— Я чувствовал, как ребенок шевельнулся, — прошептал он почти благоговейно. Она ощутила на своей коже теплоту его дыхания. — Он шевельнулся прямо под моей рукой. — Он растопырил пальцы на животе, как бы приглашая, но когда ничего не произошло, его рука снова начала исследовать интимный мир между ее ног.
А Кэтрин закрыла глаза и разрешила ему… разрешила ему… разрешила, уносясь в мириады эмоций, которые она так долго держала взаперти. Она мысленно говорила ребенку: «Это твой отец».
А рука отца погрузилась в тело матери, которое готовилось к рождению их ребенка.
— Слишком поздно, Клей, — прошептала она.
— Я знаю. — Тем не мене он поцеловал теплый, твердый шар ее живота, затем положил лицо на то место, где соединялись ее ноги, как будто пытаясь утешить ее и себя. Ребенок ударил ему в ухо.
Мучительно Кэтрин возвратилась в действительность с того безопасного места, в которое позволила себе окунуться. Биение сердца в странных местах ее тела говорило о том, что она позволила Клею зайти слишком далеко, чтобы потом расстаться с ним, когда придет время.
— Остановись, Клей, — нежно прошептала она.
— Я только прикасаюсь, вот и все.
— Остановись, это нехорошо.
— Я не буду ничего делать. Просто позволь мне прикасаться к тебе, — пробормотал он.
— Нет, остановись, — настаивала она, напрягаясь.
— Не отстраняйся… иди сюда.
Но она стала сопротивляться, полностью придя в себя. Он сделал движение и попытался обнять ее, потом спросил:
— Почему ты вдруг отстраняешься?
— Потому что это нехорошо, когда мать находится в больнице.
— Я не верю тебе. Минуту назад ты совершенно забыла о своей матери, разве не так? Почему ты отворачиваешься?
Она не знала, что ответить. Очень нежно он сказал:
— Кэтрин, я не твой отец. Я никогда не стану винить тебя. Ты отворачиваешься не из-за матери, а из-за своего отца, разве нет?
Она только задрожала.
— Если ты будешь сейчас отстраняться, будь уверена, он побьет тебя так же, как побил мать, только отметины, которые он оставит на тебе, не сойдут так быстро, разве ты не понимаешь этого?
— Это по моей вине он ее избил, потому что однажды я не устояла перед тобой. И теперь я здесь снова… я… ты… — Но она не закончила. Она казалась смущенной, напуганной.
— Он делает из тебя эмоционального урода, разве ты этого не видишь?
— Нет, нет, я не такая! Я хочу, я чувствую, я нуждаюсь, как любой другой человек!
— Тогда почему ты не позволяешь себе показывать это?
— Я т-только что это делала.
— Но посмотри, что из этого вышло, — прошептал он с болью в голосе.
— Убери от меня свои руки, — произнесла она дрожащим голосом. Она снова плакала, но он не выпустил ее из своих объятий.
— Почему? Чего ты боишься, Кэтрин?
— Я не боюсь! — Комок застрял у нее в горле.
Она лежала, вытянувшись на спине, а он хотел, чтобы она признала то, что так долго лишало ее всяческих эмоций, и боялся, что этот разговор может привести к обратным действиям и сделать ей больно.
— Боишься тех имен?
Он продолжал ее обнимать, а мозг Кэтрин возвращался к тем мерзким, неприятным воспоминаниям, от которых она никак не могла освободиться. Кэтрин ощутила на своем лице дыхание Клея, и это возвратило ее к действительности, к мужчине, которого она любила и так боялась любить, боялась потерять.
— Я… я не боюсь, — сказала она, задыхаясь. Рука Клея лежала на ее плечах, и он чувствовал, как она дрожит. Ее тело напряглось, когда она повторила: — Я не… я не…
Он ослабил свои руки и мягко спросил:
— Ты не кто? Скажи это, скажи и освободись от этого. Кто? — Она перестала сопротивляться ему, а когда он отпустил ее руки, она закрыла одной глаза и всхлипнула. С безграничной нежностью он касался ее грудей, ее живота, набухшего мира между ногами. Он настойчиво шептал: — Ты не кто? Скажи это, Кэтрин, скажи.
