И тогда брошь станет для нее утешением в последние дни жизни.
Ее милость прерывисто вздохнула.
– Думаю, она по праву принадлежит Констанс, и ее нужно вернуть.
Дру был крайне удивлен, когда леди Фримантл согласилась на предложение Розлин. Проглотив слезы, ее милость неожиданно объявила:
– Я сама отвезу брошь к Констанс. В любом случае хочу увидеть Бенджамина и его младших сестер.
– Уверены, что это такая уж хорошая мысль? – поколебавшись, спросила Розлин.
– Уверена, – кивнула Уинифред, выпрямляясь. – Они – кровь и плоть Руперта… все, что осталось от моего мужа на этой земле. Я не могу повернуться к ним спиной. И должна позаботиться об их благополучии. Было бы бессердечно позволить детям Руперта голодать…
И тут, очевидно, ей в голову пришла какая-то мысль. Уинифред осеклась и свела брови:
– Если Констанс умрет, что будет с детьми? Получается, мне придется взять их к себе. И не медлить, а сделать это сейчас…
– Уинифред, – мягко напомнила Розлин, – если Констанс выздоровеет, вряд ли она так легко согласится расстаться с детьми.
– Но я смогу сделать для них куда больше, чем родная мать, – дрожащим голосом возразила ее милость.
– Невозможно потребовать от нее отдать детей. Они – это все, что у нее есть.
– Да… ты права, – печально согласилась леди Фримантл, прежде чем немного оживиться: – Знаю! Я знаю, что делать! Они все могут жить в Фримантл-Парке, со мной. Дом огромен, и там найдется достаточно места для троих детей и их матери.
Но Розлин отнюдь не загорелась энтузиазмом:
– Не стоит спешить с решениями, Уинифред. Вы только сейчас узнали об их существовании. А у Констанс могут быть другие планы, особенно если она вернет свои деньги.
– Да, конечно, мне надо сначала поговорить с Констанс… но если она настоящая леди… возможно, ей не захочется иметь дело с дочерью торговца.
– Вряд ли она такова, – поспешно возразила Розлин. – Думаю, она будет благодарна вам за помощь. Но я беспокоюсь за вас, дорогая. Взять к себе целую семью, которая к тому же может пробудить в вас горькие воспоминания, – это почти подвиг. И вам нужно сначала все хорошенько обдумать.
Леди Фримантл вытерла влажные глаза.
– Я уже обдумала, Розлин. И обязана это сделать. Уверена, именно этого хотел бы Руперт. – Ее губы изогнулись в иронической усмешке. – Знаю, мне следовало бы сердиться на него за измену, но нельзя же винить детей за грехи отцов! И, что бы он ни сделал, я любила его.
Лицо Розлин смягчилось:
– Уверена, что сэр Руперт любил вас сильнее, чем вы считаете.
Уинифред, шмыгнув носом, грустно улыбнулась:
– Возможно, он любил бы меня, если бы его сердце уже не было отдано. Но теперь я могу любить его детей. Всегда хотела детей. Молю Бога, чтобы Констанс согласилась позволить мне позаботиться о них.
– Вполне возможно, и согласится. С вашей поддержкой ей, конечно, будет легче. А она из тех матерей, которые сделают для своих детей все на свете.
Леди Фримантл кивнула:
– Собственно говоря, ждать нет нужды. Констанс должна немедленно переехать сюда. Здесь ей будет легче поправиться.
– Но вполне может оказаться так, миледи, что ее нельзя никуда везти. Подождите, пока больную осмотрит мой врач, – вмешался Дру. – Он скажет, что делать.
– Значит, когда она поправится. Или раньше, если ваш врач сочтет, что ей можно двигаться. Если Констанс захочет, я привезу ее сюда и детей. – Уинифред умоляюще взглянула на Дру: – Вы поможете мне все устроить, ваша светлость?
– Если получите ее согласие – конечно. Я помогу всем, чем смогу, миледи. И немедленно провожу вас к Констанс, если пожелаете.
– Пожелаю. Спасибо, ваша светлость. Вы невероятно добры.
Розлин, улыбаясь сквозь слезы, вновь обняла приятельницу:
– Это вы – сама доброта, Уинифред. Лучшего человека я не знаю.
– Чепуха. Ты поступила бы точно так же, будь на моем месте…
Уинифред прикусила губу и украдкой взглянула на Дру.
– Впрочем, ты никогда не окажешься на моем месте, дорогая.
Она поспешно поднялась и мгновенно стала прежней, веселой и жизнерадостной Уинифред.
– Если вы дадите мне несколько минут, ваша светлость, я поднимусь к себе и захвачу свою… то есть брошь. И поговорю с Пойнтоном, чтобы приготовил комнаты, на случай если Констанс можно ехать сюда. Да и кухарка должна приготовить вкусный ужин для детей…
Все еще разговаривая с собой, она выплыла из гостиной. Дру и Розлин остались одни. Воцарилось неловкое молчание. Дру заговорил первым:
– Представляю, как оскорбится августейший Пойнтон, – лениво заметил он, – когда ему придется приветствовать в своих владениях бывшую содержанку и детей покойного хозяина. Дворецкие славятся своим пристрастием к строгим правилам этикета.
