовать в охоте или заняться вместе со всеми каким-то общим и порой не особенно приятным, но, как правило, необходимым делом, обеспечивающим нормальную жизнь всей Пещеры.
Вскоре после того, как Ларамар налил березовицу виновникам торжества, к нему подошла женщина. За ее ноги цеплялся малыш, едва научившийся ходить, но она, похоже, не замечала его. В руках у нее была чашка, которую она протянула Ларамару. По его лицу пробежала недовольная тень, но он постарался сохранить спокойствие, наливая ей немного березовицы.
– А ты не хочешь познакомить с ней свою жену? – спросила она, обращая свой вопрос к Ларамару, но глядя на Эйлу.
– Эйла, познакомься с моей женой, Тремедой, и ее младшим сыном, – коротко сказал Ларамар, и Эйле показалось, что он довольно неохотно выполнил ее просьбу.
– Тремеда, это Эйла из… Матумо.
– Именем Матери я приветствую тебя, Тремеда из… – начала Эйла, ставя свою чашку на стол, чтобы освободить руки для ритуального пожатия.
– Я приветствую тебя, Эйла, – сказала Тремеда и отхлебнула из чашки, явно решив не утомлять себя рукопожатием.
Возле нее появилось еще двое детей. Их одежда была такой потрепанной, рваной и грязной, да и сами дети в отличие от других детей Зеландонии выглядели настолько чумазыми, что трудно было отличить мальчика от девочки, впрочем, и сама Тремеда выглядела не намного лучше. Лохматые волосы, грязная одежда покрыта множеством пятен. Эйла заподозрила, что Тремеда слишком увлекается напитками своего мужа. Старший из детей, мальчик, подумала Эйла, неодобрительно глянул на нее.
– Почему она так смешно говорит? – спросил он, подняв глаза на мать. – И зачем надела мальчиковое белье?
– Откуда мне знать. А почему бы тебе самому не спросить ее? – сказала Тремеда, опорожняя свою чашку.
Взглянув на Ларамара, Эйла заметила, что он едва не кипит от злости. Казалось, он готов ударить своего отпрыска. Опережая его, Эйла сказала мальчику:
– Я так странно говорю, потому что жила в дальних краях, там, где люди не говорят на языке Зеландонии. Джондалар научил меня говорить на вашем языке, когда я была уже взрослая. А эту одежду мне подарили сегодня.
Мальчик, похоже, удивился, что она ответила ему, но, не раздумывая, задал очередной вопрос.
– А зачем тебе подарили мальчиковое белье? – спросил он.
– Я не знаю, – сказала она. – Возможно, в шутку, но такой наряд мне понравился. В нем я чувствую себя очень удобно. Разве тебе так не кажется?
– Кажется. У меня никогда не было такой хорошей одежды, – сказал мальчик.
– Тогда, может быть, мы вместе сделаем ее для тебя. Я буду рада, если ты мне поможешь, – сказала Эйла.
Его глаза загорелись.
– Ты серьезно?
– Конечно, серьезно. А ты скажешь мне, как тебя зовут?
– Я Бологан, – ответил он.
Эйла протянула ему руки. Бологан удивленно посмотрел на нее. Он не рассчитывал на ритуальное знакомство и не знал толком, что надо делать. Он не знал даже, как надо представляться. Ему не приходилось еще слышать, чтобы его мать или ее муж знакомились с кем-то, используя свои поименования и родственные связи. Эйла склонилась и взяла его грязные руки в свои.
– Я Эйла из Мамутои, член Львиного стойбища, – начала она и перечислила все свои ритуальные звания. Поскольку он продолжал молчать, она продолжила за него: – Именем Мут, Великой Земной Матери, также известной как Дони, я приветствую тебя, Бологан из Девятой Пещеры Зеландонии; сын Тремеды, одаренной Дони, жены Ларамара, изготовителя самой вкусной березовицы.
Она произнесла все это таким важным тоном, словно он действительно мог гордиться своими званиями и связями, как любой другой. Он взглянул на свою мать и ее мужа. Злость Ларамара уже прошла. И оба они улыбались, явно довольные тем, как она назвала их.
Эйла заметила, что к ним подошли Мартона и Салова.
– Я тоже хотела бы попробовать самой вкусной березовицы, – сказала Салова. Ларамар с очевидной радостью принялся разливать свой напиток.