— Я не… — попыталась она снова, но резко остановилась.
— Нет, ты не такая, не такая, поверь мне. Скажи это, Кэтрин. Ты не кто?
Наконец она произнесла быстро, дрожащим голосом, закрыв лицо руками.
— Я не плохая, я не проститутка, я не шлюха! Нет, нет, это все не я!
Он обнял ее и прижал к себе, как бы защищая. Закрыв глаза, она обвила его шею руками. Он чувствовал, как содрогалось ее тело, прильнул губами к ее волосам и заговорил:
— Нет, ты никогда такой не была, и неважно, сколько раз он тебе говорил это.
— Тогда почему он меня так называл, Клей? Почему?
— Я не знаю. Ш-ш-ш… Важно то, что ты не веришь ему и больше не позволишь, чтобы он тебя обидел.
Они лежали рядом — изнуренные и молчаливые. Перед тем как уснуть, Кэтрин снова представила себе мать. Она поняла, что сама просто не захотела стать такой же замкнутой и кроткой.
И впервые за все время она почувствовала, что одержала победу над Гербом Андерсоном.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Ада открыла глаз, попыталась пошевелить губами, но не смогла.
— Мама? — прошептала Кэтрин.
— Кэти? — Губы Ады по-прежнему были сильно опухшие.
— Ты долго спала.
— Да?
— Ш-ш, не двигайся. Постарайся лежать спокойно. У тебя сломано ребро, и если пошевелишься, тебе будет больно.
— Я так устала, — сказала пожилая женщина, уступая и снова закрывая глаз. Но вскоре опять открыла его. — Ты плакала? — Она не могла правильно произносить некоторые звуки.
— Немного. Не беспокойся обо мне, просто думай о… — Кэтрин не в силах была договорить. Слезы опять обожгли распухшие веки. Ада заметила это и протянула руку. Кэтрин взяла ее, чувствуя маленькие, хрупкие косточки, как у воробья. Как мало сил было в матери. Та самая беспомощность, что чувствовал Клей накануне вечером, сейчас охватила Кэтрин.
— Я не видела, чтобы ты плакала с тех пор, как была маленькой девочкой, — прошептала Ада, стараясь изо всех сил сжать руку дочери.
— Я отказалась от этого давным-давно, мама, а то плакала бы все время.
— Это нехорошо…
— Нет-нет. — Кэтрин сглотнула. — Мама, ты не должна разговаривать.
— Странно, ты говоришь, что я не должна разговаривать, — а я говорю, что ты не должна плакать…
— Почему бы тебе не подождать, пока ты окрепнешь и наберешься сил.
— Я девятнадцать лет ждала, чтобы стать сильнее.
— Мама… пожалуйста.
Нежное пожатие руки заставило Кэтрин замолчать. Ада с усилием продолжала говорить:
— Дело во времени. Вот послушай. Я — слабая женщина, всегда была слабой и теперь расплачиваюсь за это. Хочу тебе рассказать. Герб поначалу был добр ко мне, когда я только вышла за него замуж. Когда Стив был ребенком, ты бы видела Герба с ним, ты бы не узнала отца. — Она закрыла глаза, на мгновение успокоилась, а потом продолжила: — Все началось с пролива Тонкина. Герб находился в запасе. Когда его соединение призвали в действующую армию, я не знала, когда он вернется. Но оказалось хуже, чем мы думали — он ушел на два года. Он многое повидал за это время. Он повидал так много, что вернулся домой, пристрастившись к спиртному. Он мог побороть в себе это пристрастие, но он никогда не мог побороть ощущение, возникшее в нем, когда он пришел и увидел, что я жду ребенка.
Кэтрин сомневалась, правильно ли она поняла неразборчивые слова Ады.
— Р-ребенка?
