Ее брачные планы вообще не предполагали, что она будет испытывать страстные чувства в отношении кого бы то ни было. И правда, самой смелой ее надеждой было заполучить мужа, который не будет ей противен и поцелуй которого будет приятен губам, но не затронет всего ее существа.
Этого ей было бы довольно.
Но теперь… Но это…
Майкл поцеловал ее. И что хуже всего, она ответила на поцелуй и с этих самых пор не могла думать ни о чем, кроме как о его губах, воображать, как они прижимаются к ее губам и остальным частям тела. По ночам, когда она лежала одна в своей громадной постели, мечты эти становились явственнее и рука ее сама собой начинала тихонько двигаться вниз, но останавливалась, не достигнув конечной цели.
Она не станет… Нет, она не может предаваться фантазиям о Майкле. Это было бы дурно. Испытывать подобные чувства вообще к кому бы то ни было ужасно, а уж к Майклу…
Он же двоюродный брат Джона. Его лучший друг. И ее лучший друг. И не следовало ей целовать его.
Но, подумала она со вздохом, до чего же это было великолепно!
Ей пришлось выбрать трусость, а не дурость и бежать в Шотландию, потому что она не очень-то верила, что сумеет устоять в другой раз.
Она прожила в Килмартине уже почти неделю, стараясь с головой уйти в привычную жизнь семейного гнезда. Тут всегда было полно дел — проверять счета, посещать арендаторов, — но как-то не находила она прежнего удовлетворения в этих хозяйственных заботах. Казалось бы, сама монотонность их должна действовать успокоительно, но совсем напротив: она тревожилась, места себе не находила, никак не могла сосредоточиться на чем-нибудь одном.
Она стала нервной и рассеянной и большую часть времени не знала, куда себя девать — в самом буквальном смысле слова. Ей не сиделось на месте, и потому она пристрастилась к долгим путешествиям по окрестностям: натягивала самые удобные свои башмаки и бродила, пока не сморит усталость.
И хоть это нисколько не помогало лучше спать по ночам, все же она старалась, как могла, занять себя.
Вот и сейчас она старалась изо всех сил и как раз перевалила через вершину самого высокого холма в окрестностях Килмартина. Тяжело дыша от изнеможения, она глянула в темнеющее небо, стараясь определить по его виду, сколько сейчас может быть времени и не собирается ли дождь.
Уже поздно, а что до дождя, то очень может быть.
Она нахмурилась. Пора бы уже и домой.
Идти было не так уж далеко, только спуститься с холма и перейти луг. Но к тому времени, когда она добралась до величественного портика, украшавшего фронтон дома, уже начало моросить и ее лицо все было в мелких каплях дождя. Она сняла шляпку и как следует встряхнула, радуясь, что не забыла нацепить ее перед выходом — не всегда она была так предусмотрительна, — и совсем уж собралась подняться к себе в спальню, где намеревалась полакомиться печеньем и шоколадом, как перед ней явился Дэвис, дворецкий.
— Миледи? — заговорил дворецкий, явно желавший привлечь ее внимание.
—Что?
— У вас гость.
— Гость? — Франческа почувствовала, как лоб ее прорезают морщины. Почти все, кто навещал ее в Килмартине, уехали в Эдинбург или Лондон, так как сезон уже начался.
— То есть не то чтобы гость, миледи.
Майкл. Наверняка он. Кто же еще? И нельзя сказать, что она была так уж удивлена. Ей приходило в голову, что он может последовать за ней, хотя она-то думала, что он или последует за ней сразу же, или не поедет вообще. Теперь, по прошествии недели, можно считать себя в относительной безопасности в смысле его ухаживаний.
Думая о безопасности, она прежде всего подразумевала собственную реакцию на эти ухаживания.
— Где он? — спросила Франческа Дэвиса.
— Его сиятельство? Она кивнула.
— Ждет вас в Розовой гостиной, миледи.
— Давно ждет?
— Нет, миледи.
Франческа кивком отпустила дворецкого, а затем на непослушных ногах стала спускаться в гостиную. И отчего ей так нехорошо и страшно? Ведь это просто Майкл, не кто-нибудь!
Только вот, подумала она, и сердце у нее упало, никогда уже он не будет для нее просто Майклом.
Однако не то чтобы она вовсе была не готова к этой встрече. Миллион раз, не меньше, обдумывала она, что сказать. Правда, все заготовленные банальности и объяснения казались неубедительными теперь, когда перед ней встала необходимость произнести их вслух.
«Как хорошо, что ты приехал, Майкл», — например, могла бы она сказать, притворяясь, что ничего не произошло.
Или: «Ты должен знать, что все останется по-прежнему», — хотя, разумеется, все решительно переменилось.
Или же она могла бы дать волю своей ироничной натуре и начать разговор так: «Ну до чего же все глупо вышло, даже не верится!»
Только вот было очень сомнительно, что хоть один из них счел бы происшедшее глупым.
Так что она просто смирилась с мыслью, что ей придется импровизировать, и шагнула через порог прославленной и прелестной Розовой гостиной замка Килмартин.
Он стоял у окна — может, ее высматривал? — и даже не обернулся, когда она вошла. Он выглядел усталым с дороги, одежда помята, волосы взъерошены. Разумеется, он не скакал верхом всю дорогу до Шотландии — только полный дурак был способен на такое. Но ей довольно приходилось путешествовать в обществе Майкла, чтобы догадаться, что он скорее всего сидел с возницей на передке большую часть пути. Он всегда терпеть не мог закрытые кареты, в каких только и совершались длительные переезды, и часто предпочитал снег и дождь на передке тесному обществу остальных пассажиров внутри.
Она не стала окликать его по имени. Могла бы и окликнуть, конечно. Не так-то много времени выигрывала она своим молчанием — все равно он скоро обернется. Но она хотела использовать эти мгновения, чтобы привыкнуть к его присутствию, убедиться, что дыхание ее не участилось и что она не выкинет чего-нибудь по-настоящему глупого: не разрыдается, например, или, хуже того, не зальется дурацким нервным смехом.
— Франческа, — сказал он, не оборачиваясь.
Видимо, он как-то почувствовал ее присутствие. Франческа широко раскрыла глаза, хотя чему тут было удивляться? С тех самых пор как он оставил армию, он постоянно демонстрировал редкостное, почти кошачье умение чувствовать, что происходит рядом. Вероятно, это и помогло ему выжить во время войны. Вряд ли враг мог подобраться к такому человеку стыла.
— Да, — отозвалась она. А затем, так как ей показалось, что следует сказать еще что-нибудь, добавила: — Надеюсь, путешествие было приятным?
Он обернулся.
— В высшей степени приятным.
Она нервно сглотнула, стараясь не обращать внимания на то, как он хорош собой. Еще в Лондоне у нее при виде его дыхание перехватывало, но здесь, в Шотландии, он казался другим. Более диким, более примитивным.
Гораздо более опасным для ее души.
— Что-нибудь случилось в Лондоне? — спросила она в тщетной надежде, что, может быть, визит его объясняется какой-нибудь прозаической причиной. Потому что если он приехал только из-за нее, тогда, черт возьми, есть чего пугаться.
— Ничего не случилось, — ответил он, — хотя я действительно прибыл гонцом, привез тебе новость.
Она вскинула голову, ожидая продолжения.
— Твой брат только что обручился.
— Колин? — изумленно спросила она. Этот ее братец был так сильно привержен холостяцкой жизни, что она не слишком-то и удивилась бы, узнай, что счастливчик, готовящийся вступить в брак, — это ее младший брат Грегори, хоть он и был почти десятью годами моложе Колина.
Майкл кивнул:
— С Пенелопой Федерингтон.
— С Пенелопой? Вот это да, вот это сюрприз! Но приятный. Думаю, они прекрасно подойдут друг другу.
Майкл сделал шаг к ней. Руки его были сцеплены за спиной.
— Я подумал, что тебе будет интересно об этом узнать. А письмо, конечно, написать было нельзя?
— Спасибо, — сказала она. — Я очень благодарна тебе за заботу. Давненько у нас в семье не было свадеб. С тех самых пор…
«Как я вышла замуж». Оба прекрасно поняли, что она собиралась сказать.
Молчание повисло в комнате. Наконец она нарушила его, сказав:
— Да, много времени прошло. Мама, должно быть, в полном восторге.
— В общем, да, — подтвердил Майкл. — Так я понял со слов твоего брата. Сам я не имел возможности встретиться с ней.
Франческа откашлялась, затем взмахнула рукой, пытаясь сделать вид, что чувствует себя совершенно свободно в этой странной ситуации, и спросила:
— Ты надолго?
— Я еще не решил, — сказал он и приблизился к ней еще на один шаг. — Это… это зависит…
Она нервно сглотнула.
— От чего?
Он преодолел уже половину расстояния, разделявшего их.
— От тебя, — сказал он тихо.
Она поняла его слова, по крайней мере ей так показалось, но меньше всего ей сейчас хотелось вспоминать, что произошло в Лондоне. Она сделала шаг назад — всего один, дальше пятиться было некуда, дальше получилось бы уже бегство из комнаты — и притворилась, что неверно поняла его.
— Ну что за глупости! — сказала она. — Килмартин принадлежит тебе. Ты имеешь право приезжать и уезжать, когда тебе угодно. Я тебе не указ.
Его губы изогнулись в усмешке.
— Ты так думаешь? — проговорил он.
И тут она заметила, что он опять сократил расстояние между ними наполовину.
— Я пойду прикажу приготовить тебе спальню, — поспешила сказать она. — Ты какую хочешь?
— Не имеет значения.
