Но она нарушила обещание и попала в тюрьму. Она допустила ошибку, а это было на нее не похоже. Вероятно, она слишком много думала о нем и об их общем будущем. Или бессознательно все-таки стремилась к тому, чтобы ее разоблачили и наказали не только за воровство, но и за связь с ним? Они никогда не говорили об этом, но он знал, что ее мучит сознание вины перед его семьей. Знал он и то, что, кроме него, ее не ласкал ни один мужчина.Он тоже страдал, но трудности и лишения, которым он подвергался, оправдывали его в собственных глазах. В минуты просветления он даже размышлял, не выбрал ли он такой способ существования специально, чтобы искупить вину? Просыпаясь на рассвете от беготни крыс в сене, жалящего укуса блохи, холода или голодных спазмов, он как бы говорил невидимому обвинителю: "Видишь, как мне плохо? Я одинок, голоден, несчастлив. У меня ничего нет. Я ничто. Неужели этого мало?"Он так долго жил ожиданием будущего, что стал бояться его. Но и возврата к прошлому тоже не хотел. Без людей было страшно, однако тех, кого ему в самом деле недоставало, вернуть было нельзя: ни Мать Пуресу, чьи полеты фантазии были так забавны, ни Сестру Благодать, которая заботилась о нем, когда он болел. А Брат Верное Сердце с его вечными разговорами о женщинах, или тупой Брат Венец, или мрачный Учитель ему нужны не были.Чем больше проходило времени, тем слабее делалась его память. Он почти не помнил событий того дня, когда община покинула Башню. Появление Хейвуда было громом среди ясного неба. Он сразу понял, что их с Альбертой плану пришел конец, что годы ожидания были напрасны, и словно окаменел. Он не собирался убивать Хейвуда. Он просто хотел ему объяснить.Но Хейвуд не желал слушать:– Я останусь здесь и буду следить за каждым твоим шагом, за каждым взглядом, пока не узнаю, где ты спрятал деньги.Он так устал, что не в силах был даже отрицать.– Как... как вы меня нашли? Вам Альберта сказала?– Я просто ехал за Куинном от самого Чикото. Нет, Альберта мне ничего не сказала, герой-любовник. В чем ей точно нельзя отказать, так это в упрямстве. Пять лет я приезжал к ней месяц за месяцем и ныл, грозил, умолял сказать правду. Я хотел ей помочь, мне нужна была правда! Не зря я заподозрил неладное с тех самых пор, как она проболталась, что дала мою одежду какому-то нищему. Она ведь ее тебе дала?– Да.– Все правильно. Вы не рискнули купить новую одежду, которую не нашли бы потом в твоем шкафу. Вы все продумали, до мелочей. Какой грандиозный план и как мало здравого смысла! Альберта вынашивала этот план не один месяц. Она стала так часто уходить по вечерам, что в тот день мы с матерью не придали значения ее отсутствию. Тотализаторные бланки она покупала в одном и том же киоске – заручалась свидетелем "трат" на случай, если ее все-таки поймают. Сколько хитростей, сколько труда – и что же? Она сидит в тюрьме и мечтает об идиоте, который ее якобы ждет.– Но я ее действительно жду. Я люблю Альберту и готов ждать вечно!– Ну что ж, если тебя устраивает вечность...– Что вы имеете в виду?– А то, – сказал Хейвуд, – что через две недели ее дело будут слушать снова и судебная комиссия не поверит, что деньги были растрачены. Комиссия состоит из людей, у которых со здравым смыслом все в порядке. И если Альберта будет упорствовать, никакого условно-досрочного освобождения ей не видать! Вот почему я здесь. Мне нужны деньги. Сейчас же!– Но...– Заткнись! Когда деньги окажутся у меня, Альберта поймет, что запираться глупо, расскажет правду и вернет деньги в банк. Потом я заберу ее домой, а ты можешь отправляться на все четыре стороны.