Однако я не в силах спокойно смотреть, как бесцельно проходит молодость сестры. Ужели страшила бы меня жизнь в этой глуши, когда б не она? Если господин Тюнагон действительно помнит прошлое, почему бы ему не обратить внимание на нее? Внешне мы не очень похожи, но в помышлениях своих едины, и, если господин Тюнагон согласится выполнить мою просьбу, ему будут принадлежать сердца обеих. Не соблаговолите ли вы передать ему мои слова?
С трудом преодолевая смущение, Ооикими высказала все, что лежало у нее на душе, и Бэн была искренне растрогана.
– Поверьте, я хорошо понимаю ваши чувства, – сказала она, – я и сама не раз пыталась все это объяснить господину Тюнагону, но он и слушать ничего не хочет. Он помышляет только о вас, и никто другой ему не нужен. К тому же, возможно, он боится обидеть принца Хёбукё… Так или иначе, он полагает, что его заботы о младшей госпоже должны носить совершенно иной характер. Но я не вижу здесь ничего дурного. Даже самым попечительным родителям редко удается лучше распорядиться судьбами своих дочерей. Простите мне мою дерзость, но с тех пор, как вы остались без всякой опоры, меня не может не тревожить мысль о вашем будущем. Загадывать трудно, но мне кажется, что предложение господина Тюнагона открывает счастливые возможности для вас обеих. Я ни в коем случае не хочу, чтобы вы нарушали последнюю волю отца, но ведь он предостерегал вас лишь от супружества, несовместного с вашим высоким званием. Разве он не говорил, что был бы счастлив видеть господина Тюнагона своим зятем? Я знаю многих женщин и высокого и низкого состояния, которые, лишившись опоры в мире, принуждены были влачить жалкое существование, вступив в союз, совершенно им не подобающий. К сожалению, такое случается довольно часто, и никто не осуждает их. А вашего расположения добивается человек столь редких достоинств… Подумайте сами, если вы отвергнете его и, осуществляя свое давнее намерение, встанете на путь служения Будде, удастся ли вам подняться к облакам и туманам (416)?
Но Бэн напрасно расточала свое красноречие. Ооикими слушала ее с досадой, а потом отвернулась и легла. Рядом с ней, сочувственно вздыхая, устроилась и Нака-но кими.
Разумеется, Ооикими понимала, какая опасность ей грозит. Бэн она не доверяла, но что ей оставалось делать? Увы, дом был слишком мал, и спрятаться было негде. В конце концов, прикрыв сестру красивым легким платьем, она легла немного поодаль, ибо даже к вечеру не стало прохладнее.
Бэн передала гостю все, что сказала Ооикими. «Когда же успела она проникнуться таким отвращением к миру? – удивился Тюнагон. – Вероятно, общение с отцом-отшельником открыло ей глаза на тщетность мирских помышлений». Но мог ли он осуждать ее за мысли, столь созвучные его собственным?
– Значит, ваша госпожа больше не желает разговаривать со мной даже через занавес? – спросил он. – Но, может быть, сегодня вы все-таки проведете меня в ее опочивальню?
Бэн, заручившись поддержкой нескольких близких госпоже дам и пораньше отправив остальных спать, употребила все старания, чтобы выполнить его просьбу.
Когда совсем стемнело, подул сильный ветер и заскрипели старые решетки. Рассудив, что в такую пору никто ничего не услышит, Бэн потихоньку провела Тюнагона в опочивальню. Ее немного беспокоило, что сестры спали вместе, но так они спали всегда, и она не посмела просить их лечь этой ночью розно. К тому же Тюнагон знал их достаточно хорошо, чтобы отличить одну от другой.
Однако лежавшая без сна Ооикими, уловив звук приближающихся шагов, потихоньку встала и скрылась за занавесями. Младшая же сестра безмятежно спала. «Что я наделала! – ужаснулась Ооикими. – Мы должны были спрятаться вместе». Но вернуться она уже не могла и, дрожа всем телом, ждала, что будет дальше.
Вот в тусклом огне светильника показалась мужская фигура. Привычно приподняв полу переносного занавеса, Тюнагон вошел в опочивальню. «Бедняжка, что она подумает?» – казнила себя Ооикими, но не покидала своего укрытия – узкой щели между стеной и стоящей рядом с ней ширмой. «Ее сердили даже намеки, а теперь… О, она никогда мне этого не простит». А все потому, что они остались совсем одни, без надежного покровителя. Ооикими невольно вспомнился тот вечер, когда, простившись с ними, отец ушел в горы. «Словно это было вчера», – думала она, и грудь ее сжималась мучительной тоской.
