Спутники принца дрожали от страха и тревоги. Их было так мало, удастся ли им защитить господина, если на него нападет какой-нибудь негодяй?
– Ну, быстрее же. – И Токиката почти насильно повлек за собою Дзидзю. Она была очень мила с переброшенными на грудь длинными волосами. Токиката хотел посадить ее на коня, но она решительно отказалась, и он повел ее пешком, придерживая подол длинного платья. Он отдал женщине свои башмаки, а сам одолжил какие-то совсем уж неказистые у слуг. Разговаривать прямо на дороге было неудобно, поэтому Токиката, выбрав укромное местечко возле какой-то бедной изгороди, заросшей густыми кустами и хмелем, расстелил там попону и помог принцу спешиться. «Вот до чего дошло! – ужаснулся принц. – Неужели мне суждено найти свой конец на этой дороге любви?» – И он разрыдался.
Сердце Дзидзю разрывалось от жалости. Право же, принц был так трогателен в своем отчаянии, что, появись перед ним его смертельный враг в облике злого демона, и тот сжалился бы над ним.
– Неужели мне нельзя хотя бы краешком глаза ее увидеть? – с трудом овладев собой, спросил принц. – Что же случилось за это время? Уж не оклеветал ли меня кто-нибудь?
Подробно рассказав о том, что произошло, Дзидзю попросила:
– Постарайтесь заранее сообщить мне, в какой день вы намереваетесь увезти госпожу, да так, чтобы никто другой не узнал. Я вижу, сколь велика ваша любовь к госпоже, и жизни не пожалею, чтобы помочь вам.
Оставаться долее было опасно, поэтому, как ни хотелось принцу высказать свои обиды… Стояла поздняя ночь. Собаки лаяли все яростнее, и тщетно старались слуги принца отогнать их. Внезапно раздался громкий звон тетивы и послышались грубые голоса сторожей:
– Берегись огня, берегись…
Надо было спешить в обратный путь. Невозможно выразить словами смятение, овладевшее душой принца.
– Куда мне бежать,
Чтоб из мира исчезнуть навеки?
Белые тучи
Нависли над горной вершиной (493),
И темнеет в глазах от слез.
Вам тоже надо спешить… – вздыхая, говорит он Дзидзю.
Могло ли что-нибудь на свете сравниться с нежной прелестью его лица, с благоуханием промокшего от ночной росы платья? Обливаясь слезами, Дзидзю вернулась в дом.
Укон уже сообщила госпоже о своем разговоре с Токикатой, и та лежала, отдавшись глубочайшей задумчивости. Выслушав рассказ Дзидзю, она не сказала ни слова, но казалось, что изголовье ее вот-вот уплывет (123), подхваченное потоком слез. «Что подумают дамы?» – терзалась она, но не могла сдержаться.
На следующее утро девушка долго не вставала, стыдясь своих распухших, покрасневших глаз. Наконец, слабо завязав пояс, она села и взяла в руки сутру. «Не почитай за прегрешение, что я хочу уйти из мира раньше своей матери», – молила она Будду. Затем, достав рисунки, когда-то подаренные ей принцем, принялась разглядывать их. Она вспоминала, что он говорил тогда, сидя рядом с ней, перед взором возникали его прелестное лицо, рука, сжимающая кисть… «О, если б я могла хоть словечком с ним перемолвиться вчера вечером, – думала она. – Может быть, мне было бы легче…» Впрочем, она чувствовала себя виноватой и перед Дайсё, в преданности которого невозможно было усомниться. Он был полон решимости обеспечить ей приличное положение в мире, а она… Наверняка найдутся люди, которые постараются дурно истолковать ее поступок. И все же… Разве лучше, если она станет всеобщим посмешищем и Дайсё придется стыдиться ее?
Даже если сама
Я из мира уйду, не снеся
Несчастий своих,
И тогда от дурной молвы
Вряд ли сумею укрыться.
Она скучала по матери и даже по уродливым сводным братьям и сестрам, о которых в обычное время и не вспоминала. Думала она и о госпоже со Второй линии. Так много было людей, которых хотелось ей увидеть еще хоть раз…
Дамы целыми днями красили ткани и только и говорили что о предстоящем переезде, но девушка не слушала их. Когда наступала ночь, она лежала без сна, обдумывая, каким образом можно было бы уйти из дома незамеченной, и едва не теряла рассудок от отчаяния. Когда рассветало, взор ее невольно устремлялся к реке, и в душе возникало предчувствие близкого конца – еще более близкого, чем у барана, ведомого на бойню.
От принца принесли письмо, полное упреков. А она не могла даже высказать ему всего, что было у нее на душе: в доме толпились люди, и она боялась, что кто-нибудь заметит…
«Если из мира
Я уйду, не оставив даже
Пустой оболочки,
Где найдешь ты могилу, к которой
Станешь пени свои обращать (494)?» –
вот и все, что она ответила. Ей хотелось, чтобы и Дайсё узнал о чувствах, тревоживших ее душу, но она не решилась ему написать. А вдруг они с принцем – ведь они так близки – станут сравнивать ее последние письма? Нет, пусть лучше никто не узнает, что с нею сталось.
