Теплота его руки разливалась по ее телу, но внутри не было никакого трепета.
— Я ничего не чувствую, — сказал он, чувствуя себя обманутым.
— Я думаю, все сделано…
— Тогда, что это было?
— Это, очевидно, стук моего сердца…
— Ох.. — Но он не убрал свою руку. Она тепло лежала рядом с ее рукой, и он спросил:
— Какое у тебя было ощущение?
— Не знаю. Как будто… как будто держишь котенка и через шерстку слышишь его мурлыкание, только каждый раз оно длилось всего лишь секунду.
Лицо Клея запылало. Он по-прежнему держал руку на ее животе. Его рука упрямо не хотела двигаться с места, пока ЧЕГО-НИБУДЬ не почувствует!
«Так приятно касаться ее», — подумал он.
— Клей, больше ничего не будет, я не думаю…
— Ох. — Расстроенный, он убрал руку. Но там, где лежала его рука, остались пять жирных полосок на зеленой хлопчатобумажной блузке.
— Ты поставил на мне печать, — пошутила она, вытягивая блузку за кайму и осознавая, какой приятной была его рука.
Он увидел молнию, которая была не до конца застегнута, и застежку, которая тоже была расстегнута.
— Да, на всю жизнь, — весело ответил он. Ему вдруг очень сильно захотелось ее поцеловать. Она выглядела такой женственной, такой удрученной оттого, что все так быстро произошло. — Пообещай, что ты скажешь мне, когда в следующий раз это случится?
Но она не пообещала. Вместо этого она отошла на приличное от него расстояние, потом что-то пробормотала по поводу того, что нужно убрать масляные пятна, пока они основательно не впитались, и направилась в ванную.
Когда она возвратилась, на ней было розовое платье и пушистые вязаные ботиночки. После того как она снова уселась на диване по другую сторону вазы с попкорном, Клею было трудно сосредоточиться на учебниках.
Сейчас Кэтрин уже хорошо знала, что Клей любит по утрам пить кофе. Спустя несколько дней он сидел на кухне, читая утреннюю газету, когда она спустилась. Он налил себе кофе, сделал глоток, посмотрел поверх газеты, и его губы отодвинулись от чашки, которая так и повисла в воздухе.
— Ну, ну, ну… посмотри-ка сюда, — вполголоса протянул он.
Она порозовела, резко бросила кусочек хлеба в тостер, повернувшись к нему спиной.
— Повернись, чтобы я мог на тебя посмотреть.
— Это всего лишь платье для беременных, — сказала она, обращаясь к тостеру, глядя на свое отражение в нем.
— Тогда почему ты так стесняешься?
— Я не стесняюсь, ради Бога! — Она резко повернулась. — Просто я чувствую, что это становится заметным, вот и все.
— Ты выглядишь в этом платье привлекательной!
— Привлекательной, — пренебрежительно пробормотала она. — Как слон Дамбо.
— Ну, в нем намного удобнее ходить, чем с расстегнутыми молниями и застежками. — Она снова залилась краской. — Ну, я не мог не заметить, когда прошлой ночью щупал твой животик.
— Я постоянно думаю о том, как увижусь с твоей бабушкой. Я буду в этом платье для беременных. Как подумаю об этом, так мне не хочется с ней встречаться как можно дольше.
Он положил газету, встал, чтобы налить себе еще кофе.
— У природы свои законы, и даже бабушка Элизабет Форрестер не в силах их остановить. Не жмурься так, Кэтрин.
Она повернулась, чтобы намазать маслом свой тост.
— Я не хочу думать о том, как встречусь с ней в первый раз в этой одежде.
Поддавшись порыву, он подошел к ней сзади и коснулся губами ее волос, продолжая держать в руке чашку.