Увидев, что девушка спит одна, Тюнагон возблагодарил Бэн, сумевшую все так ловко устроить. Надежда заставила его сердце забиться несказанно, но уже в следующий миг он понял, что перед ним вовсе не та, к которой так стремилась его душа. Впрочем, эта юная особа была едва ли не милее и изящнее, чем Ооикими. Между тем Нака-но кими проснулась и остолбенела от ужаса. Было ясно, что она не ожидала ничего подобного. Испуганный вид младшей сестры возбудил жалость в сердце Тюнагона, но он был слишком возмущен поведением старшей, сыгравшей с ним злую шутку. Дурно было пренебрегать Нака-но кими, но он никогда не помышлял о союзе с ней, к тому же ему не хотелось давать Ооикими повод упрекать его в неверности. Что же, придется остаться на ночь здесь, а там будет видно. Если судьбе и в самом деле угодно соединить его с младшей, она ведь тоже не чужая…
И Тюнагон провел эту ночь, ласково беседуя с девушкой – точно так же, как когда-то беседовал с ее старшей сестрой.
Утром старые дамы, уверенные в том, что все произошло именно так, как они замыслили, не могли понять одного – куда исчезла младшая госпожа.
– Где же она? Вот странно… – недоумевали они.
– Впрочем, за нее беспокоиться нечего.
– Но как же хорош господин Тюнагон! Стоит лишь посмотреть на него, и морщины разглаживаются. О таком супруге только мечтать можно! И почему госпожа так противилась союзу с ним?
– Кто знает? Быть может, она во власти какого-нибудь страшного духа? Я слышала, и такое бывает, – недовольно ворчали некоторые, кривя беззубые рты.
– Не к добру вы это говорите! – возражали другие. – При чем здесь духи? Просто она воспитывалась вдали от людей, в глуши, и до сих пор не имела дела с достойными мужчинами. Потому-то она и боится.
– Ничего, со временем привыкнет и будет с ним поласковее.
– Ах, скорее бы….
Тут дамы улеглись, и сразу же раздался громкий храп.
В этом случае длина осенней ночи вряд ли зависела от того, «с кем проводишь ее» (417), и тем не менее Тюнагону показалось, что рассвет наступил слишком быстро. Он уже и сам не мог сказать, которая из сестер нравилась ему больше, и, любуясь нежной прелестью младшей, чувствовал себя обманутым, хотя никто ведь не принуждал его…
– Не забывайте меня, – сказал он. – Надеюсь, вы не будете брать пример со своей бессердечной сестрицы?
И, пообещав навестить ее снова, он вышел. Все случившееся ночью казалось ему каким-то странным сном, но, надеясь, что удастся предпринять хотя бы еще одну попытку объясниться с Ооикими, он постарался успокоиться и, пройдя в свою обычную опочивальню, лег.
Бэн поспешила в покои сестер.
– Как странно, где же младшая госпожа? – спросила она.
Нака-но кими лежала, готовая со стыда провалиться сквозь землю. У нее никогда и мысли не было… Как же случилось, что Тюнагон?.. Тут она вспомнила вчерашний разговор с сестрой, и ей стало обидно: «Как она могла!»
Когда яркий солнечный свет озарил покои, из своей щели тихонько выполз сверчок… Чувствуя себя виноватой и изнемогая от жалости к сестре, Ооикими не в силах была выговорить ни слова. Нака-но кими тоже молчала. «Теперь он видел нас обеих, – терзалась Ооикими. – Увы, впредь надо быть осторожнее».
Тем временем госпожа Бэн прошла к гостю и, узнав от него, что Ооикими снова удалось повернуть все по-своему, не сдержала негодования. «Какая жестокость!» – сетовала она, искренне сочувствуя Тюнагону.
– Ваша госпожа и раньше не баловала меня благосклонностью, но у меня оставалась надежда… Вчера же я пришел в такое отчаяние, что готов был искать забвения в водах реки. И когда бы не вспомнил об их почтенном отце, о том, как печалился он, расставаясь с ними… Да, ради него я не должен уходить из мира. Я больше не стану докучать ни той, ни другой, но оскорбления, нанесенного мне вчера, никогда не забуду. Очевидно, ваша госпожа предпочитает Третьего принца, который, как мне известно, не терял времени даром. Что ж, удивляться тут нечему, женщины всегда выбирают того, кто повыше. Не знаю, решусь ли я приехать сюда еще раз, мне стыдно показываться на глаза дамам. Об одном прошу, не рассказывайте никому этой нелепой истории.
Крайне раздосадованный, Тюнагон уехал раньше, чем обычно.
– Ах, как жаль их обоих! – перешептывались дамы.
Ооикими, сознавая свою вину, окончательно лишилась покоя. «Неужели он рассердился теперь еще и на сестру? – думала она. – Как ужасно, что дамы так бесцеремонны и вмешиваются во все, даже не пытаясь понять…»
Тем временем принесли письмо от Тюнагона.
Как это ни странно, Ооикими обрадовалось ему более обыкновенного.
Словно забыв, что уже наступила осень, Тюнагон прикрепил письмо к ветке, на которой листья покраснели только с одной стороны:
«Владычица гор,
Ты в два разных цвета окрасила
Ветку одну.
Как узнаю, который из них
Окажется более стойким?»