В один из дней принесли письмо от госпожи Хитати. «Вчера ночью мне приснился очень тревожный сон, – писала она. – Я даже заказала молебны в нескольких храмах. Я была так напугана, что до утра не смыкала глаз и потому ли или по какой другой причине, но только неожиданно для себя самой задремала днем. А задремав, снова увидела дурной сон, о чем и спешу сообщить Вам. Будьте осторожны. Живете Вы так уединенно… Больше всего я боюсь гнева особы, связанной с человеком, который Вас иногда посещает. Нехорошо, что сон этот приснился мне именно теперь, когда Вы нездоровы. Я очень беспокоюсь. При всем своем желании приехать к Вам я не могу, ибо состояние Вашей сестры по-прежнему вызывает опасения. Подозревают, что ею овладел злой дух, и правитель Хитати запретил мне отлучаться из дома. Советую Вам заказать чтение сутр в близлежащем храме».
Госпожа Хитати прислала также письмо для настоятеля храма и дары для монахов. «Как печально! – подумала девушка. – К чему все это, когда дни мои сочтены?» Отослав гонца в храм, она села писать ответ.
Многое хотелось ей рассказать матери, но, не посмев, она начертала всего несколько строк:
«Не лучше ли нам
Думать о будущих встречах,
Чем бесцельно блуждать
В этом унылом мире
Пустых, беспокойных грез?»
Порыв ветра принес колокольный звон из храма, где, очевидно, приступили к чтению сутр.
«Звон колокольный,
С моими стенаньями слившись,
До тебя долетит,
И ты узнаешь: к концу
Подошел мой срок в этом мире» –
эту песню она написала на листке бумаги с перечнем сутр, а как гонец заявил, что сегодня не сможет вернуться в столицу, привязала листок к ветке.
– Что-то у меня сердце щемит, – пожаловалась кормилица. – Вот и матушке вашей привиделся страшный сон. Скажите сторожам, чтобы были особенно бдительны.
«Ах, это просто невыносимо!» – думала девушка, не зная, как от нее избавиться.
– Нехорошо, что вы отказываетесь от угощения, – не отставала кормилица. – Отведайте хотя бы горячего риса.
«Она, конечно, несносна, но ведь она так стара и уродлива. Куда она денется, когда меня не станет?» От этих мыслей девушке сделалось еще тоскливее. «Не намекнуть ли ей, что я скоро уйду?» – подумала она, но сердце ее тревожно сжалось, и, прежде чем она успела вымолвить хоть слово, потоки слез побежали по щекам, и тщетно пыталась она справиться с ними…
– Не стоит так падать духом, – вздохнув, сказала устроившаяся поодаль Укон. – Разве вы не знаете, что, «когда думы печальны», душа покидает тело? (77). Боюсь, что недаром вашей матушке приснился страшный сон. Вы должны наконец остановить свой выбор на ком-то одном, остальное предоставьте судьбе.
А девушка лежала молча, прикрыв лицо рукавом…

Поденки


Основные персонажи
Девушка из Удзи (Укифунэ), 22 года, – побочная дочь Восьмого принца
Принц Хёбукё (Ниоу), 28 лет, – сын имп. Киндзё и имп-цы Акаси, внук Гэндзи
Дайсё (Каору), 27 лет, – сын Третьей принцессы и Касиваги (официально Гэндзи)
Госпожа Хитати (госпожа Тюдзё) – мать Укифунэ
Принцесса с Третьей линии – мать Каору, дочь имп. Судзаку
Принц Сикибукё (Кагэро) – дядя Каору, младший брат Гэндзи, сын имп. Кирицубо
Вторая принцесса – супруга Каору
Нака-но кими, госпожа из Флигеля, – средняя дочь Восьмого принца, супруга принца Ниоу
Второй принц – старший брат принца Ниоу, сын имп. Киндзё
Государыня-супруга (Акаси) – дочь Гэндзи
Первая принцесса – старшая сестра принца Ниоу, дочь имп. Киндзё и имп-цы Акаси
Госпожа Мия – дочь принца Сикибукё (Кагэро), сына имп. Кирицубо
В Удзи царило смятение. Люди с ног сбились, разыскивая пропавшую госпожу, но все было тщетно. Впрочем, в старинных повестях часто рассказывается о том, что происходит наутро после похищения героини, поэтому нет нужды еще раз останавливаться на подробностях.
Сумятица достигла своего предела, когда пришел новый гонец от госпожи Хитати, встревоженной тем, что вчерашний посланец до сих пор не вернулся.
– Я выехал на рассвете, едва пропели первые петухи… – сказал гонец, а дамы: «Что же ему ответить?» – не зная, молчали. Истинные обстоятельства были от них сокрыты, и они могли лишь гадать… Более же осведомленные вспоминали, как печальна была госпожа в последние дни, и с ужасом спрашивали себя: «Уж не бросилась ли она в реку?» Содрогаясь от рыданий, открыли они письмо, присланное госпожой Хитати.