— По всей видимости, ты ее не увидишь до Рождества, поэтому перестань беспокоиться. — Стоя лицом к шкафам, Кэтрин не могла понять, что она чувствовала сзади на своей голове, а потом, без предупреждения, его рука обняла ее за талию, а пальцы широко растянулись на ее животе. — Здесь еще происходят какие-нибудь движения? — спросил он.
Стоя сзади, он видел, как ее челюсти остановились. Она проглотила кусок тоста так, как будто ему трудно было упасть вниз.
— Не прикасайся ко мне, Клей, — предупредила она, тихо, напряженно, жестко, и ни один мускул не дрогнул. Его рука замерла, а комната, казалось, хрустнула.
— Почему? Ты моя же…
— Я не вынесу этого! — рявкнула она, бросая на стол тост. — Я этого не вынесу!
Он почувствовал, как кровь хлынула ему в голову, и ощутил сильную боль от ее неожиданного взрыва.
— Хорошо, я прошу, черт возьми, извинения.
Он с силой поставил чашку, выскочил из комнаты, не сказав ничего, кроме «до свиданья».
Когда дверь захлопнулась, Кэтрин склонилась над столом, поставила локти и закрыла лицо руками. Ей хотелось закричать: «Вернись! Вернись! Не верь мне, Клей! Мне так сильно нужны твои прикосновения. Вернись и сделай так, чтобы я позволила тебе прикоснуться, даже если буду спорить. Улыбнись мне и пожелай приятного „до свидания“, как это было всегда. Ты мне так нужен, Клей. Утешь меня, успокой, прикоснись ко мне, прикоснись. Только сделай так, чтобы все это было настоящим, Клей!»
Это был ужасный день.
Она приготовила ужин и ждала. Ждала и ждала. Но он не пришел. Наконец она поела сама, глядя на пустой стул рядом с собой, еда застревала в горле, как картонная коробка. Она съела очень мало.
Она вставила одну из его любимых кассет, просто для того, чтобы в доме появился какой-нибудь шум, но от этого стало еще хуже. Она чувствовала себя еще более несчастной, чем раньше, это только вернуло воспоминания о том, как он хлопнул дверью. Она поставила одну из своих любимых кассет, но, естественно, скоро зазвучала песня, которая все время напоминала ей о нем: «Ты просто слишком хороша, чтобы быть настоящей». От этого ей стало совсем плохо, и она решила подождать в тишине. В одиннадцать часов она перестала ждать и пошла спать.
Она проснулась в два часа ночи, тихонько спустилась по темному холлу и заглянула в гостиную. Было трудно что-либо различить в полной темноте. Она на ощупь подошла к дивану, осторожно протянула руку и почувствовала, что нет постельного белья, нет Клея.
Наконец в пять часов она уснула, а через полтора часа проснулась от будильника. До того как спуститься вниз, Кэтрин знала, что Клея там нет.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Занятия в университете оказались тщетными в тот день. Кэтрин сидела на уроках, как зомби, почти ничего не видя, а слыша еще меньше. Все, что она видела, это руку Клея на своем животе в тот вечер, когда они ели попкорн. Единственное, что она слышала, это его голос: «Можно мне попробовать?» Она помнила те глаза, глаза, к которым она уже так привыкла, в них появилось новое выражение: «Я ничего не чувствую, Кэтрин. На что это было похоже?»
При мысли, что его не было дома всю ночь, она вся затряслась. Когда она придет домой и увидит, что его нет, ей следует позвонить его родителям. Ей становилось плохо при мысли о том, что сегодня вечером он опять может не прийти, поэтому она сама не спешила возвращаться домой. После занятий она решила навестить девушек в «Горизонте». Утром в десять часов у Мари начались схватки, и теперь они все ждали новостей из больницы. Не задумываясь, Кэтрин села в машину и поехала в Медицинский Центр. Там ей разрешили подождать в комнате для отцов. Было девять часов, когда сообщили новость. Кэтрин не разрешили повидать Мари, потому что ее сразу же забрали в комнату отдыха, а Кэтрин, наконец, поехала домой.