— Тогда графские покои, — сказала она, прекрасно сознавая, что несет уже полную чепуху. — Так будет правильно. А я перееду в спальню дальше по коридору. Или даже в другое крыло, — добавила она, замявшись.
Он сделал еще шаг к ней.
— Возможно, в этом нет никакой необходимости.
Она метнула на него недоумевающий взгляд. Что это он говорит? Уж не думает ли он, что один лондонский поцелуй дает ему право свободно пользоваться дверью, соединяющей спальню графа и спальню графини?
— Закрой дверь, — сказал он, кивком указывая на распахнутую дверь позади нее.
Она бросила взгляд назад, хотя прекрасно знала, — что увидит там.
— Я не уверена, что…
— Я уверен, — сказал он. А затем тоном, который был сама мягкость, хотя за ним чувствовалась железная воля, приказал: — Закрой же.
Она закрыла. Она была уверена, что ни к чему хорошему это не приведет, но все-таки закрыла. Будет лучше, если никто из многочисленных слуг не сможет подслушать их разговор, что бы он там ни собирался сказать ей.
Но едва пальцы ее выпустили дверную ручку, как она шмыгнула мимо него и в мгновение ока оказалась в другом конце комнаты, так что теперь их разделяло безопасное для нее расстояние, да еще и кресла к тому же.
Его этот обходной маневр, похоже, позабавил, но смеяться над ней он не стал.
— Я как следует обдумал все после того, как ты уехала из Лондона, — начал он.
Да и она передумала немало, вот только какой смысл говорить об этом?
— Я вовсе не собирался целовать тебя, — продолжал он.
— Нет! — воскликнула она слишком уж громко. — То есть, конечно, не собирался.
— Но раз уж я… раз уж мы…
То, что он заговорил во множественном числе, заставило ее поморщиться. Итак, он вовсе не собирается дать ей возможность притвориться, что она была лишь невольной соучастницей поцелуя.
— Раз уж сделано то, что сделано, — гнул он свое, — то ты не можешь не понимать, что наши отношения изменились.
Тут она подняла на него глаза; до того она с большим вниманием рассматривала узоры на ткани, которой была обтянута софа, — розово-кремовые геральдические лилии.
— Разумеется, — отозвалась она, стараясь не обращать внимания на то, как перехватило у нее горло.
Пальцы его впились в край стула, в красное дерево гарнитурного хепплуайта. Франческа пригляделась к его рукам: костяшки были совершенно белыми.
Он же нервничает, с изумлением поняла она. Этого она никак не ожидала. Кажется, ей вообще ни разу не доводилось видеть его нервничающим. Он всегда был сама светскость и элегантность, очарование его было в легкости и безупречности манер и в безнравственных остротах, слетавших с его губ.
Но теперь он выглядел совершенно по-другому. Словно он был раздет. Он нервничал! Это наблюдение заставило ее не то чтобы воспрянуть духом, но все же почувствовать, что не одна она была дурой в этой гостиной.
— Итак, я как следует обдумал все, — сказал он. И он повторяется! Очень странно.
— И я пришел к заключению, которое сначала даже мне самому показалось удивительным, — продолжал он, — хотя теперь, по здравом размышлении, я совершенно убедился, что это будет во всех отношениях наилучшим решением.
С каждым его словом самообладание возвращалось к ней, и она все меньше страдала от неловкости. Не то чтобы ей было приятно, что ему настолько не по себе, — ну разве что самую малость, потому как было только справедливо, чтобы он чуть-чуть помучился, учитывая, как она себя чувствовала всю последнюю неделю. Но она находила какое-то необыкновенное облегчение в мысли, что не она одна чувствует себя неловко, что он так же сильно встревожен и потрясен, как и она.
А если уж не потрясен, то по крайней мере не безмятежен.
Он прочистил горло, задергал подбородком, вытягивая шею.
— Полагаю, — сказал он, и глаза его посмотрели прямо на нее с замечательной ясностью, — нам следует пожениться.
Что?
Губы ее приоткрылись.
— Что?
И наконец она произнесла это: —Что?
Не «Простите, что?» и даже не «Что ты сказал?», а просто «Что?».
— Если ты выслушаешь мои доводы, — сказал он, — ты сама увидишь, насколько это здравая идея.
— Ты с ума сошел? Он отпрянул.
— Вовсе нет.
— Я не могу выйти за тебя, Майкл.
— Почему?
Почему? Потому что… Потому что…
— Потому что не могу! — выпалила она наконец. — Боже мой, уж кто-кто, а ты бы должен понимать все безумие подобной затеи!
— Признаю, что на первый взгляд идея эта действительно кажется в высшей степени неподходящей. Но если ты просто выслушаешь мои доводы, ты увидишь, насколько она здравая.
— Как такая идея может показаться здравой? Ничего более безумного я и вообразить не могу!
— Тебе не придется переезжать, — начал он перечисление, загибая пальцы для наглядности, — ты сохранишь и титул, и положение в обществе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40