– Вы не понимаете. Мы с Альбертой...– Только не загибай про великую любовь! Тоже мне любовники! Какой ты, к черту, мужчина? В этом, наверное, все и дело: ты – как бы и не мужчина, Альберта – как бы и не женщина, вот вы и нашли друг друга! Вот и цена вашей страсти!Он не помнил, как столкнул Хейвуда вниз, помнил только звук падения тела и то, как оно лежало перед алтарем. Большая серая птица сорвалась вниз и погибла. Потом он очутился в своей комнате на третьем этаже Башни, куда его отправил отдыхать Брат Верное Сердце, дождался, пока Учитель побежал за Матерью Пуресой, и только тогда пошел в хлев за крысиным ядом, двигаясь, точно робот.Как умирала Сестра Благодать, он тоже не помнил. Помнил только ее первый крик. Иногда птица кричала так рядом с сеновалом, и бородатый человек в ужасе падал на землю, думая, что это Сестра Благодать превратилась в птицу и вернулась за ним. Он боялся за свой рассудок, ему мерещилось, что птицы и звери стали людьми. Пересмешник, упрямый и назойливый, был Братом Венец. Маленький, с зеленой спинкой зяблик, прыгающий среди сорняков, – Матерью Пуресой. Сильная, голодная ворона – Братом Свет. Важный длиннохвостый голубь – Учителем, унылая кукушка – Сестрой Смирение, а нахальная, верткая сойка – Хейвудом.– Скис! – дразнила его сойка.– Замолчи!– Скис! Скис!– Неправда! Я верю, я жду!Но последнее слово – скис! – всегда оставалось за сойкой.Однажды утром он, как всегда, проснулся от крысиной возни в стогу и еще прежде, чем открыл глаза, понял: ночью что-то произошло. Братья и Сестры вернулись.Он долго лежал без движения. Не слышно было ни голосов, ни шума грузовика, ни рычания трактора, но до него доносился другой звук, который он знал так хорошо, – будто кто-то быстро и без остановки стучит по барабану. Это Карма баловалась с пишущей машинкой.Забыв об осторожности, он слез по грубо сколоченной лестнице на землю и побежал к кладовой. Он был на полпути, когда с дерева взметнулся черно-белым вихрем дятел и стук прекратился.Он выбрался и погрозил дятлу кулаком, хотя больше, чем на птицу, злился на себя, на собственную глупость. Машинки не могло быть в кладовой, люди шерифа забрали ее вместе с остальными вещами, но беспокоиться из-за этого не стоило. Кто докажет, что машинка его? Они до сих пор не знают, что он тот, кто им нужен, они до сих пор...– Карма!Он произнес имя вслух с ненавистью и страхом, потому что вспомнил, увидел, как бежит в тот последний день к хлеву, а за ним спешит Карма.– Ты возьмешь с собой машинку, Брат?– Нет.– Можно тогда я ее возьму?– Отстань!– Ну пожалуйста, разреши мне ее взять!– Нет. И оставь меня в покое, у нас мало времени.– В Лос-Анджелесе ее починят, и она будет как новенькая. Пожалуйста, Брат, отдай мне ее.– Ладно, бери, только отвяжись.– Спасибо, – серьезно сказала она. – Я этого никогда не забуду!"Я этого никогда не забуду". Слова благодарности, не более. Но теперь они наполнились новым смыслом. "Я этого никогда не забуду" означало: "Я всем расскажу, что это твоя машинка".– Карма!Имя полетело над деревьями в далекий город, где она жила, и он понял, что должен следовать за ним. Глава 24 Телефон зазвонил в субботу, около полудня, когда Куинн бесцельно слонялся по квартире в ожидании Марты. Они договорились, что проведут день на пляже с детьми, но туман, опустившийся на Сан-Феличе, скрыл солнце, и море, к которому никто не спешил, едва было видно сквозь вязкую, белесую пелену. Звонок прервал размышления Куинна о том, что бы придумать взамен купания.