— спросила Виолетта.
Майкл обернулся к ней, зная, что на лице его изображено смущение.
— Да я, в сущности, не знаю, — сказал он, со стыдом думая, что это чистая правда. — Полагаю, некоторое время уйдет на то, чтобы понять, что именно потребуется от меня в моей новой роли.
— Франческа может очень помочь тебе в этом отношении, — заметила Виолетта.
— Если она сама пожелает, — спокойно сказал Майкл.
— Ну разумеется, — подтвердила Франческа и чуть подвинулась, чтобы пропустить горничную с подносом, — ты можешь рассчитывать на меня во всем.
— Однако быстро у вас все, — пробормотал Майкл.
— Я жить не могу без чая, — объяснила Виолетта, — пью его день-деньской. И потому прислуга теперь все время держит на плите кипящий чайник.
— Ты будешь пить? — спросила Франческа, взявшая на себя обязанность разливать чай.
— Да, спасибо, — ответил Майкл.
— Никто не знает Килмартин так хорошо, как Франческа, — заявила Виолетта с гордостью матери-наседки. — Она будет тебе неоценимой помощницей.
— Я не сомневаюсь, что так оно и есть, — отозвался Майкл, принимая чашку из рук Франчески. Она не забыла, как он пьет чай — с молоком, без сахара. Почему-то это было ему безмерно приятно. — Она была графиней Килмартин в течение шести лет, а в последние четыре года еще и «графом» в придачу. — Заметив изумленный взгляд Франчески, Майкл пояснил: — Если не номинально, то во всех прочих отношениях. Ну же, Франческа, ты не можешь не понимать, что это чистая правда.
—Я…
— И это к тому же комплимент, — добавил он. — Я у тебя в таком долгу, что вряд ли когда-нибудь смогу отплатить. Я никогда бы не смог позволить себе столь продолжительного отсутствия, если бы не знал, что поместья находятся в таких умелых руках.
— Спасибо, — пролепетала она. — Поверь, это совсем не затруднило меня.
— Возможно, но все равно моя благодарность не знает границ. — И он поднес чашку к губам, давая возможность дамам вести беседу так, как им заблагорассудится.
Что они и сделали. Виолетта принялась расспрашивать его о пребывании в Индии, и он сам не заметил, как принялся рассказывать о дворцах и принцессах, караванах и карри. Правда, он умолчал о мародерах и малярии, сочтя, что это неподходящие темы для дамской гостиной.
А вскоре он вдруг понял, что сам получает от разговора несказанное удовольствие. И пока Виолетта рассказывала что-то о бале, на котором она была в прошлом году и где все было устроено «по-индийски», он подумал, что, возможно, принял верное решение.
Может, дома действительно будет неплохо.
* * *
Час спустя Франческа уже держала Майкла под руку, прогуливаясь по Гайд-парку. Солнце наконец пробилось сквозь пелену облаков, и когда она заявила, что не в силах усидеть дома в такую хорошую погоду, Майклу волей-неволей пришлось предложить ей сопровождать ее во время прогулки.
— Почти как в старые времена, — заметила она, подставляя лицо солнцу. Очень может быть, что она так заработает кошмарнейший загар или по меньшей мере веснушки, ну да все равно она будет казаться белой, как фарфор, рядом с Майклом, по лицу которого сразу было видно, что он недавно прибыл из тропиков.
— То, что мы гуляем вместе? — спросил он. — Или то, как ловко ты вынудила меня навязаться тебе в сопровождающие?
Она попыталась сохранить серьезное выражение лица.
— И то и другое, разумеется. Ты раньше часто ходил со мной гулять. Всякий раз, когда Джон оказывался занят.
— Это верно.
Они еще некоторое время шли в молчании, а затем он сказал:
— Я был удивлен, когда обнаружил сегодня утром, что тебя нет.
— Надеюсь, ты понимаешь, почему мне было необходимо уехать, — сказала она. — Конечно, мне на самом деле вовсе не хотелось уезжать: когда я попадаю в дом моей матери, мне всякий раз кажется, что я снова возвращаюсь в детство. — Она почувствовала, как губы ее сами собой сжались. — Я обожаю маму, но я уже привыкла жить своим домом.
— Ты хочешь, чтобы я устроил себе резиденцию в другом доме?
— Нет, вовсе нет, — быстро сказала она. — Ты теперь граф. Килмартин-Хаус принадлежит тебе. Кроме того, Хелен и Джанет должны были выехать всего лишь на неделю позже меня; они вот-вот прибудут, и тогда я смогу перебраться обратно.
— Выше голову, Франческа. Ты в силах вынести это? Она бросила на него взгляд искоса:
— Ты, да и любой другой мужчина, кстати сказать, этого понять не можешь, но мне гораздо больше нравится быть в положении замужней женщины, чем дебютантки. А когда я нахожусь в номере пять по Брутон-стрит, где живут сейчас и Гиацинта, и Элоиза, я чувствую себя точно так, как тогда, когда только начала выезжать в свет и было столько связанных с этим правил и ограничений.
