— Поклянись Юпитером! — потребовал Артемидор. — А впрочем, не надо! У нас обоих другого выхода теперь нет. И когда станешь сенатором, помни, что сами римские боги привели тебя ко мне, а я — единственный человек, который может вывезти тебя из Пергама и довезти до Эфеса, богатого города, где у меня немало хороших друзей!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1. Народный трибун
Рим, как этого и следовало ожидать от столицы самого могущественного и воинственного государства мира, встретил поначалу Эвдема неприветливо, с холодной надменностью.
Причалив к берегу Италии, он сразу же почувствовал себя одним из многих тысяч варваров, на которых римские чиновники смотрят как на очередной источник обогащения Рима или своих будущих рабов.
Не предложивший ему присесть таможенный начальник Тарента, всем своим видом давая понять, что перед ним человек низшего сорта, на чудовищном эллинском спросил Эвдема:
— Какой товар везешь?
— Нет у меня никакого товара! — на прекрасной латыни ответил вельможа, глядя в окно на гордую осанку своей триеры, дождавшейся его в Элее.
— Так и запишем, — кивнул таможенник сидевшему в углу скрибе. — Путешественник.
— Я привез в Рим более ценную вещь, нежели египетское стекло или скифское золото! — одними губами усмехнулся Эвдем.
Римлянин знаком приказал скрибе подождать и, глядя в окно на еще один причаливающий корабль, заученной скороговоркой произнес:
— Согласно действующим на территории Рима и его провинций законам…
Из всего того, что, беспрестанно зевая, говорил чиновник, Эвдем понял, что его триера сейчас будет обыскана от палубы до киля, и если путешественник, то есть он, что-либо утаил, дабы избежать налога в пользу римской казны, то…
— Я понял! — остановил чиновника Эвдем, когда речь зашла о том, что обыску будет подвергнут и сам хозяин триеры. Придавая каждому слову особенное значение, заявил: — Я везу в Рим завещание царя Пергама Аттала Филометора!
— Так и запишем! — зевнул чиновник, не особо вникая в суть сказанного. — Завещание. Кого и кому? — снова обратился он к Эвдему. — Если ты везешь наследство в золоте, серебре и драгоценных камнях — это один налог, а если выморочное имущество, уже другой.
— Можешь записать как выморочное! — одними губами усмехнулся Эвдем.
— Разве ваш Аттал уже умер? — равнодушно спросил чиновник.
— Да! — теряя терпение, воскликнул Эвдем. — И я привез сенату документ, в котором весь Пергам завещается Риму!
Таможенник подавился зевком.
Скриба испуганно покосился на него: можно ли записывать такое?
— Так что ж ты здесь время теряешь?! — возмутился чиновник. — Скорей в путь! Скриба, немедленно покажи ему, где можно нанять лучших лошадей! Ну, народ — полчаса с ним беседую, а о самом главном узнаю в последнюю очередь. Одно слово — варвар!
Доехав до столицы, Эвдем сразу направился на Форум, где, по словам Луция, можно было увидеть городского претора или Сципиона Эмилиана, которым он должен был передать завещание.
Он шел по грязным улочкам Рима, разительно отличавшимся от чистых широких дорог Пергама, видел повсюду непривычные его взору туники, тоги, женские столы.
Деловито шагали по улицам отряды римских легионеров. Завидев сенатора в белоснежной тоге, из-под которой просвечивала туника с широкой пурпурной полосой, почтительно сторонились прохожие. Бежали, выполняя поручения господ, рабы.
Столица жила своей привычной, размеренной жизнью, следуя порядкам, заведенным еще первыми царями. Ко вместе с тем по обрывкам разговоров, долетавших до него, по встревоженным лицам беседующих людей Эвдем чувствовал, что над Римом витает какая-то напряженность. И несмотря на различия двух столиц, на какое-то мгновение ему вдруг показалось, что он так и не выезжал из Пергама и вокруг него по-прежнему продолжает назревать бунт.
Изредка расспрашивая у прохожих дорогу, он шел мимо цирюлен, терм, харчевень, нарядных лавок, зазывающих умастить тело египетскими благовониями, отведать критского вина или африканских улиток, подкормленных смесью сусла и меда, купить нумидийскую слоновую кость, аттические вазы, сирийские кубки и даже пергамское оливковое масло.
После поворота налево показался круглый храм Весты, в котором день и ночь поддерживали огонь на алтаре весталки. Обычно на специальном помосте — трибунале около храма, говорил ему Луций, преторы публично разбирают дела. На этот раз здесь никого не было, кроме редких зевак, и Эвдем направился дальше по неширокому проходу, который отделялся от площади невысокими лавками и статуями героев Рима.
Проход вывел его на Форум — большую, величественную площадь с маленьким, невзрачным на вид зданием в центре, состоявшим из двух соединенных между собой каменных ворот.
Ворота были обращены на восток и на запад. Эвдем догадался, что это — знаменитый на весь мир храм Януса Квирина, тот самый, двери которого открывались жрецами, когда Рим вел войну. Как и следовало ожидать, двери его были широко распахнуты.
На Форуме было многолюдно. Эвдем миновал росшие за узорчатыми решетками священные для Рима растения — фикус, под тенью которого укрывались основатели города Ромул и Рэм, оливу, виноградную лозу, египетский лотос, который, по преданию, был древнее самого Рима, и когда подошел к храму Согласия, то увидел, что поспел как раз к окончанию собрания сената.
Степенные, важные сенаторы уже сходили по лестнице, обсуждая на ходу его итоги. Повсюду, собравшись группами, спорили вооруженные всадники, торговцы и простой люд. Чаще других до слуха Эвдема долетало имя Тиберия Гракха. Одни говорили о нем с нескрываемым восторгом, другие — с озлоблением, третьи вообще предлагали сравнять его дом с землей и предать место, где он живет, проклятью.
Эвдем знал от своих римских агентов о смелых реформах этого народного трибуна, но не подозревал, что его имя столь популярно в Риме.
— Если бы у Гракха было достаточно средств завершить реформу, то Рим бы стал в десять раз сильнее, чем сейчас! — говорили в одной стороне.
— Этого выскочку Тиберия давно надо было остановить! — доказывал в другой старый сенатор. — Еще тогда, когда он заключил свой позорный договор с Нуманцией!
— Весь мир был бы у нас под ногами, если б сенат согласился с Тиберием! — переговаривались всадники. — Нам отдали бы на откуп все новые провинции!
— А пока у его комиссии нет даже угла, где она могла бы проводить свою работу!
— Сенат на каждом шагу ставит ей палки в колеса, и Тиберию самому приходится ездить с Аппием Клавдием по виллам и делить землю между крестьянами.
— Нашу землю! — закричал старый сенатор, грозя тростью всадникам.
— Вот видите! — с горечью воскликнул один из них. — Как Тиберию совладать с такими?..
— Послушай, могу я увидеть здесь городского претора? — дождавшись паузы в перебранке, обратился к нему Эвдем.
Всадник бесцеремонно оглядел его с ног до головы и показал рукой на молодого мужчину, окруженного патрициями:
— Да вон же он!
— Нет! — спохватился Эвдем. — Мне нужен тот, который был претором в прошлом году.
— Так его теперь надо искать не здесь! — насмешливо взглянул на него всадник.
— А где же?
— За Аппиевыми воротами, стадиев двести по Царице дорог!
— Благодарю тебя! — сдержанно кивнул Эвдем, собираясь уйти.
— Там его надгробие! — усмехнулся всадник.
— Что? — приостановился пораженный услышанным Эвдем. — А где мне тогда найти Сципиона Эмилиана?
— В Испании!
Решив, что уж если отдавать завещание новому человеку, то пусть это будет высшее должностное лицо, Эвдем спросил:
— Ну хотя бы консул ваш где?
— А вон он, Муций Сцевола! — показывая на сорокалетнего римлянина, перед которым стояли двенадцать ликторов, с уважением ответил всадник.
Благодарно кивнув, Эвдем прошел к стоящему на ступеньках консулу. Не доходя до него нескольких шагов, торжественно протянул пергамент с царской печатью.
— Что это? — нахмурился Муций Сцевола. — Тебя обидели мои сограждане? Так передай прошение городскому претору. Я не занимаюсь подобными делами.
— Мне говорили о тебе как о великом законоведе! — заметил Эвдем. — Разве ты не видишь, что на моем документе печать царя? И разве не знаешь, что такие вещи первому подобает читать высшему должностному лицу государства?
— Как смеешь ты, чужестранец, так разговаривать с консулом? — зашипел на Эвдема ближайший к нему ликтор.
Но вельможу уже нельзя было остановить:
— И чтобы не назвали опять мою предосторожность варварством, я сразу скажу, что это — завещание умершего царя Пергама Аттала Филометора! — Он снова протянул пергамент и устало выдохнул, видя, как консул делает знак ликтору принять документ: — Пергам ваш…
Весть эта мгновенно облетела весь Форум. Все, кто был на нем, забывая о своих распрях, подались к ступенькам храма Согласия.
Муций Сцевола взял из рук ликтора пергамент, внимательно осмотрел печать и стал читать завещание, бросая на Эвдема сначала недоверчивые, а затем — доброжелательные взгляды.
— Этим указом, — наконец громко провозгласил он, поднимая руку с пергаментом, — царь Пергама, верный друг и союзник Рима, объявляет своим наследником римский народ! А так как он скончался, то завтра на своем собрании сенат должен решить, как нам распорядиться таким богатым наследством!
Восторженные крики поднялись над Форумом. Но едва они смолкли, как перебранка между враждебными группами возобновилась с новой силой.
