Стая диких сизых голубей перепугано взметнулась над горой. Многие наблюдавшие за учением от неожиданности вздрогнули. И все вдруг увидели то, чего почему-то не замечали раньше: внизу, у подошвы горы, среди колючего кустарника стояли танки.
Грянул новый залп, и снизу дохнуло острым запахом горелого пироксилина.
Казалось бы, теперь все в порядке. Головная застава 21-й, появившись на поле боя раньше противника, выбрала выгодную позицию, пропустила такую же заставу 19-й и нанесла фланговый удар по превосходившему силами авангарду. Бой начался именно там, где и планировалось. Но начался он не так, как виделось операторам, и это окончательно вывело полковника из себя.
— Как эти танки здесь оказались?! По расчету времени они не могли так быстро пройти маршрут. Не могли!
Командующий повернулся к одному из посредников, майору с белой повязкой на рукаве.
— Прошу вас, пригласите командира головной заставы подняться ко мне.
Несколькими минутами позже, прыгая с камня на камень, к вышке по крутому склону поднялся лейтенант в танковом комбинезоне. Пока он искал глазами, к кому обратиться, полковник сумел вслух разрядить запас раздражения.
— Вы понимаете, что делаете? Три машины против батальона. Глупый авантюризм. Даже на учениях!
Командующий выступил вперед, и лейтенант, представ перед ним, откровенно растерялся.
Если судить по кинофильмам о жизни военных, то контакты между рядовыми и генералами возникают довольно часто. В действительности лейтенанты и капитаны, даже майоры не так уж часто встречаются со своими высшими командирами. У каждого из стоящих на разных ступенях служебной лестницы начальников свой круг дел, свои обязанности и заботы. И направлены они чаще всего параллельно — сверху вниз, почти не пересекаясь. Потому легко понять командира взвода, которому ни с того ни с сего в присутствии командующего войсками разгневанный полковник (а это ведь по крайней мере командир полка, если не дивизии!) бросил серьезные упреки. Возникала мысль: что если в самом деле, проявляя старание, не жалея сил, он, лейтенант, переборщил и тем самым сломал, испортил мудрый оперативно-тактический замысел, выношенный самим командующим — генералом с наибольшим количеством больших звезд на погонах? Пожалуй, хочешь не хочешь, а слабость от такой мысли под коленками возникает.
— Погодите, полковник, — сказал командующий. — Ваша точка зрения нам известна. Почему же не послушать лейтенанта? У него ведь свой замысел был. Как, товарищ лейтенант, был?
— Так точно, — отрубил лейтенант решительно. — Был!
— И какой?
— Я должен был задержать авангард противника, а еще лучше — заставить его развернуться.
Почувствовав уверенность, лейтенант уже наступательно спросил:
— Мог я их задержать? С тремя танками на десять, на двадцать минут?
— Почему мог? — улыбаясь, спросил командующий. — Думаю, уже задержал. С такой-то позицией!
— Вот и весь замысел. А через пять минут, — лейтенант посмотрел на часы, — нет, уже через три, батальон ударит во фланг…
— Допустим, батальон ударит. Но как вы здесь оказались так быстро? Или с ночи в засаде?
— Всего за полчаса до вашего прибытия заняли позицию.
— Заранее присмотрели?
— Никак нет! Командир батальона дал точку на карте. Остальное я выбирал сам.
— Как же вы сюда так быстро добрались? — спросил из-за плеча Командующего полковник. — По расчету это сделать трудно.
— Комбат нас тоже предупреждал, что трудно. Но приказал сделать. У Александра Васильевича девиз: упредил — победил.
— Александр Васильевич — это Суворов? — спросил иронически полковник.
— Никак нет, — ответил лейтенант. — Это наш комбат. Подполковник Поддавашкин.
— Опять Поддавашкин! — сокрушенно воскликнул полковник и сморщился, будто ощутил острую зубную боль.
— Вы свободны, лейтенант, — сказал командующий, не скрывая улыбки. — Начато хорошо, так и держите! И никогда не старайтесь угадать желание начальства. Делайте свои дела по обстановке. Ясно?
— Так точно! — веселым голосом отчеканил лейтенант. — Разрешите идти?
Придерживая рукой планшетку (а делал он это точно так же, как и его комбат), он побежал вниз к своим танкам.
— Разверните авангард Девятнадцатой, — приказал командующий. — В реальных условиях лейтенант сделал бы это без нашего вмешательства.
Лицо полковника помрачнело. Зато у командующего настроение явно поднялось. Он видел — бой вышел из рамок игры и развивается по реальным законам войны, когда даже в условиях равенства сил превосходство получает тот, кто действует энергичнее, самостоятельнее, смелее.
Учения прошли хорошо. Действия сторон изобиловали неожиданными решениями и ходами. Подразделения показали высокую слаженность, командиры — самостоятельность. Даже полковник постепенно успокоился, понимая, что главное — цель учений — достигнуто.
С полигона я возвращался с командующим.
— Посмотри, — сказал он мне в машине и протянул листок плотной бумаги. — Кадровики дали справку.
На листке теснились слова, отпечатанные на машинке:
«Поддавашкин Александр Васильевич. Год рождения 1919-й. Белорус. Из рабочих. