Масштаб не тот. Но, знаешь, что любопытно? Кажется, ему что-то известно. Когда я пришёл к ним в комнату узнать, кто сообщил про Морозову, рекламщики, тогда ещё почти трезвые, пребывали в шоке. Застывшие лица, невидящие глаза… Две девицы, правда, оправились от первого потрясения и уже вовсю рыдали. А Коля… Знаешь, у него была рожа шулера, схваченного за руку. Испуганная, и глазки бегают. И что бы мне сразу его к стенке не припереть, спрашивается? Столько сил бы сэкономил! Я его потом и в сортир водил, и головой под кран совал, и кофе насильно поил — пустой номер. Ничего, кроме бессмысленного мычания, не добился. И от остальных — ненамного больше. Понедельник, черт бы его побрал! Ну ладно, завтра с ними потолкую. А у тебя как дела? Прежде всего скажи: это точно убийство? Не несчастный случай?— Никаких сомнений. Морозову сбили, развернулись и проехали по телу ещё раз. Это криминалисты установили, свидетелей-то, как всегда, днём с огнём не сыщешь. Впрочем, место там для чёрного дела самое подходящее. Вдоль одной стороны улицы — ряд гаражей и аллея, в тёмное время суток совершенно безлюдная. По другую — нечто вроде сквера, а за ним — девятиэтажка. С нижних этажей дорогу за деревьями не видно, с верхних — далеко, толком не разглядишь. Движение на улице вялое, ездят в основном жители окрестных домов. Один из них и обнаружил тело. Но машину, говорит, не видел.— Ясно. Очевидцев, стало быть, нет. А куда Морозова выходила, известно?— Хороший вопрос, — усмехнулся Халецкий. — В том-то и дело, что не должна она была никуда выходить. Тебе ведь рекламисты говорили, что Ирен больна? Все правильно. Грипповала она, причём сильно. Вернулась домой в четверг вечером вся разбитая, уговорила сожителя уехать и забрать к себе ребёнка — боялась заразить. Сожитель упирался, не хотел оставлять её одну в таком состоянии, но соседка — они с Морозовой с детства дружили — поклялась, что будет ей родной матерью. Короче, уговорили они бойфренда в два голоса. Всю ночь Ирен пролежала пластом, температура — за тридцать девять, все, как полагается. Соседка, Лизавета, ночевала у неё, каждые два часа мерила температуру, отпаивала больную чаем, лекарствами. Утром Ирен полегчало, но Лизавета все равно не разрешила ей вставать. Отправила дочь в школу, взяла с собой рукопись — она редактор в издательстве, работу на дом берет — и просидела у Морозовой до пяти вечера. В пять Ирен приняла аспирин и сказала, что хочет спать. Лизавета ушла к себе. А в двадцать пятьдесят пять дежурный зарегистрировал звонок водителя, сообщившего о трупе на проезжей части. Предупреждая твой вопрос: никто из соседей не видел, как Морозова уходила. Куда, по-твоему, её, больную, понесло?— По-моему, её выманили из дома под ложным предлогом. Убийца выманил. Позвонил, наврал что-то, назначил встречу, а сам сидел в машине, поджидая. Засаду устроил. Надо бы выяснить, у кого из рекламщиков и иже с ними есть права и машина. Хотя машину-то убийца, скорее всего, чужую использовал, но чем черт не шутит…— Думаешь, все-таки коллеги постарались? — Халецкий задумчиво вытер рот салфеткой и потянулся к стаканчику с кофе. — Выходит, друг твой Коля верно подметил, что Морозова себя странно вела, ну, когда они на труп под лестницей наткнулись… Тьфу! — Он выплюнул кофе с такой стремительностью, словно хлебнул серной кислоты. — Ну и мерзость!— Ты что, никогда у «Макдональда» кофе не пил? — удивился Виктор.— Бог миловал. Я вообще эти забегаловки не выношу. Разве это жратва? — скривился Борис, указуя на пустые пакетики и обёртки. — Общепит, он и есть общепит, что наш, что заморский.— А чего ж тебя сюда понесло? Меня, что ль, хотел порадовать? Так спросил бы сначала. Я ведь тоже здешнюю кухню не жалую.— Не-е, ты здесь ни при чем. Дело у меня тут было неподалёку. Потом расскажу какое. И пока я его делал, понял, что до любимой своей кафешки не дотяну, рухну в голодный обморок. Вот и выбрал едальню поближе. А тебя позвал, чтобы потом времени даром не терять на обмен информацией. Словом, совместить хотел приятное с полезным.— Интересно, эта, с позволения сказать, пища, по-твоему, приятное или полезное? — съехидничал Виктор.— Ладно, ворчать-то! Поехали, я тебя в компенсацию за моральный ущерб приличным кофием напою.— Спасибо, Боря, но я лучше дома почаевничаю. Досказывай, что у тебя из новостей осталось.— Сначала ты скажи: какова, по-твоему, вероятность, что Морозову убрал убийца Козловского?