Вот ужас-то!
– Тише, тише! Как бы не услышали слуги.
Укон была сама не своя от страха. «А вдруг приедет гонец от Дайсё?» – думала она и в отчаянии взывала к бодхисаттве Каннон из Хацусэ: «Помоги мне, о Милосердная, огради нас от всяких несчастий!»
В тот день за девушкой должна была приехать госпожа Хитати, чтобы отправиться вместе с ней в Исияма. Дамы положенное время постились и уже прошли через обряд очищения. Поэтому, узнав о том, что обстоятельства изменились, не скрывали своего неудовольствия:
– Так значит, мы сегодня никуда не поедем?
– Как обидно!
Солнце стояло довольно высоко, и решетки были подняты. В покоях госпожи прислуживала одна Укон. Опустив занавеси, отделявшие внутреннюю часть дома от внешней, она прикрепила к ним табличку, на которой было начертано: «Удаление от скверны». «Если госпожа Хитати приедет сама, скажу ей, что госпоже приснился дурной сон», – решила она.
Укон принесла и воду для умывания. Ничего необычного в этом не было, но принцу показалось странным, что госпожа сама будет прислуживать ему, и он предложил ей умыться первой.
Привыкшая к изысканной учтивости Дайсё, девушка с изумлением взирала на своего нового поклонника, который, трепеща от страсти, твердил, что не вынесет и мига разлуки. «Наверное, именно такие чувства называют глубокими», – подумалось ей, и мысли ее невольно обратились к Нака-но кими. «Что скажет она, если слух о моей злосчастной судьбе распространится по миру?»
Принц до сих пор не знал, кто она.
– Мне не хочется докучать вам расспросами, – сказал он, – но, может быть, вы все-таки откроете мне свою тайну? О, я не перестану любить вас, будь вы самого низкого происхождения.
Но девушка упорно молчала. Впрочем, на другие вопросы она отвечала охотно, обнаруживая живой ум и умиляя принца своей непосредственностью. Она не испытывала в его присутствии решительно никакого страха.
Когда солнце поднялось совсем высоко, за девушкой приехала свита: две кареты в сопровождении семи или восьми всадников, как обычно весьма отталкивающей наружности, и множество простых слуг. Громко переговариваясь на каком-то непонятном наречии, они вошли в дом, но дамы, застыдившись, поспешили отослать их обратно. Укон растерялась. Она не могла сказать, что у них в гостях господин Дайсё, ибо приехавшим скорее всего было хорошо известно, что тот в столице – ведь столь важные особы всегда у всех на виду. В конце концов, никому ничего не объясняя, она написала супруге правителя Хитати письмо следующего содержания:
«Как это ни прискорбно, с позапрошлой ночи госпожа изволит пребывать в скверне. К тому же вчера ей приснился дурной сон, поэтому сегодня она принуждена соблюдать строгое воздержание. Все это досадно и наводит на мысль о вмешательстве злых духов…»
Велев накормить людей, она отправила их обратно в столицу. Монахине же сообщила, что госпоже предписано удаление от скверны и она никуда не поедет.
Обычно дни казались девушке бесконечными, с утра до вечера томилась она от скуки, глядя на окутанные дымкой горы, но сегодня часы летели незаметно и вместе со своим новым возлюбленным она приходила в отчаяние, видя, как быстро темнеет небо. Весенний день располагал к тихим размышлениям, и принц все «глядел на нее и не мог наглядеться» (484). Нежная, прелестная девушка представлялась ему верхом совершенства. На самом-то деле ей было далеко даже до Нака-но кими, не говоря уже о дочери Левого министра, как раз в ту пору достигшей полного расцвета. Но принц настолько потерял голову, что девушка казалась ему невиданной красавицей. Она же, до сих пор полагавшая, что нет на свете никого красивее Дайсё, была поражена, увидев рядом с собой человека едва ли не более прекрасного. Лицо принца блистало яркой, чарующей красотой, и мог ли кто-нибудь с ним сравниться?
Придвинув к себе тушечницу, принц задумчиво водил кистью по бумаге. У него был прекрасный почерк, да и рисовал он превосходно. Право, ни одна женщина не устояла бы перед ним.
– Если я почему-либо не приеду в ближайшее время, – говорил он, – вот вам на память…
И он нарисовал лежащих рядом прекрасных мужчину и женщину.
– О, если б и я мог всегда быть рядом с вами… – сказал он, и по щекам его потекли слезы. –
Обетом готов
Я себя связать на века,
И как же печально,
Что даже в завтрашний день
Нам не дано проникнуть.
Ах нет, нельзя так думать. Это не к добру. Отчего я не могу поступать так, как велит сердце?.. Вы даже не представляете себе, сколько препятствий я должен буду преодолеть, чтобы снова приехать сюда. Когда я думаю об этом, мне хочется умереть. Для чего мы встретились? В тот раз вы были так неприступны… Наверное, я не должен был разыскивать вас.
Она же, взяв смоченную им кисть, написала:
«На неверность твою
Сетовать вряд ли стоит.
Не лучше ли вспомнить,
Что нет ничего в этом мире
Непостоянней, чем жизнь».
«Она, кажется, готова заранее упрекать меня за будущие измены!» – подумал принц.
– Но от кого же вы успели узнать, что такое неверность? – улыбнувшись, спросил он и попытался выяснить, когда Дайсё перевез ее в Удзи, но тщетно.
– Вы задаете вопросы, на которые я не вправе отвечать, – сказала девушка, сердито на него глядя.
«Ну что за дитя!» – умилился принц.
Токиката вернулся к вечеру, и его приняла Укон.
– Как раз при мне пришел гонец от Государыни-супруги, – сообщил он. – Левый министр недоволен поведением принца, да и сама она изволит гневаться, полагая, что его безрассудные похождения добром не кончатся. К тому же она боится, что слух об этом дойдет до Государя. Я же сказал, что принц поехал к одному отшельнику, живущему в Восточных горах.
– В какие только заблуждения не впадает человек из-за женщин! – добавил он. – Вот я, казалось бы, совсем ни при чем, а и то принужден лгать, изворачиваться.
– Значит, вы присвоили нашей госпоже звание отшельника? Это наверняка облегчит бремя, отягчающее вашу собственную душу. Но нельзя не признать, что поведение вашего господина истинно заслуживает порицания. Знай я заранее о его приезде, я наверняка бы что-нибудь придумала, хотя и это было бы нелегко. А так… Удивительное легкомыслие!
Укон поспешила передать принцу слова Токикаты, и он содрогнулся от ужаса, представив себе, сколь велико должно быть возмущение его близких.
– Вы и вообразить не можете, как тяжело живется человеку, имеющему столь высокое звание, – пожаловался он. – Ах, почему я не могу хотя бы на время стать простым придворным? Что же мне теперь делать? Вряд ли нам удастся сохранить эту тайну. А что скажет Дайсё? Мы всегда были так близки… Разумеется, при нашем родстве это естественно, но поверьте, у меня никогда не было более близкого друга. Я умру от стыда, если он узнает. К тому же, как водится, он станет во всем винить вас, забыв, что именно ему вы обязаны своим одиночеством. О, если б мы могли уехать отсюда в какое-нибудь укромное жилище, о котором не знала бы ни одна живая душа…
Так или иначе, принцу нельзя было оставаться в Удзи еще на один день. Но душа его, «видно, спряталась где-то в ее рукаве…» (310).
– Скорее, близится утро… – торопили принца, но он все медлил. Вдвоем подошли они к боковой двери.
– Никогда до сих пор
Мне так блуждать не случалось.
Слезы прежде меня
В путь пустились, и из-за них
Я совсем не вижу дороги.
Тяжело вздохнув, девушка отвечала:
– Мои рукава
Так узки, что и слез не задержат.
Смею ли я
Мечтать, что задержишься ты
В этом бедном жилище?..
В тот день дул пронзительный ветер, а земля была скована инеем. Даже платья – «твое и мое» (485) – казались холодными. Когда принц садился на коня, им овладела такая тоска, что он едва не повернул назад, и если бы его спутники не понимали, сколь пагубны могут быть последствия… Когда же они наконец выехали, принц был в таком отчаянии, что свет мутился в его глазах. Двое придворных Пятого ранга вели его коня под уздцы и, только после того как самый крутой перевал остался позади, смогли сесть на коней сами. Даже цокот копыт по скованному льдом берегу реки располагал к безотчетной тоске. «Что за странная судьба связывает меня с этим горным жилищем?» – спрашивал себя принц, устремляясь думами к тем давним дням, когда вот так же приходилось ему пробираться по этим опасным горным тропам.
Возвратившись на Вторую линию, принц прошел в свою опочивальню, надеясь, что там никто не помешает ему отдохнуть. К тому же он был сердит на Нака-но кими, полагая, что именно она спрятала от него девушку из Удзи. Но, увы, сон не шел к нему, мысли, одна другой тягостнее, теснились в голове, и в конце концов, не вынеся одиночества, он все-таки перебрался во флигель.
Госпожа ни о чем не догадывалась, и прекрасное лицо ее дышало спокойствием. Подобные красавицы редко встречаются в нашем мире, и как ни хороша была новая возлюбленная принца… Однако, взглянув на супругу, он прежде всего подметил в ней несомненные черты сходства с той, чей образ постоянно стоял перед его мысленным взором, и невыразимая печаль сжала его сердце. Тяжело вздыхая, принц прошел за полог и лег.
– Мне нездоровится, – сказал он последовавшей за ним госпоже, – и какие-то темные предчувствия рождаются в душе. Моя любовь к вам бесконечна, вы же наверняка забудете обо мне, как только меня не станет. Терпение Дайсё будет вознаграждено, я в этом уверен.
«Как можно говорить такие ужасные вещи?» – подумала Нака-но кими.
– Откуда у вас эти мысли? – спросила она. – Вы несправедливы. Подумайте, что будет, если ваши речи дойдут до слуха господина Дайсё. Он может вообразить, что вы говорите с моих слов, а мне бы этого очень не хотелось. У меня и без того хватает печалей в жизни, а вы еще терзаете меня пустыми подозрениями. – И она повернулась к мужу спиной.
– А вы уверены, что ни в чем передо мною не виноваты? – испытующе взглянув на супругу, спросил принц. – Вспомните, разве я когда-нибудь пренебрегал вами? Наоборот, многие дамы даже пеняли мне за то, что я оказываю вам слишком большое внимание. А вот вы всегда предпочитали мне другого. Конечно, все это можно объяснить предопределением, но мне неприятно, что у вас есть от меня тайны.
«И все же наши судьбы тесно связаны, – подумал он, и на глазах у него заблестели слезы, – иначе мне вряд ли удалось бы ее разыскать».
Принц был явно чем-то расстроен, и госпоже стало его жаль. «Ему что-то рассказали, но что?..» – гадала она, не зная как лучше ответить. «Принц начал посещать меня, повинуясь случайной прихоти. К тому же у него действительно были основания подозревать меня в легкомыслии. Мне не следовало принимать услуги совершенно постороннего нашему семейству человека, который, преследуя собственные цели, решил взять на себя роль посредника. Так, это было моей ошибкой, и принц вправе презирать меня».
Она лежала, задумавшись, столь трогательная в своей печали, что вряд ли кто-нибудь мог остаться к ней равнодушным. Решив пока ничего не говорить госпоже о девушке из Удзи, принц сделал вид, будто сердится на нее совершенно по другому поводу, и, поверив, что он не на шутку озабочен ее отношениями с Дайсё, Нака-но кими пришла к заключению, что кто-то оклеветал ее. Ей было так стыдно, что она предпочла бы не встречаться с принцем, пока все так или иначе не разъяснится.
Неожиданно пришел гонец с письмом от Государыни-супруги, и принц все с тем же мрачным видом перешел в свои покои.
«Государь был весьма встревожен Вашим исчезновением, – писала Государыня. – Если можете, приходите сегодня. Я так давно не видела Вас…»
Принцу не хотелось огорчать своих родителей, но на сей раз ему в самом деле нездоровилось, а потому он предпочел остаться дома. Многие важные сановники приходили засвидетельствовать ему свое почтение, но он ни к кому не вышел. Вечером пришел Дайсё, и принц принял его в своих покоях.
– Мне сообщили, что вы нездоровы, – сказал Дайсё. – Государыня тоже обеспокоена… Что же с вами случилось?
Принц едва мог отвечать, настолько велико было его смятение. «Дайсё выдает себя за отшельника, – подумал он, – но что за странный способ достичь просветления! Увез в Удзи прелестную особу и заставляет ее томиться в одиночестве».
А надо сказать, что принца всегда возмущало стремление Дайсё при каждом удобном случае представляться человеком благоразумным и благонравным, и он радовался любой возможности уличить друга. Нетрудно вообразить, что он мог сказать ему теперь, проникнув в его тайну. Но, увы, принц был настолько удручен, что ему не хотелось даже шутить.
– Вы должны беречь себя, – наставительным тоном говорил Дайсё. – Самое на первый взгляд незначительное недомогание может стать опасным, если затянется надолго.
«Рядом с ним каждый покажется ничтожеством, – вздохнул принц, когда Дайсё ушел. – Хотел бы я знать, что она думает, сравнивая нас?» Мысли его беспрестанно устремлялись в Удзи.
А там тянулись унылые, однообразные дни. Поездка в Исияма была отложена, и дамы изнывали от скуки. От принца то и дело приносили длинные, полные неподдельной страсти письма. Понимая, что даже писать к девушке и то небезопасно, он сделал своим посланцем того самого приближенного по имени Токиката, которому были известны истинные обстоятельства.
– Когда-то я была хорошо знакома с этим человеком, – объясняла Укон подругам. – И надо же такому случиться, что он оказался одним из телохранителей господина Дайсё! Разумеется, он сразу узнал меня, и в память о прошлой дружбе…
Увы, в последнее время ей приходилось слишком часто лгать.
Скоро и эта луна подошла к концу. Принц места себе не находил от беспокойства, но выбраться в Удзи ему не удавалось. «Если так пойдет и дальше, я просто умру от тоски», – в отчаянии думал он.
Тем временем Дайсё, освободившись от дел, как обычно тайком отправился в Удзи. Заехав по дороге в храм и поклонившись Будде, он вознаградил монахов за чтение сутр и только вечером двинулся дальше. Вряд ли стоит упоминать о том, что и на этот раз он постарался обойтись без огласки, однако вопреки обыкновению не стал переодеваться в простое платье, а приехал в носи, как нельзя лучше оттенявшем его поразительную красоту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50