Когда она вошла в дом, в гостиной горел свет. Увидев свет, она почувствовала, как бешено застучало ее сердце. Кэтрин открыла дверь. Было тихо. Она медленно повесила пальто и еще медленнее стала подниматься наверх. Клей стоял в гостиной, как разъяренный самурай. Его рубашка висела расстегнутая и помятая, на щеках появилась щетина, волосы были в беспорядке, лицо казалось измученным от бессонной ночи.
— Где, черт побери, ты была? — заревел он.
— В больнице.
Его гнев мгновенно исчез, сменившись опустошенностью, как будто лифт очень быстро спускался. Он посмотрел на ее живот.
— Что-то случилось?
— Просто Мари родила девочку весом в шесть с половиной фунтов. — Она повернулась, чтобы идти наверх, когда почувствовала, что ее грубо развернули за локоть.
Еще больше разгневанный тем, что начал было думать, что что-то случилось с Кэтрин, он рявкнул:
— Ну, знаешь, ты могла бы позвонить!
— Я! — огрызнулась в ответ Кэтрин. — Я могла бы позвонить! А как насчет тебя!?
— Меня выставили за дверь! Помнишь?
— Я не выставляла тебя за дверь!
— Хорошо, но ты сделала так, что мне совсем не хотелось возвращаться.
— Это твое право, мистер Форрестер. Я уверена, вы не мерзли на холоде.
— Нет, конечно, черт возьми, я не мерз.
— И она позволила вам лапать свой прекрасный плоский живот всю ночь?
— А тебе какое дело? Ты дала мне разрешение лапать ее где угодно, не так ли?
— Правильно, — прошипела она. — Где угодно!
— Кэтрин, давай не будем ссориться, ладно? Я клянусь, что я…
— О, ты клянешься! Бедняжка. Я не поспала и двух часов прошлой ночью. Я волновалась, что ты сел в машину и ездил, как сумасшедший, пока где-нибудь не врезался на своем «корветте». А ты все это время был с ней, а сейчас пришел домой и плачешь, что устал? Пощади меня.
— Я не говорил, что был с ней. Ты сама это предположила.
— Я ни на секунду не сомневаюсь в том, был ты с ней или нет. Если таким образом ты от меня отстанешь, прекрасно! Проводи с Джил Мангассон столько времени, сколько тебе захочется. Только сделай одолжение, предупреждай меня, чтобы я не готовила для тебя ужин, когда будешь отсутствовать, договорились?
— А как ты думаешь, кто готовил ужин сегодня для тебя? Она перевела взгляд на кухню. По всему было видно, что к еде не прикасались. Кэтрин не знала, что сказать. Он опять вскипел.
— Просто представь себе, что я подумал, когда увидел, что ты не дотрагивалась до еды?
— Я знаю, чего ты не мог подумать — то, что я нахожусь в каком-то месте со своим старым приятелем!
Он провел рукой по волосам, как будто хотел взять себя в руки, потом отвернулся.
— Ты бы лучше позвонила своей матери, потому что она ужасно волнуется.
— Мая мать? Как она об этом узнала?
— Я не думал, что ты можешь еще куда-нибудь пойти, поэтому позвонил ей домой.
— О, прекрасно, просто замечательно! Я не звонила ТВОЕЙ матери, чтобы проверить, где ты.
— Ну, вероятно, тебе следовало бы это сделать, потому что я был там. — Он прошел через гостиную и шлепнулся на диван. — Господи, — сказал он, глядя в окно, — я не знаю, что на тебя нашло вчера утром. Все, что я сделал, это дотронулся до тебя, Кэт. Это все, что я сделал. Разве это было так плохо? Как ты думаешь, что чувствует мужчина, если к нему так относятся? — Он встал и начал расхаживать по комнате вперед-назад. — Я живу, как святой монах! Не смотри! Не прикасайся! Следи за тем, что говоришь! Спи на этом диване, как какой-то евнух! Весь этот расклад просто неестественен!
