Прекрасно понимая, сколь безрассудно, сколь нелепо его поведение, Гэндзи постарался взять себя в руки. Он должен уйти затемно, пока никто из прислужниц не заподозрил неладного.
– Право, нелегко примириться с тем, что я внушаю вам такую неприязнь. Уверяю вас, никто из ваших поклонников не питает к вам столь нежных чувств. Моя любовь поистине беспредельна, и я никогда не позволю себе по отношению к вам ничего предосудительного. Единственное, чего я прошу, – позволить мне иногда беседовать с вами о разных пустяках, ибо это поможет мне развеять тоску по прошлому. Не лишайте меня хотя бы этого… – молил он, но девушка, почти теряя сознание, не испытывала ничего, кроме ужаса.
– Мог ли я ожидать, что настолько противен вам?.. Увы… – проговорил он, вздыхая, и: – Старайтесь же не выдавать себя! – добавив, вышел.
Надо сказать, что, хотя девушке было уже немало лет, она не имела почти никакого житейского опыта и до сих пор не задумывалась о том, что между мужчиной и женщиной возможна более полная близость. Поведение Гэндзи настолько поразило и огорчило ее, что она долго не могла прийти в себя, и прислужницы, не зная, чем объяснить ее состояние, забеспокоились:
– Уж не больна ли госпожа?
– Милости господина министра заслуживают величайшей признательности. Родной отец и тот не мог быть заботливее, – тихонько нашептывала девушке Хёбу, но та, удрученная столь неожиданно открывшимися ей намерениями Гэндзи, лишь молча сетовала на свою злосчастную судьбу.
Едва рассвело, пришел гонец. Девушка еще лежала в постели, сказавшись больной, но прислужницы, придвинув к ней тушечницу, потребовали, чтобы она немедленно ответила, и она принуждена была прочесть письмо.
На простой матовой белой бумаге изящнейшим почерком было написано:
«В мире нет женщины более жестокосердной, но могу ли я забыть… Что Ваши дамы?
Твоих нежных корней
Я еще не успел коснуться,
Молодая трава,
Отчего ж ты печально поникла,
Будто смял тебя кто-то?
Оказывается, Вы совсем еще дитя…»
Отечески ласковый тон его послания возмутил девушку, но, отказавшись отвечать, она наверняка навлекла бы на себя подозрения окружающих, а потому, взяв лист толстой бумаги «митиноку», написала всего несколько строк:
«Я получила Ваше письмо. Но я совсем больна и не могу ответить, прошу простить меня…»
«Такой суровости я не ожидал…» – улыбнулся министр, разглядывая письмо. Тем не менее надежда не оставляла его. Право, нельзя не попенять ему за легкомыслие!
Открыв девушке свои истинные чувства, министр не имел больше надобности намекать на сосну из Ота (214) и постоянно докучал ей своими признаниями. Нетрудно представить себе ее отчаяние. Мысли, одна другой тягостнее, теснились в ее голове, и в конце концов она даже занемогла.
«Никто ведь и не подозревает… – думала она. – И чужие и близкие мне люди считают господина Великого министра моим настоящим отцом. Ежели по миру распространятся дурные слухи, я сделаюсь предметом для беспрерывных насмешек и оскорблений. Я и теперь не знаю, захочет ли родной отец заботиться обо мне, если узнает вдруг о моем существовании, а уж когда до него дойдут эти слухи, надеяться будет и вовсе не на что».
Никогда еще чувства ее не были в таком смятении.
Говорят, что, прослышав о весьма благосклонном отношении к ним Великого министра, принц Хёбукё и Удайсё стали еще настойчивее. А Утюдзё из дома министра Двора, тот самый, что написал когда-то о «бурном потоке», узнав от Мируко, что госпоже не запрещено читать его письма, был будто бы вне себя от радости и, не подозревая о существующей меж ними связи, принялся с воодушевлением осыпать ее упреками и с утра до вечера бродил возле ее покоев.


Светлячки



Основные персонажи
Великий министр (Гэндзи) , 36 лет
Девушка из Западного флигеля (Тамакадзура) , 22 года, – дочь Югао и министра Двора, приемная дочь Гэндзи
Принц Хёбукё (Хотару) – сын имп. Кирицубо, младший брат Гэндзи
Государыня-супруга (Акиконому) – дочь Рокудзё-но миясудокоро и принца Дзэмбо, супруга имп. Рэйдзэй
Обитательница Восточных покоев (Ханатирусато) – возлюбленная Гэндзи
Тюдзё (Югири) , 15 лет, – сын Гэндзи и Аои
Юная госпожа Весенних покоев – дочь Гэндзи и госпожи Акаси
Госпожа Акаси – возлюбленная Гэндзи
Утюдзё (Касиваги) , 20 (21) год, – сын министра Двора
Министр Двора (То-но тюдзё) – брат Аои, первой супруги Гэндзи
Достигнув столь значительного положения в мире, Великий министр обрел наконец возможность жить неторопливо и спокойно, не обременяя себя заботами. Находящиеся на его попечении женщины, устроенные сообразно желаниям и званию каждой, тоже жили в свое удовольствие, ни в чем не ведая нужды. Право, о такой жизни только мечтать можно.