Письмо было коротким, но в нем не чувствовалось и тени досады. Глядя на старательно свернутый листок бумаги, Ооикими невольно подумала: «Он, кажется, хочет сделать вид, будто ничего особенного не произошло, и таким образом положить конец…» Эта мысль встревожила ее, а между тем дамы настойчиво торопили с ответом. Она не решилась просить сестру и после долгих колебаний ответила сама:
«Увы, не дано
Мне проникнуть в тайные думы
Владычицы гор,
Но разве не более стойким
Яркий бывает цвет?»
Она писала так, словно ничего не случилось, почерк же ее был настолько прекрасен, что от гнева Тюнагона не осталось и следа.
«Она ведь не раз намекала на свое желание отдать мне сестру, – думал Тюнагон. – Разве не говорила она о том, что они едины в помышлениях? Очевидно, потеряв надежду склонить меня к согласию, она и решилась на столь отчаянный шаг. Однако ее ожидания оказались обманутыми, ей не удалось изменить направления моих мыслей. Боюсь, что теперь я окончательно потерял ее доверие и надеяться больше не на что. Даже эта старая дама, до сих пор бывшая моей сообщницей, готова осудить меня. Нельзя было поддаваться искушению. Проявив малодушие, я сам привязал себя к этому миру и вполне заслуживаю того, чтобы надо мной смеялись. Нетрудно вообразить, как будут злословить люди, узнав о том, что я, словно самый заурядный повеса, снова и снова возвращаюсь в их дом. Да, «по каналу челнок…» (44)».
Всю ночь Тюнагон не смыкал глаз, а утром, когда в прекрасном небе еще видна была предрассветная луна, отправился к принцу Хёбукё.
С тех пор как сгорел дом на Третьей линии, Тюнагон переехал на Шестую, а поскольку принц жил рядом, часто наведывался к нему.
Жилище принца Хёбукё было средоточием всей мыслимой роскоши. Сад перед домом поражал невиданным великолепием, даже самые простые цветы казались здесь необыкновенно изысканными, а травы и деревья изящнее, чем где-либо, склонялись под порывами ветра. В ручьях отражалась луна, прекрасная, словно на картине. Как Тюнагон и предполагал, принц бодрствовал.
Когда ветер донес до принца чудесное благоухание, происхождение которого не вызывало сомнений, он поспешил переодеться в носи и, приведя себя в порядок, вышел к гостю. Тюнагон приветствовал его с середины лестницы, принц же, не приглашая его подняться, устроился у перил, и тут же начался разговор обо всем на свете. Разумеется, принц вспомнил и о горном жилище, не преминув при этом высказать Тюнагону свои обиды. «Как же нелепы его подозрения! – подумал тот. – Я ведь тоже потерпел поражение…» Однако он не мог не понимать, что, если бы искательства принца увенчались успехом, перед ним самим наверняка открылись бы новые возможности, а потому с большей, чем обычно, горячностью принялся рассуждать о том, к каким еще средствам… Близился рассвет, окрестности тонули в густом тумане. Похолодало. Луны уже не было видно, под деревьями в саду стало темно. Впрочем, сад и теперь был по-своему прекрасен. Очевидно, принцу вспомнилось печальное жилище в Удзи, ибо он сказал:
– Надеюсь, что в следующий раз вы не забудете и обо мне. – А поскольку Тюнагон не сразу нашелся, что ответить, шутливо добавил:
Ты решил, о скупец,
Окружить этот луг просторный
Вервью запрета,
Чтобы «девичья краса»
Досталась тебе одному…

– Непроглядный туман
Лег на луг, где пышно цветет
«Девичья краса».
Увидит ее лишь тот,
Кто ей отдаст свое сердце.
Да, не всякому дано… – отвечает Тюнагон, и явная укоризна звучит в его голосе.
– Право, «как суетны…» (418) – сердится принц.
Принц Хёбукё давно уже докучал Тюнагону своими просьбами, но тот не решался брать на себя роль посредника, опасаясь, что принца ждет разочарование. Теперь же он был уверен в обратном. Более того, если раньше у него были сомнения относительно душевных качеств Нака-но кими, то, познакомившись с ней поближе, он убедился, что она безупречна и в этом. Жестоко было разрушать тайно вынашиваемые замыслы Ооикими, но мог ли Тюнагон изменить своему чувству? Если же младшая сестра достанется принцу, никто не посмеет упрекать его…
Между тем принц, не подозревая о тайных мыслях друга, продолжал сетовать на его бессердечие. Ну не забавно ли?
– Ваша случайная прихоть может обернуться для девушки новыми страданиями, – говорит Тюнагон, изображая из себя почтенного отца семейства.
– Но дайте мне срок, и вы увидите. Поверьте, ни одной женщине не удавалось так глубоко затронуть мое сердце, – вполне серьезно отвечает принц.
– Так или иначе, пока ваши намерения не находят отклика в их сердцах. Думаю, что мне нелегко будет сослужить вам эту службу.
Тем не менее Тюнагон не преминул снабдить принца подробнейшими наставлениями.
Выяснив, что Двадцать восьмой день, последний день празднеств Другого берега, благоприятен для этой цели, Тюнагон потихоньку подготовил все необходимое и повез принца в горы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50