В комнате воцарилась тишина. Единственный открытый глаз Ады уставился в потолок.
— Да, ребенка. Это была ты, конечно.
— Я?
— Я говорила тебе, что я слабая женщина. — Глаз Ады наполнился слезами.
— Я не его?
Разбитая голова слабо кивнула, и в этот момент чувство свободы заполнило Кэтрин.
— Вот видишь, это не только его вина, Кэти. Я так поступила с ним, и он никогда не мог меня простить, как и тебя тоже.
— Я не понимала этого до настоящего момента…
— Я боялась тебе рассказать.
— Но почему? — Кэтрин склонилась над матерью, чтобы та могла получше видеть ее лицо. — Мама, пожалуйста, я не виню тебя, мне просто нужно знать, вот и все. Почему ты никогда за меня не заступалась? Я думала, ты не… — Кэтрин замолчала и отвела взгляд в сторону.
— Любила тебя? Я знаю, ты это хотела сказать. Это совсем не оправдание, но Герб… Он всегда ждал удобного момента, чтобы отомстить мне. Ты же знаешь — он меня так часто бил… Я боялась его, Кэти. Я всегда боялась его…
— Тогда почему ты не ушла от него?
— Я считала, что виновата перед ним и должна остаться. Кроме того, куда бы я пошла?
— А куда ты собираешься идти сейчас? Естественно, ты не собираешься возвращаться к нему?
— Нет, мне не нужно делать это теперь, когда ты знаешь. Кроме того, сейчас все по-другому. Вы со Стивом уже взрослые, теперь мне осталось беспокоиться только о себе. Стив сделал себе карьеру в армии, а у тебя есть Клей. Мне не нужно больше о тебе беспокоиться…
Кэтрин почувствовала укор вины. Она машинально погладила руку матери и придвинулась ближе к ней, чтобы рассмотреть ее лицо.
— Кто он был, мама? — задумчиво спросила Кэтрин.
На распухших губах появилось что-то похожее на улыбку.
— Неважно, кто он был, важно какой. Он был прекрасным человеком. Это было самое лучшее время в моей жизни. Я бы прошла снова все эти годы ада с Гербом, если бы смогла еще раз пережить те дни с твоим отцом.
— Значит, ты его любила?
— Да… О, как я его любила!
— Тогда почему ты не оставила па… Герба и не вышла за него замуж?
— Он уже был женат.
Услышав это, Кэтрин поняла, что внутри ее матери жила другая Ада, которую она никогда не знала, и только знакомым оставался блеск в ее отекшем глазу. Этот блеск был вызван приятными воспоминаниями.
— Он еще жив? — спросила Кэтрин, испытывая внезапное желание узнать все о нем.
— Он живет в этом городе. Вот почему будет лучше, если я тебе не скажу, кто он.
— Но когда-нибудь ты мне скажешь?
— Я не могу ТЕБЕ этого обещать. Видишь ли, он часто уезжает. Сейчас он БОЛЬШОЙ человек. Тебе никогда не было бы стыдно иметь такого отца… У меня… у меня слегка пересохло в горле. Мне можно выпить немного воды, как ты думаешь?
Кэтрин помогла матери, та немного попила и с тяжелым вздохом снова откинулась на подушки.
— Мама, я тоже должна сделать признание.
— Ты, Кэтрин? — удивилась мать.
Кэтрин размышляла над тем, могла ли мать вообще когда-нибудь подумать о ней плохо. Она сама была слишком занята поисками внешних проявлений любви, чтобы разглядеть более глубокое внутреннее чувство.
— Мама, я сделала это умышленно… Забеременела, я имею в виду. По крайней мере, я так думаю. Я хотела свести счеты с Гербом за все оскорбления, хотела уйти от вас обоих, из дома, где не было ничего, кроме драк и пьянства. Подсознательно я верила, что ребенок мне в этом поможет, и я найду любовь. Я не думала, что это отразится на тебе, но я чувствую, что каким-то образом мой поступок послужил причиной того, что он тебя побил, разве нет?
— Нет, нет, не вини себя, Кэти. Это длится давно. Он сказал, что я нахожусь под его судом, и по моей вине он никогда не получит денег от Клея. Но настоящая причина состоит в том, что ты не его дочь. Я говорю правду. Я не хочу, чтобы ты обвиняла себя.
— Но я так все испортила!
— Нет, дорогая! Просто выбрось это из головы. У тебя есть Клей, скоро родится ребенок, и с таким отцом, как Клей, он тоже обязательно кем-то станет.
— Мама, Клей и я… — Но Кэтрин не смогла рассказать матери правду о том, какое будущее ждет ее с Клеем.
— Что?
— Мы думали над тем, что, когда родится ребенок, и если тебе станет лучше, и ты наберешься сил, ты приедешь и останешься с нами на пару дней, чтобы помочь.
Кэтрин улыбнулась, ее сердце разрывалось, когда она увидела, как мать довольно вздохнула и закрыла глаза.
Прошел день с тех пор, как Кэтрин и Клей разделили одну кровать. В то утро Клей ушел, оставив Кэтрин спать. Возвращаясь домой под вечер, он горел желанием ее увидеть.
Услышав, как хлопнула дверь, она опустила руки, забыв выключить воду — она продолжала литься на нож и сельдерей, который она мыла. Он поднялся наверх зашел на кухню и, встав сзади, легонько положил руку на плечо.
— Как она сегодня?
Он прикоснулся, и она почувствовала, как тепло струится через ее блузку, проникая через кожу, мускулы в ее сердце. Ей хотелось повернуться, взять его ладонь, поцеловать ее и положить себе на грудь, сказав: «Как ты сегодня? Как я? Нам было лучше от того, что произошло между нами прошлой ночью?»
— Ей очень больно, но ей дают болеутоляющие средства. Ей очень трудно разговаривать, потому что у нее опухли губы.
Клей сжал ее плечо, ожидая, что она повернется, что он снова будет ей нужен, как прошлой ночью. Он слышал запах ее волос, ее тела, надушенного цветочными духами. Он наблюдал, как вода течет по ее рукам, как она очищает сельдерей от корней.
«Почему она не поворачивается, — думал Клей. — Разве она не чувствует мое прикосновение? Она должна знать, что я тоже боюсь».
Кэтрин начала чистить другую веточку сельдерея, хотя она ей была не нужна. Ей страстно хотелось посмотреть ему в глаза и спросить: «Что я для тебя значу, Клей?» Но если бы он ее любил, он, конечно, уже давно бы сказал об этом. Ни разу за все месяцы, что они жили вместе, он даже не намекнул, что любит ее.
Их сердца бешено бились от сознания друг друга. Клей видел, что руки Кэтрин замерли. Он провел пальцами по голой коже ее шеи, потом они скользнули под воротничок, а большой палец поглаживал мочку уха. Вода продолжала бесполезно течь, но глаза Кэтрин были закрыты, а ее запястья свободно свисали на краю раковины.
— Кэтрин… — Его голос был хриплый.
— Клей, прошлая ночь никогда не повторится, — произнесла она.
На него нахлынули разочарования.
— Почему? — Он взял у нее из рук нож, бросил его в раковину и закрыл воду. Когда он заставил ее повернуться и посмотреть ему в лицо, он снова тихо спросил: — Почему?
— Потому что мы сделали это по неправильной причине. Этого недостаточно — недостаточно просто того, что у матери осложнения, и ребенок твой. Разве не понимаешь?
— Но мы нужны друг другу, Кэтрин. Мы женаты, я хочу…
Она вдруг положила мокрые руки ему на щеки, перебивая:
— Успокойся, Клей. Это легче всего, потому что представление прошлой ночи не повторится.
— Черт побери, я тебя не понимаю! — сердито произнес он, убирая ее руки со своего лица и держа ее за плечи.
— Ты не любишь меня, Клей, — сказала она со спокойным достоинством.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52