Лишь юная госпожа из Западного флигеля, совершенно неожиданно для себя оказавшись в крайне затруднительном положении, не могла обрести покоя. Жестокое недоумение терзало ее душу. Разумеется, она не испытывала к министру такого отвращения, как, скажем, когда-то к Таю-но гэну, но все же… Никто из окружающих ее дам и представить себе не мог, что мучило ее, и, не решаясь никому открыться, она молча страдала.
К тому времени девушка достигла возраста, когда многое становится понятным, и, размышляя о том или ином предмете, она все чаще жалела, что нет рядом с нею матери.
Министр же, излив свои чувства, не только не испытал облегчения, но, наоборот, страдания его стали еще мучительнее. Он не решался отнестись к ней даже с самыми незначительными словами, ибо дамы могли заподозрить неладное, однако вовсе не видеть ее тоже не мог, а потому то и дело заходил в Западный флигель и, улучив миг, когда она оставалась одна, докучал ей своими признаниями. Девушка же, не смея открыто высказать ему негодование, делала вид, будто ничего не замечает. От природы она была веселого, приветливого нрава, поэтому, даже напуская на себя суровость, не умела скрыть своего неотразимого очарования. Так стоит ли удивляться тому, что принц Хёбукё писал к ней все чаще и чаще?
Не так уж много времени прошло с тех пор, как сердце его впервые устремилось к ней, однако он не упускал случая пожаловаться на дожди Пятой луны (215).
«Неужели вы и впредь будете держать меня в таком отдалении? О, когда б я мог излить хоть малую часть того, что переполняет мою душу…»
Увидев его письмо, Гэндзи заметил:
– Вам нечего опасаться. Я не вижу ничего дурного в том, что все они так увлечены вами. Не будьте же слишком суровы. Вам следует время от времени отвечать принцу.
Он принялся объяснять ей, как лучше ответить, но добился лишь того, что девушка окончательно пришла в дурное расположение духа.
– Простите, но мне нездоровится, – сказала она, отказываясь писать ответ.
В ее окружении не было ни одной дамы достаточно высокого звания, принадлежавшей к сколько-нибудь влиятельному семейству, разве что дочь ее дяди с материнской стороны, получившего в свое время звание сайсё. Эта достойная особа потеряла всех близких, и министр, разыскав ее, взял к себе. Ее называли госпожа Сайсё. Она прекрасно владела кистью, ум же ее был обогащен всеми познаниями, приличными ее полу, поэтому министр поручил ей в случае необходимости отвечать на письма от имени госпожи.
Вот и теперь, призвав эту даму, он велел ей написать ответ принцу, объяснив, каким примерно должно быть его содержание. Судя по всему, Гэндзи не терпелось узнать, что еще напишет девушке ее пылкий поклонник. Сама же юная госпожа с тех пор, как ее беззаботное существование было нарушено столь досадным образом, стала смотреть на письма принца Хёбукё более снисходительным взором.
Нельзя сказать, чтобы принцу удалось покорить ее сердце, но у нее внезапно возникла мысль, что с его помощью ей удастся избежать домогательств министра. Должно быть, мало-помалу она все-таки приобретала опыт в житейских делах.
Разумеется, принцу и в голову не приходило, что министр с величайшим любопытством следит за его действиями, и как-то раз, воодушевленный благосклонным тоном писем девушки, он тайно пробрался у ее покои.
Сиденье для гостя устроили рядом с боковой дверью, так что он мог беседовать с девушкой через занавес. Министр изволил заранее позаботиться о том, чтобы в покоях воскурили самые изысканные благовония, – словом, проявил внимание, какого не проявил бы и настоящий отец и которое всякий здравомыслящий человек счел бы излишним. Так или иначе, трудно было не оценить его усилий.
Госпожа Сайсё, служившая при этом разговоре посредницей, не могла оправиться от смущения и сбивалась в речах. Когда же министр тихонько ущипнул ее, испугавшись, что юная госпожа покажется принцу невежественной провинциалкой, вовсе растерялась и замолчала.
Самые темные ночи были позади, и затянутое облаками небо неясно светилось. Задумчивый и печальный, принц казался особенно прекрасным. Воздух был густо напоен благовониями: едва уловимый запах курений, долетавший из внутренних покоев, соединялся с благоуханием, исходившим от платья министра.
Вдыхая этот чудесный аромат, принц подумал, что действительность превзошла все его ожидания. Со спокойным достоинством говорил он о своих чувствах, не позволяя себе ни малейшей вольности. Несомненно, он выгодно отличался от других поклонников!
Министр восхищенно прислушивался. Девушка же, укрывшись в восточных покоях, легла было спать, но, когда госпожа Сайсё прошла к ней, дабы передать слова принца, вслед за ней тихонько проскользнул и министр.
– Ваше нежелание соблюдать приличия заслуживает порицания, – укоризненно сказал он. – Всегда следует принимать во внимание обстоятельства. Право, вам пора повзрослеть. С человеком столь высокого звания нельзя беседовать через посредника. Наверное, вам не хочется, чтобы он слышал ваш голос, но вы можете хотя бы подойти поближе.
Заметив, что министр обнаруживает явное намерение, воспользовавшись ее замешательством, проникнуть за полог, девушка совсем растерялась, пытаясь уразуметь, какое из двух зол предпочтительнее, но в конце концов все-таки потихоньку вышла и устроилась у занавеса, прикрывавшего вход во внутренние покои. Пока она сидела в раздумье, не отвечая на длинные речи принца, к ней приблизился министр и перекинул через верхнюю планку полотнище занавеса. Тут же вспыхнул какой-то свет…
«Неужели Сайсё зажгла светильник?. – ужаснулась девушка.
На самом же деле произошло вот что: министр еще с вечера спрятал в ее покоях изрядное количество светлячков, завернув их в полу занавеса, и теперь с самым невинным видом, притворившись, что поправляет занавес…
Светлячки засверкали неожиданно ярко, и из темноты возник прелестный профиль девушки, в испуге прикрывающей лицо веером.
Министр рассчитывал, что внезапно вспыхнувший свет неизбежно привлечет взор принца. «До сих пор его внимание к ней объяснялось тем, что она считается моей дочерью, – думал он, – вряд ли он представляет себе, сколь совершенна ее красота. Почему бы мне не помучить немного этого неисправимого ветреника?»
Право, нельзя не попенять ему за легкомыслие! Ведь будь девушка его родной дочерью, он и помыслить бы не мог… Выскользнув тихонько из ее покоев, Гэндзи отправился к себе.
Принц примерно представлял себе, где может сидеть девушка, но в какой-то миг понял, что она гораздо ближе, чем ему казалось сначала. С трепещущим от волнения сердцем вглядывался он в прорези великолепного занавеса из тонкой ткани, как вдруг недалеко от него что-то засветилось и восхитительное зрелище представилось взору. Еще мгновение – и свет погас, а чудесное видение исчезло. Однако в сердце принца вспыхнула надежда. К тому же, как ни тускл был свет, его оказалось довольно, чтобы разглядеть стройную фигуру лежащей девушки, и она превзошла все ожидания принца. Он почувствовал, что никогда не сможет забыть ее, – словом, вышло совершенно так, как замышлял Гэндзи.
– Молчит светлячок
О чувствах своих, но в сердце
Яркий огонь.
И сколько ты ни старайся,
Не сможешь его погасить.
О, поняли ли вы?.. – молвит принц.
Медлить с ответом нельзя, и девушка произносит первое, что приходит ей на ум:
– Молчат светлячки,
Но тайный огонь их сжигает.
Знаю – они
Чувствовать могут сильнее
Тех, кто умеет петь..
Не проявляя никакого желания продолжать беседу, девушка скрылась во внутренних покоях, предоставив принцу возможность жаловаться на ее невиданную жестокость.
Оставаться в Западном флигеле до рассвета было не совсем прилично, и, промокнув от капель, падающих со стрехи (217), и от собственных слез, принц покинул дом на Шестой линии затемно. Думаю, что ночью, как и положено, кричала кукушка… (218). Но все это довольно обычно, так что я не старалась запомнить подробности.
– Как он хорош собой. – расхваливали принца дамы
– Да, и так похож на господина министра…
Не подозревая истинной подоплеки, они восхищались заботливостью министра по отношению к их госпоже: «Право, лишь мать могла бы…»
Девушка же, видя, что Гэндзи, несмотря на наружную невозмутимость, вовсе не думает отказываться от своих намерений, по-прежнему сетовала на злосчастную судьбу. «Когда бы знал обо мне родной отец и мое положение было более определенным, – думала она, – я вряд ли считала бы поведение господина министра предосудительным. А так оно более чем предосудительно, и в конце концов об этом станут говорить в мире».
Впрочем, Гэндзи и сам не хотел ставить девушку в затруднительное положение. Всему виною было его легкомыслие. Можно ли, к примеру, считать, что он окончательно смирился с потерей Государыни-супруги? Нет, при каждом удобном случае он старался тронуть ее сердце нежными речами, но, занимая слишком высокое положение, она была недосягаема, и многое удерживало его от откровенных признаний. Что касается юной госпожи из Западного флигеля, то она отличалась живым, приветливым нравом, и ей не всегда удавалось держать Гэндзи на расстоянии. Иногда, не имея сил превозмочь волнение, он позволял себе кое-какие вольности, которые, будь они замечены дамами, могли бы вызвать у них немалые подозрения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46