«Какой-то безотчетный страх не дает мне уснуть, – писала она, – боюсь, что сегодня ночью я не увижу Вас даже во сне. В душе рождаются мрачные, тревожные предчувствия, иногда мне кажется, что рассудок мой вот-вот помрачится. Я знаю, что очень скоро Вы переедете в столицу, и все же предпочла бы перевезти Вас к себе немедленно. К сожалению, сегодня, наверное, будет дождь».
Развернув письмо, написанное девушкой накануне вечером, Укон зарыдала. Так, похоже было, что сбылись самые худшие ее предчувствия. Эти печальные строки не оставляли места для сомнений. «Но почему госпожа не сказала мне ни слова? – терзалась она. – Ведь мы были близки с детства и никогда не имели друг от друга тайн. Как могла она вступить на этот последний путь, даже не намекнув мне?» Укон рыдала безутешно, топая ногами, словно обиженное дитя. Разумеется, и она и Дзидзю видели, как печальна была госпожа в последнее время, но им и в голову не приходило, что у нее достанет твердости… «И все-таки каким образом?..» – гадали они, приходя в совершенное отчаяние. Не в лучшем состоянии была и кормилица, хотя, казалось бы… «Что нам делать? Ах, но что же нам делать?» – беспомощно твердила она, разом утратив всю свою решительность.
Тем временем принц, получив от девушки весьма странное письмо, пребывал в недоумении. Что она задумала? В том, что она отвечает на его чувство, он не сомневался, но, может быть, напуганная разговорами о его сердечном непостоянстве, она решила скрыться? Охваченный беспокойством, принц послал в Удзи гонца.
Добравшись до горной усадьбы, гонец увидел, что все обитатели ее стенают и плачут и никто даже не вышел к нему, чтобы принять письмо.
– Что здесь происходит? – спросил он первую попавшуюся служанку.
– Наша госпожа неожиданно скончалась сегодня ночью, – ответила она, – и все в крайней растерянности. Как нарочно, нашего покровителя сейчас здесь нет, и мы не знаем, к кому прибегнуть.
Поскольку гонцу не были известны истинные обстоятельства, он, ни о чем более не расспрашивая, вернулся в столицу и сообщил эту новость принцу. Тот был потрясен. Уж не сон ли? В последние дни девушка часто жаловалась на дурное самочувствие – это правда, но никакой опасной болезни у нее не было. А ее вчерашнее письмо?.. Оно показалось принцу изящнее обыкновенного, и можно ли было предполагать?.. Что же случилось? Призвав Токикату, принц приказал ему:
– Отправляйтесь в Удзи, расспросите дам и узнайте, что произошло.
– Вероятно, до господина Дайсё дошли какие-то слухи, – отвечал Токиката. – Во всяком случае, сторожа получили от него строгое предупреждение, и теперь даже самый последний слуга не впускается в дом без предварительного допроса. Как только я появлюсь в Удзи без достаточно убедительных на то оснований, об этом немедленно донесут господину Дайсё, и он обо всем догадается. Если госпожа действительно скончалась, в доме, должно быть, полным-полно людей.
– Наверное, вы правы, но я не могу оставаться в неизвестности, – настаивал принц. – Я уверен, что вы сумеете добиться свидания с Дзидзю или еще с кем-нибудь из прислужниц, пользующихся доверием госпожи, и выяснить, что за этим кроется. Слуги вечно все путают, на них нельзя полагаться.
Принц был так расстроен, что Токиката не смог ему отказать и вечером отправился в Удзи.
Звания он был невысокого, а потому выехал без промедления. Дождь почти прекратился, но, зная, что пробираться по горным тропам дело нелегкое, Токиката облачился в самое скромное платье, придававшее ему вид простолюдина. Приблизившись к дому, он увидел, что у ворот толпятся люди.
– Сегодня вечером справили последний обряд, – услыхал Токиката. Потрясенный, он попытался добиться встречи с Укон, но она была не в состоянии его принять.
– Случившееся столь ужасно, – передала она через служанку, – что я не имею сил даже подняться. Поверьте, мне и самой жаль. Ведь вряд ли вы когда-нибудь еще приедете сюда.
– Но смею ли я вернуться в столицу, так ничего и не узнав? Может быть, вторая дама… – настаивал Токиката, и в конце концов его приняла Дзидзю.
– Передайте вашему господину, – сказала она, – что госпожа ушла из мира при самых невероятных обстоятельствах. Так, вряд ли можно было предвидеть… Право, никакими словами не описать нашего отчаяния. Все это словно страшный, мучительный сон. Когда я хоть немного приду в себя, я непременно расскажу вам о последних днях госпожи, о том, какие сомнения терзали ее душу, как она страдала в ту ночь, когда принц уехал, так и не увидевшись с ней. Навестите нас еще раз, когда окончатся отведенные для скорби дни.
Говоря это, Дзидзю плакала навзрыд. Впрочем, плакала не одна она, весь дом содрогался от рыданий. Было слышно, как во внутренних покоях кто-то, скорее всего кормилица, причитает:
– О госпожа, где же вы, вернитесь! Неужели мне не суждено увидеть даже вашей бренной оболочки? О, я не хочу больше жить! Я никогда не расставалась с вами и, будь на то моя воля, никогда бы не отпустила вас от себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50