— Ну, не так-то ты их и чувствуешь, — заметил он. — Если бы ты была дебютанткой, то тебе ни за что бы не позволили идти гулять со мной.
— Верно, — согласилась она. — Особенно с тобой, надо думать. .
— И как, скажи на милость, это следует понимать? Она засмеялась:
— Ну же, Майкл. Не думаешь ли ты, что тебе удалось заставить всех забыть о твоей ужасной репутации за те четыре года, что ты отсутствовал?
— Франческа…
— Ты превратился в легенду!
На лице его выразились изумление и ужас.
— Это правда, — настаивала она, недоумевая между тем, чему это он так удивился. — Господи, дамы до сих пор о тебе говорят!
— Надеюсь, они не тебе это говорят, — пробормотал он.
— Мне в первую очередь. — Она шаловливо улыбнулась. — Все дамы желали знать, когда ты собираешься вернуться. А теперь, когда распространятся слухи о твоем возвращении, станет еще хуже. Должна признаться, это престранная роль — быть поверенной тайн самого отъявленного повесы Лондона.
— Поверенной тайн, значит?
— А как еще можно назвать это?
— Нет-нет, поверенная тайн — вполне подходящее выражение. Просто если ты думаешь, что я поверяю тебе все…
На лице Франчески появилось сердитое выражение. Как это было похоже на него — многозначительно оборвать фразу на полуслове, заставить ее воображать невесть что!
— Так, значит, ты поведал нам не все индийские приключения?
Он только улыбнулся в ответ. Дьявольски.
— Очень хорошо. Позволь мне тогда перевести разговор в более приличное русло. Так что же ты все-таки собираешься делать теперь, когда ты вернулся? Займешь свое место в парламенте?
Он, судя по всему, даже не задумывался над этим вопросом.
— Именно этого желал бы Джон, — добавила она, понимая, что давит на него самым что ни на есть бессовестным образом.
Майкл только посмотрел на нее мрачно, и по глазам его она поняла, что он вовсе не одобряет такую тактику.
— И жениться тебе тоже придется.
— А ты, значит, собираешься взять на себя обязанности свахи? — заметил он брюзгливо.
Она пожала плечами:
— Если ты пожелаешь. Уж верно, я справлюсь с этим делом получше, чем ты сам.
— Боже милосердный! — буркнул он. — И это мой первый день дома. Неужели необходимо заниматься этим прямо сейчас?
— Да нет, конечно, — уступила она. — Но скоро все равно придется. Ты ведь не становишься моложе.
Потрясенный, Майкл в изумлении уставился на нее:
— Я даже представить себе не могу, кто еще посмел бы разговаривать со мной в таком тоне.
— Твоя мать, например, — сказала она с довольной улыбкой.
— Ты, — сказал он с нажимом, — не моя мать.
— И то слава Богу, — парировала она. — Я бы давным-давно умерла от сердечного приступа. Как она до сих пор выдерживает, представить себе не могу. Он даже остановился.
— Ну уж не такой я ужасный. Она пожала изящными плечами:
— Неужели?
И он не нашелся что сказать. То есть просто потерял дар речи. Такой разговор им прежде доводилось вести бессчетное количество раз, но сейчас все было по-другому. В отличие от прежних времен в тоне ее была резкость, а в словах язвительность.
А может, он раньше просто не замечал их?
— Ах, Майкл, к чему такое выражение лица? — сказала она и легонько похлопала его ладонью по локтю. — Ну конечно, репутация у тебя чудовищная. Но ты так бесконечно обаятелен, что тебе всегда всё прощают.
Неужели она именно таким его видит? Впрочем, чему тут удивляться, ведь он сам много лет культивировал именно такой образ.
— А теперь, когда ты граф, — продолжала Франческа, — мамаши станут из кожи лезть, чтобы пристроить за тебя своих драгоценных дочерей.
— Я трепещу от ужаса, — отозвался он негромко. — От сильного ужаса.
— Как же не трепетать, — сказала она без тени сочувствия. — Это будет форменное сумасшествие, уверяю тебя. Еще хорошо, что я успела сегодня предупредить свою мать и взять с нее клятву, что она не станет навязывать тебе Элоизу и Гиацинту. С нее бы сталось, между прочим, — добавила Франческа со смаком.
— Если мне не изменяет память, ты в свое время тоже не без удовольствия навязывала мне своих сестер.
Губы ее чуть дернулись.
— Это было много лет назад, — сказала она, взмахивая рукой с таким видом, словно отметала этот его аргумент. — Из вас бы никогда не вышло хорошей пары.
Он не испытывал ни малейшего желания ухаживать за какой-нибудь из ее сестер, однако не в силах был удержаться от того, чтобы слегка не поддеть Франческу.
— Из меня и Элоизы или из меня и Гиацинты? — осведомился он.
— Обе не годятся, — раздраженно сказала Франческа. — Но я подыщу тебе кого-нибудь, ты не нервничай.
— А я нервничал?