— Процентов девяносто, я бы сказал. В эту версию все хорошо укладывается. В четверг у них в конторе убивают Козловского. Ирен видела что-то важное, может быть, коллегу, который разговаривал с незнакомцем в холле, но поначалу не придала эпизоду значения, поскольку не знала об убийстве. Отсюда и её странное поведение, замеченное Колей. Когда труп обнаружили, и никто не сознался, что видел покойника, перед ней встала серьёзная проблема. С одной стороны, ей не хотелось выдавать коллегу, к которому она, скорее всего, хорошо относилась, тем более что внешность у покойника была нерасполагающая. С другой — убийство есть убийство. В общем, Ирен ничего никому не сказала, видно, решила все хорошенько обдумать. А убийца заметил её колебания. Если уж они от празднолюбопытствующего Коли не укрылись, то от него, насторожённого, подозрительного, и подавно. Думаю, он сразу решил избавиться от свидетельницы, но в тот же вечер у него не получилось, а наутро Ирен не пришла, заболела… Гм… Что-то здесь не сходится. Она ведь запросто могла поделиться своими сомнениями с сожителем или с подругой. Ты потому и спросил, да?— Нет, Витя, не потому. Твоё-то недоумение я как раз могу рассеять. После разговора с Лизаветой я немного представляю себе характер Ирен. Она предпочитала принимать решения сама. Не любила взваливать свои проблемы на чужие плечи и вообще старалась о них помалкивать. И ещё мне кажется, что если бы она решила сдать убийцу, то сначала поставила бы его в известность. Такой уж строгий у неё был кодекс чести. Так вот, убийца-то имел возможность узнать её получше, чем я. А потому относительно спокойно мог отпустить её в четверг и ждать благоприятного случая.— Тогда что тебя не устраивает в моей версии?— М-м… даже не знаю, с чего начать. Ну, во-первых, способ убийства. Он не просто другой, а принципиально другой. Ты Грофа читал? Про перинатальные матрицы слышал?— Ты, давай, не выражайся, — обиделся Виктор. — По-русски говори.— По-русски слишком долго будет. В общем, могу дать ссылку на литературу, но лучше поверь мне на слово: если человек выбрал для первой своей жертвы быструю, бескровную и относительно лёгкую смерть, то очень сомнительно, что вторую он будет размазывать по асфальту. Ирен курила. Что мешало ему предложить и ей отравленную сигаретку, как Козловскому?— Откуда мне знать? Может, у него сигареты кончились. Может, она свои предпочитала. Может, видела, как он Козловского угощал.— Ну, как Козловский закуривал, она не видела. А стало быть, не знала, как именно его к праотцам отправили.— Почему ты так думаешь?— Фу, Витя, ты меня разочаровал! Цианид действует мгновенно. Затянись Козловский на глазах Ирен, она бы узрела его агонию, а по твоей собственной версии, про убийство ей ничего не было известно аж до самого свидания двух голубков под злополучной лестницей. А касательно других твоих возражений — да, я допускаю, что убийце почему-либо не удался трюк с сигаретой. Но не верю, что он после осечки решился на такой вандализм. Разве что совсем спятил от страха, но и то сомнительно.— Ну ладно, а кроме способа убийства что тебя мучает?— Да, в общем, ничего. Просто там такие сочные подозреваемые имеются. — Халецкий смачно поцеловал кончики пальцев. — Видишь ли, жизнь Ирен — кстати, это имя она себе сама выбрала, мама-то её Таисьей назвала — была покруче иного романа. Не в смысле криминала — в смысле драмы. Но в двух словах её не перескажешь, а ты домой торопишься, так что на эту тему давай завтра покалякаем. Короче, виделся я сегодня с её дочуркой и бывшей свекровью. Это такие экземпляры, скажу я тебе! С удовольствием бы их препарировал, одного любопытства ради. Ну, и чтобы кайф им малость обломать. Ты бы слышал, с каким злобным наслаждением они поливали покойную грязью! Да и с сожителем Ирен не все ясно. Нет, ты не подумай, ладили-то они душа в душу, все соседи в один голос так говорят, не скрывая, между прочим, зависти. И Лизавете он очень симпатичен. А известие о смерти подруги едва в гроб парня не вогнало, посинел, говорят, весь, еле «скорая» откачала. По слухам, в сороковой он лежит, в кардиологии. Я его пока не беспокоил, пусть маленько оклемается.— А ребёнок? Ты говорил, у них маленький ребёнок. На кого оставили?— За парнишкой пока Лизавета присматривает да няня приходящая. Няня уже год, как у них работает, наняли сразу, как Ирен на работу вышла.— Так я не понял, чем тебе сожитель не угодил?— Видишь ли, никто не знает, кто он такой и откуда взялся. Ирен два с половиной года назад приволокла его на себе, больного. В больницу он почему-то лечь отказался, а жил один, и присматривать за ним было некому. Вот Ирен его и выхаживала. А пока выходила, там порезвился амурчик, и пациент остался жить у сиделки. Как честный человек, он тут же предложил ей руку и сердце, но Ирен, пуганая ворона, сердце приняла, а руку отвергла. Лизавета поначалу относилась к их роману насторожённо, все опасалась, не нарвалась ли подруга на проходимца, и, ясное дело, выпытывала, кто да откуда. Ирен все уходила от ответа, а потом прямо сказала: не спрашивай. Прежняя Петенькина жизнь была страшнее кошмара, он пытается её забыть, и чем меньше народу будет знать о его прошлом, тем больше у него шансов на успех. Лизавета ещё немного понервничала, потом видит: мужик о подруге заботится, на шее у неё не сидит, ребёнка едва не на коленях вымолил (Ирен думала прервать беременность) и не надышится на мальчишку, готов целыми днями с ним тетешкаться. Ну, она и успокоилась. А теперь вот гадает, не настигло ли Петра его страшное прошлое. Как тебе такой сюжетец?