— А чья это была идея?
— Хорошо, признаю, моя, но будь благоразумной, а?
Ее голос стал насмешливым.
— Что я для тебя, Клей? Еще одно завоевание? Это то, чего ты добиваешься? Еще одна отметина на твоем, — она нагло посмотрела на его промежность, — что бы это ни было? Мне думается, что у тебя получится лучше с кем-то другим, чем с избитой, с большим животом неудачницей, как я. Послушай, я собираюсь выйти из этого замужества с меньшим количеством шрамов, чем до замужества, а чтобы сделать это, мне нужно держать тебя подальше от себя, понимаешь? Просто стой в стороне!
Вдруг Клей бросился через комнату, схватил одной рукой ее за запястье, а другую руку яростно выбросил в сторону, восклицая:
— Черт побери, Кэтрин, я твой муж!
Инстинктивно она закрыла голову рукой, садясь на корточки, ожидая, когда обрушится удар.
При виде ее испуга Клей низко согнулся, его гнев утих и сменился жалостью, от которой было больно — намного больнее, чем от мысли, что он не может прикоснуться к ней.
Он встал на колено рядом с ней.
— Кэт, — сказал он хриплым голосом. — Господи, Кэт, я не собирался ударить тебя.
Она по-прежнему стояла, съежившись, на коленях, погруженная в какой-то большой страх, который ему было трудно понять.
— Эй, пошли, дорогая, это Клей. Я бы никогда тебя не ударил, разве ты этого не знаешь? — Он думал, что она плачет, поскольку ее тело сильно содрогнулось. «Ей нужно поплакать, — думал он, — ей нужно было поплакать еще несколько недель назад». Он видел, как ее пальцы впились в заднюю часть шеи. Он взял ее за руки. — Пойдем, Кэт. Это всего лишь глупая ссора, и она закончилась, да? — Он убрал назад локон ее волос, что спускался на лицо и закрывал его, как золотой водопад. Он наклонился ниже, стараясь заглянуть в лицо, но она сжимала рукой голову, сидя на корточках, как сумасшедшая. Страх раздирал его изнутри. Казалось, что его сердце увеличилось вдвое. — Кэт, извини. Пошли, я не… Никто не обидит тебя, Кэт. Пожалуйста, дорогая, прости меня… — Комок собрался в его горле. — Позволь мне провести тебя к кровати, о'кей?
Что-то вернуло ее к действительности. Наконец она подняла голову и одним глазом посмотрела на него сквозь завесу волос. С нежностью в голосе он пообещал:
— Я не буду прикасаться к тебе. Я просто хочу помочь тебе добраться до кровати. Пошли. — Он ожидал увидеть слезы, но их не было. Наконец, она встала, отбросила назад волосы и посмотрела на него подозрительно. На ее лице была защитная маска безразличия.
— Я сама могу это сделать. — Ее голос был слишком сдержанным. — Я не нуждаюсь в твоей помощи.
Размеренными движениями она поднялась и вышла из комнаты. Опустошенный, он остался стоять на одном колене посреди комнаты.
После этого случая Кэтрин проводила вечера в свободной комнате. Она либо шила себе просторную одежду, либо печатала на машинке. Если ей нужно было что-то учить, она тоже делала это в пустой спальне. Как рак-отшельник, она заползла в свой панцирь.
После нескольких вечеров беспрерывного печатания, Клей подошел к дверям спальни, стоял так, глядя на ее спину и не зная, как к ней приблизиться.
— В последнее время ты много печатаешь. У твоих профессоров накопилось много работы или еще что-нибудь?
Она даже не повернулась.
— Мне нужно напечатать пару семестровых работ.
— Если тебе нужны деньги, почему ты не скажешь? — нетерпеливо спросил он.
— Я хочу печатать, чтобы чем-то себя занять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52