Патриции требовали возместить им из сокровищницы пергамского царя ущерб, который они понесли при переделе общественной земли.
Сенаторы напоминали, что только они имеют право распоряжаться без всякого контроля финансами Рима.
Беднота пыталась доказать, что деньги должны быть по справедливости разделены между гражданами, получающими земельные участки по новому закону Тиберия Гракха.
— Теперь не угомонятся до вечера! — с усмешкой заметил Муций Сцевола Эвдему, с удивлением глядящему на римлян, которые напоминали ему в этот момент стаю воронов, набросившихся на труп павшего коня. — Пойдем со мной, ты наверняка устал и нуждаешься в хорошем отдыхе и глотке вина! — предложил он. — Все это ты сможешь найти сегодня в моем доме!
Ликторы выстроились попарно и торжественно двинулись перед консулом, который знаком приказал Эвдему не отставать от него.
Так они прошли через весь Форум. Отовсюду то и дело сыпались вопросы:
— Муций, неужели это правда?
— Правда, правда! — с улыбкой кивал консул.
— И Пергам теперь — наша новая провинция?
— И царская печать — не поддельная?
— Завещание написано по всем законам! — коротко отвечал Сцевола.
— Раз так говорит сам Муций, то так оно и есть!
— Ведь лучший законовед в мире — он!
Так, в окружении ликующей толпы, они добрались до богатого дома на Палатинском холме. Один из ликторов услужливо открыл двери. Эвдем, следуя за консулом через узкий вестибюль, вошел в просторный зал, украшенный колоннами. Миновав атрий, где римляне обычно принимали гостей, Муций Сцевола повел Эвдема дальше по коридору. Сквозь приоткрытые двери комнат вельможа увидел великое множество свитков папирусов.
— Здесь я изучаю труды законоведов прошлого и прорабатываю новые законы, — объяснял на ходу консул. — А здесь мы сегодня будем отдыхать! — наконец остановился он перед отделанной слоновой костью дверью. Раб торопливо распахнул ее, и Эвдем увидел перед собой прекрасный перистиль, вполне достойный дома главы государства, даже такого, как Рим.
Глазам вельможи предстал огромный внутренний двор, окруженный крытой галереей. Солнечные лучи заливали его через отверстие в потолке. Занимающий всю ширину дома, он был украшен колоннами, между которыми были сделаны перила с решеткой. В середине перистиля находился небольшой садик с фонтаном.
Все это дополняли прекрасные мраморные статуи, судя по всему, вывезенные из Греции, драгоценные кедровые столы и многочисленная золотая и серебряная посуда.
— Как твое имя? — приветливо спросил консул, удобно устраиваясь за одним из столов и жестом приглашая гостя занять место на соседнем ложе, отделанном черепаховыми панцирями.
— Эвдем! — коротко ответил вельможа, забираясь на подушки, набитые мягкой шерстью и покрытые дорогой пурпуровой тканью.
— Судя по всему, ты занимаешь видное положение при дворе пергамских правителей?
— Да, я был начальником кинжала Аттала Филадельфа и его сына Филометора, — не зная, стоит ли ему откровенничать с римским консулом, кивнул Эвдем и, подумав, со вздохом добавил: — Когда-то…
Муций Сцевола удивленно приподнял бровь:
— Что ты хочешь этим сказать?
— Всего лишь то, что я однажды крепко не угодил Филометору…
— Чем же, если это, конечно, не секрет?
— Какой там секрет… — усмехнулся Эвдем. — Всему Пергаму известно, что основателем династии Атталидов был евнух Филетер — безродный комендант крошечной крепости, завладевший небольшой частью казны Александра Великого. А я — хоть и от побочной ветви, но все же потомок великих Ахеменидов! И все мы, мой прадед, дед, отец, а затем и я, служили Атталидам и терпели их лишь потому, что они знали свое место и не строили из себя чистокровных потомственных владык. Нас устраивало то, что Пергам не знал царского культа, а все Эвмены и Атталы не обожествляли себя и цариц, и даже в своих указах именовали себя просто жителями Пергама. Но когда в начале своего правления последний Аттал повел себя как настоящий восточный базилевс, возомнив, что в нем собралась вся кровь нынешних правителей, бывших при моих предках конюхами или в лучшем случае офицерами… когда он повелел именовать себя величайшим, божественным и бессмертным, я однажды не выдержал и напомнил ему, кем был Филетер. Некоторые советники прежнего царя тоже пытались остановить Филометора. Но он собрал их на пир и приказал своей страже перебить всех до единого. Я уцелел лишь благодаря случайности и тому, что мои деньги и знания понадобились новому начальнику кинжала. Потом Аттал ушел от государственных дел, занявшись учеными трактатами и лепкой из воска, затем заболел и, казалось, совсем забыл о моем существовании, благо, ему об этом почти и не напоминали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73