– Алло! – сказал он, думая, что это Марта.– Мистер Куинн?– Да.– Ответьте Лос-Анджелесу.Прошло несколько секунд, и он услышал дрожащий голос Кармы.– Я сказала, что никогда не позвоню вам, мистер Куинн, и даже разорвала карточку, но номер я успела запомнить, и... мистер Куинн, я боюсь. Тетя не знает, потому что ее нет, но даже если бы она была, я не могу... Понимаете, меня ищет мама. Тетя не разрешит...– Успокойся, Карма, и расскажи все по порядку.– Мне десять минут назад звонил Брат Голос. Его послала мама. Он должен передать что-то важное, но не по телефону, а при встрече.– Где?– Здесь, у нас в доме.– Откуда он знает, где ты живешь?– Я ему часто рассказывала о тете. Но сейчас я сказала, что не могу с ним встретиться, потому что тетя дома. На самом деле она в клубе цветоводов, готовится к выставке. Хризантемы в пампасной траве, подсвеченные лампочками. И трава будет волноваться, потому что в ней спрячут вентилятор. Представляете?– Представляю, – сказал Куинн. – Но почему он не передал то, что просила мама, по телефону?– Говорит, что обещал ей взглянуть на меня. Посмотреть, как я выгляжу, и так далее – он точно не сказал.– Это был местный звонок или междугородный?– Местный. Он тут, и приедет в четыре. Я сказала, что к тому времени тетя уйдет. Но мне почему-то страшно, вот я и решила позвонить на всякий случай вам, вы ведь просили сообщить, если что-нибудь случится.– Молодец, Карма, правильно поступила. А теперь подумай и скажи: тебе не кажется странным, что мама послала именно Брата Голос?– Кажется, – ответила Карма и добавила с детским простодушием: – Они же терпеть друг друга не могут. Учитель говорил, что все люди – братья, но...– А если мама ничего не передавала, как ты думаешь, есть у него другая причина с тобой встретиться?– Нет.– Может, все-таки есть?– Не знаю, – протянула она. – Разве что ему нужна эта старая машинка. Так пусть забирает! Тетя подарила мне на день рождения новую, гораздо лучше. Она вся серая...– Погоди. Значит, Брат Голос отдал тебе пишущую машинку?– Ну, не то чтобы отдал. Я его уговорила.– Это его машинка?– Да.– И она хранилась в кладовой?– Да. Я иногда печатала на ней в шутку что-нибудь. Но потом лента высохла и порвалась, и бумага кончилась... Я тогда была еще глупым ребенком.– Почему ты считаешь, что машинка принадлежит Брату Голос?– Потому что мы из-за нее и познакомились. Башни тогда не было, и все жили в горах Сан-Габриэль. Один раз я гуляла и слышу – кто-то стучит на барабане. Так я подумала. А это Брат Голос сидел у себя дома на террасе и печатал. Только он не был еще Братом Голос. Странно, если бы я тогда не услышала машинку, он бы им никогда и не стал.Входная дверь отворилась, и за спиной Куинна раздались легкие, стремительные шаги Марты. Он быстро сказал в трубку:– Карма, слушай меня внимательно. Никуда не выходи, оставайся дома. Запри все окна и двери и не открывай их до моего приезда. Я скоро буду.– А зачем вам приезжать?– Хочу побеседовать с Братом Голос.– Как вы думаете, его вправду мама послала?– Her. Думаю, ему нужна машинка.– Но почему? Она старая, все клавиши поотлетали, на ней уже невозможно печатать!– Карма, эта машинка была в автомобиле О'Гормана, когда его убили. Она нужна полиции. Я говорю это, чтобы ты поняла, как опасен Брат Голос.– Мне страшно!– Не бойся. В четыре, когда он придет, я буду с тобой.– Обещаете?– Да.– Я вам верю, – сказала она. – Вы привезли мне лосьон."Как давно это было, – подумал Куинн, вешая трубку. – В другой жизни".