– И я тоже, – быстро добавил Чарезал, чтобы в числе первых успеть удовлетворить свое желание, поскольку многочисленные желающие уже направились со своими чашками к Ларамару.
Эйла заметила, что Тремеда, осушив еще одну полную чашку березовицы, удалилась вместе со своими отпрысками. Бологан перед уходом глянул на Эйлу. Она улыбнулась ему и обрадовалась его ответной улыбке.
– По-моему, ты уже завела одного юного друга, – сказала Мартона.
– Правда, изрядного озорника, – добавила Салова. – Ты действительно собираешься сделать ему зимнее белье?
– А почему бы и нет? Мне хочется научиться шить такой наряд, – сказала Эйла, показывая на свою одежду. – Возможно, когда-нибудь и у меня будет сын. А может быть, я сошью еще нечто подобное и для себя.
– Для себя? Ты хочешь сказать, что собираешься носить такое белье? – удивилась Салова.
– Не совсем такое, верх нужно слегка подогнать по фигуре. А разве вы никогда его не примеряли? В нем очень удобно. И, кроме того, мне его вручили в качестве гостеприимного подарка. И я хочу показать, как высоко его оценила, – слегка запальчиво заявила Эйла, гордо вскинув голову.
Широко распахнув глаза, Салова разглядывала чужеземку, приведенную домой Джондаларом, и вдруг вновь заметила необычность ее произношения. «Гнев не ослепил эту женщину, – подумала она. – Марона попыталась поставить Эйлу в неловкое положение, однако Эйле удалось обратить эту шутку против ее же изобретательницы. В итоге именно Марона окажется униженной. Она будет испытывать неловкость всякий раз, когда чужеземка будет щеголять в подаренном наряде. Ох, не хотела бы я, чтобы Эйла рассердилась на меня!»
– Я уверена, что к зиме для Бологана найдется теплая одежда, – сказала Мартона. Она подметила все тонкости общения этих двух молодых женщин. «Наверное, даже хорошо, что Эйла сразу же отстояла свое положение, – подумала она. – Люди должны понять, что ее не так легко обвести вокруг пальца. Все-таки ей предстоит стать женой мужчины, рожденного и воспитанного среди влиятельных людей, имеющих статус вождей Зеландонии.
– Голым-то он, конечно, не останется, – сказала Салова. – Но разве у него было когда-нибудь что-то приличное? У этих детей есть хоть какая-то одежда только потому, что все из жалости отдают им свои обноски. Сколько бы Ларамар ни пил, он, однако, заметьте, всегда умудряется приготовить достаточно березовицы для обмена, особенно если дело касается заготовок для новой партии своих напитков, но явно недостаточно для того, чтобы обеспечить свою жену и ее потомство. И когда надо помочь по хозяйству, его не дозовешься, ему недосуг вместе со всеми рассыпать щебенку по канавам или отправиться на охоту.
Да и Тремеда никогда не помогает, – продолжила Салова. – Вот уж два сапога пара! Вечно ей «нездоровится», когда требуется помощь в подготовке общих трапез или в устройстве других общих дел, хотя сама никогда не постесняется попросить о помощи, чтобы накормить ее «бедных, голодных детишек». Да и кто же тут сможет отказать? Они ведь правда плохо одеты, моются разве что по большим праздникам и ходят зачастую голодными.
После пиршества настроение заметно улучшилось, особенно когда подействовала березовица Ларамара. С наступлением темноты пирующие переместились к центру стоянки, где разожгли большой костер в расположенном уже под защитой скального навеса кострище. Даже в самые жаркие летние дни ночи оставались пронизывающе холодными, напоминая о близости огромных массивов вечных льдов.
Этот костер отдавал свой жар поселению, прогревал скалы, добавлял уюта общей атмосфере. И тогда дружелюбно настроенная, хотя и постоянно меняющаяся компания собралась вокруг прибывшей сегодня пары путешественников. Эйла познакомилась с таким множеством новых людей, что, несмотря на ее исключительную память, она сомневалась, что ей удалось их всех запомнить.
Волк вдруг вновь появился рядом с Эйлой, на сей раз рядом с ней сидела Пролева, держа на коленях сонного Джарадала. Мальчик оживился и захотел спуститься на землю, вызвав, очевидно, сильное беспокойство Пролевы.