— Романом-фельетоном отдаёт, — поморщился Виктор.— Фу-ты, ну-ты, какие мы образованные! — фыркнул Халецкий. — А ещё требовал, чтобы я по-русски изъяснялся! Значит, не привлекают тебя страшные тайны прошлого, рационалист ты наш бескрылый? А мне, признаться, этот сюжет куда симпатичнее игр, в которые играют службисты. И главное, грязи в нем наверняка поменьше будет.— А ты уверен, что твои страшные тайные прошлого не сведутся к тем же службистским играм?— Типун тебе на язык! Надо же все так опошлить, настроение испортил… Кстати, я ведь тебе самого главного так и не сказал — как раз насчёт игрунов наших. Да, ладно, не дёргайся, это недолго. Пошли к метро, по дороге расскажу.На улице шёл снег. Белые искорки мелькали в свете фонарей, ложились на тротуар и превращались в серую грязь. Едва сыщики закрыли за собой дверь, откуда-то из темноты вынырнула давешняя старуха, привычно вцепилась Виктору в рукав, но, узнав его, отшатнулась, выругалась и снова растворилась в темноте.— Какие, однако, к тебе красотки клеятся! — поддел приятеля Халецкий.— Завидуешь? Могу уступить, мне не жалко. Беги, догоняй.— Куда мне, инвалиду уголовно-розыскного фронта, за такой шустрой барышней угнаться! Но к делу, товарищ. Я сегодня смотрел сводки происшествий по городу за июль — ну, насчёт того взрыва. Поверишь ли: ни строчки нет! Ладно, думаю, это они могли как-то задним числом подчистить, значит, надо жёлтую прессу проверить. Не будут же они все тиражи изымать! И снова ни строчки. Тогда я крепко поскрёб в затылке и наскрёб такую мысль: сразу после взрыва ведь неизвестно было, кого там бабахнули, значит, на место происшествия должны были вызвать уголовку или рубоповцев. К нам вызов точно не поступал, я проверил. Стало быть, остаётся РУБОП и район. РУБОП я напоследок оставил — там пришлось бы кланяться, и они меня потом до конца жизни эксплуатировали бы за эту маленькую любезность. Пошёл я в район. Там говорят: «Да, было дело, вызывали нас в июле на взрыв. Только сразу же и развернули — „смежники“ первыми подоспели, сами, сказали, разберёмся. А если вам подробности нужны, обратитесь к сотруднику такому-то, он тогда дежурил. Только у него сегодня выходной, вы завтра приходите». Ну, выпросил я у них домашний телефон этого парня и напросился в гости. Он здесь неподалёку живёт, напротив метро. И знаешь, что выяснилось? Мусин-то не на своей машине подорвался — на чужих «Жигулях». Так чего же, тогда, спрашивается, «смежники» на взрыв слетелись, да ещё так прытко, что обскакали местных оперов? Откуда они знали, что жертва взрыва — известный предприниматель, если этого предпринимателя уже лет десять никто, иначе как в иномарках, не видел? Чуешь, чем пахнет, Витек?— Неприятностями для нас пахнет, — мрачно отозвался Витек. — Крупными.— Это ты точно подметил. Но я тебе ещё один сюрприз преподнесу. Как ты думаешь, где имел место пресловутый взрыв? Не догадываешься? В двухстах метрах от особнячка наших с тобой дорогих рекламистов. Как полагаешь, этот херр Соловьефф просто забыл упомянуть о такой мелкой детальке? Часть вторая 8 Звонок Эдика Вязникова вызвал в душе Надежды столь сложное чувство, что она не сразу сумела его определить. Точнее, даже не чувство, а мешанину чувств, весьма острых и противоречивых. Последний раз они виделись пять лет назад на свадьбе Эдика. И с тех пор он ни разу не соизволил не то что объявиться — даже позвонить, справиться о делах или хотя бы просто поздравить с праздником или, скажем, днём рождения.А ведь когда-то они были практически неразлучны, и свадьба самой Надежды никаких возмущений в их отношения не внесла. Ну, почти не внесла. На короткое время в поведении Эдика все же появилась некая искусственность, что при его несравненном комедиантском даровании выглядело едва ли не запоздалым признанием в любви. Надя тогда даже испытала нечто вроде раскаяния, даром что замужество отчасти было заслоном, сознательно выставленным ею на пути собственной набирающей силу влюблённости.То, что участь женщины, которой суждено полюбить Эдика, будет горше смерти, она поняла сразу, едва они познакомились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43