Она продолжала, будто он ничего и не говорил:
— Думаю, надо будет представить тебя подруге Элоизы, Пенелопе.
— Это мисс Федерингтон? — спросил он, смутно припоминая толстоватую невысокую девочку, которая никогда не подавала голоса.
— Она и моя подруга, разумеется, — добавила Франческа. — Думаю, она тебе может понравиться.
— Она что, уже научилась говорить? Франческа сердито посмотрела на него:
— Оставляю это замечание без внимания. Пенелопа — прехорошенькая и в высшей степени умная девушка, надо только подождать, пока она справится со своей застенчивостью.
— И как долго придется ждать? — вяло поинтересовался Майкл.
— Думаю, она бы прекраснейшим образом уравновесила тебя, — объявила Франческа.
— Франческа, — сказал он с нажимом, — ты не будешь устраивать мой брак. Ты поняла?
— Ну, кто-то…
— И не надо говорить мне, что кто-то должен заниматься этим, — перебил он. Франческа все так же была для него открытой книгой, как и годы назад. Ей всегда хотелось устраивать его личную жизнь.
— Майкл, — сказала, вернее, вздохнула она со страдальческим видом, на что не имела никакого права.
— Я только что вернулся, в городе всего один день, — сказал он. — Один день. Я устал и, хоть солнце наконец выглянуло, все равно жутко мерзну, и багаж мой еще не распакован. Умоляю, дай мне хоть неделю сроку, прежде чем планировать мою свадьбу.
— Неделю, значит? — отозвалась она с хитрым видом.
— Франческа! — В голосе его послышались угрожающие нотки.
— Ну хорошо, — пошла она на попятный. — Но только не говори мне потом, что я тебя не предупреждала. Вот когда ты выйдешь в свет и девицы на выданье загонят тебя в угол, а их мамаши так и вцепятся в тебя…
Он содрогнулся, представив эту картину. Тем более что пророчество ее имело все шансы сбыться.
— …вот тогда ты станешь умолять меня о помощи, — заключила она, глядя на него с довольным видом.
— Ну разумеется, — сказал он, одарив ее отеческим взглядом, чего, как он знал, она терпеть не могла. — И когда это произойдет, обещаю должным образом пасть ниц у твоих ног, раздавленный сожалениями, раскаянием, стыдом и прочими малоприятными чувствами, какие только ты предпишешь мне испытывать.
И тут она засмеялась, отчего на сердце у него сразу потеплело. Вот всегда он знал, как ее рассмешить.
Она повернулась к нему, улыбнулась и похлопала его по руке.
— Хорошо, что ты вернулся.
— Хорошо, что я вернулся, — отозвался он. Он произнес эти слова механически и сразу же с удивлением понял, что и в самом деле ему хорошо. Трудно, но хорошо. Да и на трудности жаловаться вряд ли стоило. Трудности были все прежние, а он был человек привычный.
Они уже успели значительно углубиться в Гайд-парк, и народу вокруг теперь было значительно больше. На деревьях еще только-только начали набухать почки, да и холодновато было, так что гуляющая публика и не думала искать тени деревьев.
— Надо было мне взять хлеба для птиц, — пробормотала Франческа.
— Ты хочешь пойти на пруд, на Серпентайн? — изумился Майкл. Когда они раньше гуляли с Франческой в Гайд-парке, то всегда избегали берегов Серпентайна как чумы. Там было полным-полно нянек с детьми и стоял жуткий шум и крик (причем няньки порой вопили похлеще, чем их питомцы), и Майкл лично был знаком с человеком, который получил на берегах Серпентайна батоном по голове.
Очевидно, никто не удосужился объяснить малышу, который обещал стать в будущем недурным крикетистом, что хлеб, прежде чем бросать, следует разломить на куски помельче, чтобы птицам было удобнее, а прохожим безопаснее.
— Мне нравится бросать хлеб птицам, — сказала Франческа, словно оправдываясь. — Кроме того, там сегодня будет не так уж много детей. Еще слишком холодно.
— Нас с Джоном холод никогда не останавливал, — мужественно подыграл Майкл.
—Да, это потому, что вы шотландцы, — парировала она. — У вас кровь и полузамерзшая бойко бежит. Он ухмыльнулся:
— Уж такие мы, шотландцы!
Собственно, это было шуткой. Из-за многочисленных браков семью можно было считать английской в той же, если не в большей, степени, что и шотландской, но, учитывая, что поместья Килмартинов были расположены в приграничных графствах, Стерлинги цеплялись за свое шотландское происхождение, считая его символом благородства.
Майкл с Франческой нашли скамейку недалеко от Серпентайна и сидели, бездумно глядя на уток, скользивших по поверхности воды.
— А ведь могли бы эти утки подыскать себе место и потеплее, — заметил Майкл. — Где-нибудь во Франции, например.
— И отказаться от всей той еды, которую бросают им дети? — ухмыльнулась Франческа. — Не такие утки глупые.
Он только плечами передернул. Никогда он не считал себя знатоком поведения пернатых.
— А как тебе показался климат Индии? — спросила Франческа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40