– Не бойся, Волк не обидит его, – сказала Эйла.
– Он умеет очень хорошо играть с детьми, – добавил Джондалар. – Он вырос вместе с детьми Львиного стойбища и больше всех защищал одного слабого и больного мальчика.
Не слишком-то успокоенная их словами, мать спустила мальчика на землю, но продолжала поддерживать его рукой. Присоединившись к ним, Эйла обняла зверя за шею, в основном, чтобы успокоить женщину.
– Джарадал, ты хочешь погладить Волка? – спросила Эйла. Он с серьезным видом размашисто кивнул. Она поднесла его ручку к загривку Волка.
– Он щекочется! – заулыбавшись, сказал Джарадал.
– Да, мех у него щекочется. Он и его самого щекочет тоже. Сейчас он линяет, то есть часть волос у него выпадает, – сказала Эйла.
– Ему больно? – спросил Джарадал.
– Нет. Просто щекотно. Именно поэтому сейчас ему очень нравится, когда его почесывают.
– А почему у него выпадают волосы?
– Потому что становится теплее. А зимой, когда наступают холода, у него вырастает новая густая шерсть, чтобы сохранять тепло, но летом в такой шубе слишком жарко, – пояснила Эйла.
– Почему он не надевает одежду, когда холодно? – настаивал Джарадал.
Ответ пришел из другого источника.
– Волкам трудно самим шить себе одежду, поэтому Мать сама утепляет их каждую зиму, – сказала Зеландони. Она подошла к этой компании вскоре после Пролевы. – Летом, когда становится жарко, Мать забирает у них часть меха. Когда Волк линяет, Джарадал, то это означает, что Дони снимает с него часть одежды.
Эйлу удивили доброта в голосе разговаривающей с мальчиком жрицы и ее ласковый взгляд. Это заставило ее задуматься о том, хотела ли когда-нибудь Зеландони иметь детей. Она ведь целительница и наверняка знает, как предотвратить беременность, но гораздо труднее узнать, что способствует началу беременности или как избежать выкидыша. Интересно, как, по ее мнению, зарождается новая жизнь, и знает ли она, как предотвратить ее зарождение.
Когда Пролева взяла мальчика на руки, собираясь отнести его спать, Волк последовал за ними. Эйла позвала его обратно.
– По-моему, Волк, тебе пора отправляться домой, в жилище Мартоны, – сказала она, знаком велев ему «иди домой». Домом ему служило любое место, где Эйла расстилала свои спальные меха.
Поскольку холодная тьма уже завладела стоянкой за границей распространения кострового тепла, многие покинули площадку около кухонных очагов, где происходило пиршество. Некоторые, особенно семьи с маленькими детьми, удалились в свои жилища. В полумраке вокруг костра осталась в основном молодежь, сидели здесь и люди постарше, иногда, объединившись в маленькие компании, кто-то вел доверительные беседы, кто-то рассказывал истории, а парочки обнимались. В такие вечера мужчины и женщины могли объединиться в совершенно неожиданные пары, чтобы разделить Дары Радости, и если все происходило по обоюдному согласию, то веселье шло своим чередом.
Этот вечер напомнил Эйле праздник Почитания Матери, когда, почитая Ее, люди обычно делили посланные Ею Дары Радости. И нынче вечером Она, видимо, останется довольна оказанным Ей почтением. «Зеландонии не слишком отличаются от Мамутои, – подумала Эйла, – или от Шарамудои, или от Лосадунаи, а с Ланзадонии они даже говорят на одном языке».
Несколько мужчин пытались уговорить красивую чужеземку порадовать Великую Мать, разделив с ними Ее Дары. Эйла с удовольствием внимала их пылким речам, но дала понять, что все ее радости связаны с Джондаларом.
У него были смешанные чувства по поводу вызванного ею всеобщего интереса. Ему понравилось, что его соплеменники так хорошо приняли ее, и он гордился тем, что так много мужчин восхищались приведенной им женщиной, но ему хотелось, чтобы они не столь откровенно стремились увлечь ее на спальные меха – особенно старался незнакомец по имени Чарезал, – и Джондалар обрадовался, увидев, что она не проявила никакого желания уйти с кем-то из них.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131