– Но он все стерпит, потому что прекрасно относится к Уинифред, – слабо улыбнулась Розлин. – Как и все ее слуги, потому что она прекрасно с ними обращается. Уинифред сама родилась в простой семье и понимает, что уважением и справедливостью можно легко заслужить их преданность.
– В отличие от моей матери, – сухо бросил Дру, – которая не считает слуг людьми.
Оба снова замолчали. Но на этот раз не выдержала Розлин:
– Не сомневаюсь, что герцогиня обрадовалась, узнав о разрыве помолвки.
Чувствуя, как сжимается сердце, Дру резко вскинул голову:
– Я ничего ей не говорил.
– Вам стоило сделать это сразу, ваша светлость. У нас нет никаких причин медлить.
– Розлин…
– Вы сами пошлете объявление в газеты или это сделать мне? – настаивала она.
Герцог скрипнул зубами. Он надеялся дать Розлин время передумать, но теперь стало ясно, что этого не произойдет, особенно если судить по ее отчужденному лицу. Безмятежное, сдержанное прелестное создание, холодно смотревшее на него, с таким же успехом могло быть мраморной статуей. В синих глазах стыл лед, и это лучше всяких слов говорило, что Розлин не желает иметь с ним ничего общего.
– Я все сделаю, – мрачно выдавил Дру. Розлин величественно наклонила голову.
– Спасибо. Я бы поблагодарила вас и за великодушие по отношению к моей подруге, но вы уже дали понять, что не желаете моей благодарности.
– Именно.
– В таком случае нам больше нечего сказать друг другу. Доброго дня вашей светлости.
Дру, задыхаясь, наблюдал, как Розлин поворачивается и грациозно скользит к выходу, не дав ему шанса сказать все, что он хотел… пытался… жаждал ей сказать.
Погруженный в тяжелые мысли, Дру по дороге в Лондон оставался непривычно молчаливым и почти ни словом не обмолвился с леди Фримантл. Они почти добрались до предместий города, когда она едва слышно спросила:
– Похоже, ваша светлость, просьба проводить меня сюда показалась вам слишком дерзкой?
Вернувшийся к реальности Дру устремил на нее взгляд:
– Простите?
– Вы так мрачно морщитесь, что кажется, будто я вас оскорбила. Бьюсь об заклад, вы не одобряете моего решения пригласить Констанс и ее детей жить со мной.
Дру ответил вымученной улыбкой:
– Наоборот, миледи, я вами восхищаюсь.
Уинифред подозрительно уставилась на него.
– Вы шутите?
– Напротив. Я действительно восхищаюсь вашим поступком, хотя, признаюсь, немного удивлен. Большинство дам были бы счастливы позволить второй семье мужа голодать… хотя бы из мести. Во всяком случае, моя мать именно так и сделала бы.
– Но я не настоящая леди, ваша светлость.
– А вот я так не считаю. – Пусть Уинифред Фримантл происходила из низших классов, но ее поведение куда благороднее, чем у любой аристократки! – Вы – истинная леди, каких редко встретишь в наши дни, – тихо ответил он.
Уинифред вспыхнула от удовольствия и гордости.
– Ну… мое рождение и воспитание далеко от благородного…
– Вы понимаете, что вам придется терпеть последствия столь смелого решения?
– Полагаю, что так, – вздохнула ее милость. – Не сомневаюсь, что мои высокородные соседи станут насмешничать и издеваться. Но я смогу вынести все, потому что любила мужа. Когда любишь кого-то по-настоящему, ни одна жертва не может быть слишком велика. Думаю, на моем месте вы сделали бы то же самое, ваша светлость.
В душе Дру все перевернулось. Если раньше он и сомневался в существовании настоящей любви, доказательство было перед ним: леди Фримантл была готова принять Констанс и детей ради любви к покойному, мужу и к его отпрыскам.
Принес бы он такую же жертву, будь это дети Розлин? Скорее всего да: ведь они были бы частью ее самой.
Уинифред все это время пристально наблюдала за ним.
– А вот вы, если не ошибаюсь, любите Розлин, – произнесла она со спокойной уверенностью.
Дру поспешно отвел взгляд от бессовестной сводницы, но в мозгу продолжал вертеться все тот же вопрос: любит ли он Розлин?
На это имелся единственный ответ. Как ни трудно признаться, он безумно влюблен в Розлин. И любит ее уже некоторое время, хотя яростно противился своим чувствам и отказывался увидеть правду.
Наверное, ему не хватало ее всю жизнь, и он просто не понимал этого… до определенного момента. Он искал удовлетворения с бесчисленными любовницами, но никогда не находил… до нее. Страсть, наслаждение, простая радость, которую он испытывал рядом с ней, заполнили ледяную пустоту в душе.
Он нуждался в ней больше, чем в любой женщине на свете. Хотел иметь семью и детей от нее. Хотел ее любви. Той самой, глубокой, всепоглощающей любви, которую Констанс узнала с сэром Рупертом. Той самой любви, которую Уинифред Фримантл все еще питала к мужу, даже через четыре года после его смерти.