Он прошел в гостиную. Марта стояла у окна, глядя на море, как всегда, когда приезжала к нему, словно море после Чикото казалось ей чудом.– Значит, еще не конец? – спросила она, не поворачиваясь.– Увы.– Так будет всегда, Джо?– Не надо. – Он прижался губами к ее шее. – Где дети?– Остались у соседей.– Не хотели меня видеть?– Еще как хотели! Они прямо-таки принесли себя в жертву.– Бедные. Почему?– Потому что Ричард решил, что нам, для разнообразия, неплохо побыть вдвоем, – улыбнулась Марта.– Сообразительный парень наш Ричард!Она посмотрела ему в глаза.– Ты действительно так думаешь – наш Ричард?– Да. Наш Ричард, наша Салли.– Значит, мы действительно будем жить долго и счастливо?– Да.– И беззаботно?– О, забот у нас будет множество. Но нам они не страшны. Потому что мы друг друга любим и уважаем.– Да.В ее голосе по-прежнему звучало сомнение, но раз от раза оно становилось тише, глуше, и он верил, что когда-нибудь оно исчезнет вовсе.– Ты еще будешь сравнивать меня с О'Горманом – не в мою пользу.– Этого не может быть!– Будет обязательно. А дети в какой-то момент начнут мне грубить, потому что вспомнят, что я им не отец. Мы будем ссориться из-за денег...– Джо, не надо! – Она зажала ему рот ладонью. – Я обо всем этом думала.– Вот и хорошо. Значит, мы оба знаем, на что идем. Почему ты колеблешься?– Боюсь снова ошибиться.– Значит, ты считаешь, что О'Горман был ошибкой?– Да.– Потому, что это правда, или потому, что мне это хотелось бы услышать?– Это правда, – сказала она, и он почувствовал, как плечи под его руками вздрогнули. – Воспоминания банальнее предвидений, но они полезны. Брак с Патриком был скорее моей идеей, чем его. Мне хотелось своего гнезда! Я вышла за Патрика, чтобы иметь семью, а он женился на мне, чтобы... наверное, у него было много причин, но, прежде всего, у него не хватило духу мне противостоять. Теперь, когда я знаю, что он умер, легче быть объективной не только к нему, но и к себе. Хуже всего в нашем браке было то, что мы слишком друг от друга зависели. Он зависел от меня, а я зависела от его зависимости. Понятно, почему он так любил птиц. Он наверняка чувствовал себя птицей в клетке... Что такое, Джо?– Ничего.– Но ведь я чувствую. Пожалуйста, скажи.– Не могу. Во всяком случае, сейчас.– Хорошо, – легко согласилась она. – Тогда в другой раз.Больше всего на свете Куинн хотел, чтобы другой раз не настал никогда, но он понимал, что это желание неосуществимо.– Я только что сварил кофе, – сказал он. – Хочешь?– Нет, спасибо. Если нам к четырем надо быть в Лос-Анджелесе, лучше выехать сейчас, иначе попадем в пробку.– Нам?– А ты думал, я ехала сюда из Чикото, чтобы пробыть с тобой десять минут?– Марта, послушай...– Непременно, только говори правду.– Да я сам еще ничего не знаю. Я не ждал этого звонка! И не понимаю, что за ним стоит. Возможно, ничего особенного. Возможно, Брат Голос и впрямь хочет повидаться с Кармой по просьбе ее матери. Но я не хочу, чтобы ты была там, если это не так.– Трудные ситуации – мой конек.– Даже если они впрямую касаются тебя?– Именно они. У меня большой опыт.И она улыбнулась.– Твердо решила ехать со мной?– Если ты не возражаешь.– А если возражаю?– Нет, пожалуйста, не надо!– Марта, – предпринял он последнюю попытку. – Я не хочу взваливать на тебя свои заботы. Я сам с ними справлюсь!– А я думала, заботы нам не страшны. Или это были всего лишь слова, Джо?– Марта, я хочу поберечь тебя, а ты не слушаешься!– Не заставляй меня чувствовать себя неполноценной, Джо. Не поступай со мной, как я с Патриком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30