Но Дру тут же напомнил себе, что Розлин не отвечает на его любовь. И тут же почувствовал, как в животе вновь повернулся острый кинжал. Недаром она ясно дала понять, что не хочет видеть его в своей жизни.
Он смертельно боялся, что потерял ее. Но ведь, несмотря на помолвку, она никогда не принадлежала ему.
Кинжал вонзился еще глубже. Розлин никогда не полюбит его так же сильно, как он ее, тем более что влюблена в Хэвиленда.
Имеет ли он право преследовать Розлин, если ее сердце принадлежит другому мужчине? Как насчет ее желаний? Ее потребностей? Ее грез? Ее счастья?
Что сказала ему Розлин когда-то? Сердечная любовь – это когда думаешь о счастье любимого больше, чем о своем. А ведь он прежде всего заботится о своих желаниях. О своем счастье. Как же он может утверждать, будто любит ее, если заботится только о себе?
Если любишь ее, глупец, значит, должен хотеть ее счастья. Согласиться отдать ее другому… разве не так?
Мысль о жизни без Розлин до конца своих дней потрясла Дру. Но если он действительно любит ее, есть ли у него иной выход?
Этот вопрос преследовал его весь остаток дня.
Во время скованной, но странно трогательной встречи леди Фримантл и Констанс, которая униженно благодарила за то, что в случае ее кончины дети будут обеспечены.
Во время разговора с врачом, который решительно посоветовал увезти тяжело больную пациентку из пропитанных заразой лондонских трущоб в более приличную обстановку, а лучше всего – в деревню, где воздух чист и свеж.
Во время долгого путешествия в Фримантл-Парк, куда перевозили больную с семьей.
Во время разговоров с детьми Констанс, робко радовавшимися переменам в своей судьбе и новому дому. Смягчился даже Бен, чьи подозрения и неприязнь сменились осторожной надеждой на то, что мать и сестры нашли спасение в лице леди Фримантл, и с его худеньких плеч упало тяжкое бремя заботы о них.
Во время возвращения в Лондон, когда Дру хмурился и яростно спорил с собой, пытаясь понять, что теперь делать.
Когда он, наконец добрался до дома, на дворе уже стояла ночь. Дру сразу направился в библиотеку, где заперся в компании двух бутылок лучшего выдержанного шотландского виски. Если он намерен разбить свое сердце ради Розлин, нужно сначала напиться до бесчувствия.
Однако Дру пришлось перейти ко второй бутылке, прежде чем заставить себя встать лицом к лицу с холодной, горькой правдой: ему придется распрощаться с Розлин.
Да, без нее он всегда будет мучительно одинок, но Розлин найдет счастье с Хэвилендом, а Дру хотел, чтобы она была счастлива. Даже если это означает, что она станет женой другого.
Больше всего на свете он хотел ее счастья. Если она несчастлива – зачем ему жить?
Дру с усилием поднялся, шатаясь, подошел к сонетке и позвонил мажордому. Сам не сознавая, что вот-вот упадет, он заплетающимся языком приказал послать лакея в клуб «Брукс», где, вполне возможно, обретается сейчас граф Хэвиленд.
Потом, снова опустившись на диван, Дру продолжил искать забытье в бутылке.
Он по-прежнему полулежал на диване, когда в дверь громко постучали. Пьяно мотнув головой, Дру приподнялся и попросил гостя войти.
При виде навестившего его джентльмена он прищурил налитые кровью глаза, не в силах понять, Хэвиленд ли это перед ним. К тому времени он напился до такого состояния, что перед глазами все двоилось. Однако голос явно принадлежал Хэвиленду.
– Полагаю, вы объясните, почему пригласили меня в такой час, ваша светлость. Я только начал выигрывать.
Дру старался четко выговаривать слова, но язык ему не повиновался:
– Я в'змещу вам люб-бые п'тери.
Брови Хэвиленда взлетели вверх.
– Да вы пьянее вина, Арден. Удивительно.
– Т-так уж вышло, – буркнул Дру.
– Итак, почему вы послали за мной? – нетерпеливо бросил граф.
Дру тщетно старался набраться храбрости.
– Ч-черт меня п'бери, я отступаю. М-можете ее получить, – выпалил он наконец.
– Кого именно?
– Розлин! О к-ком еще я могу говорить?
– Понятия не имею.
Дру ответил злобным взглядом.
– М-можно подумать, вы не ух-хаживали з'ней! Я вше-жнаю!
– Может, и ухаживал бы, не будь она помолвлена с вами.
– Но вы в-влюбили ее в себя!
– Вы питаете трогательную, но ни на чем не основанную убежденность в моем искусстве обольщения.
– Вовще нет. Вы обольстили Розлин еще до того, как я ее вштретил.
На лице графа промелькнул целый калейдоскоп эмоций: сомнение, подозрение, раздражение…
– На что это вы намекаете, Арден?
– Я п'таюсь сделать ее счастливой, – завопил Дру, но тут же поднес ладонь к виску.
– Вы отказываетесь от нее?
Дру покачал распухшей головой.
– В э-этом б-беда… никогда н-не имел н'нее прав.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38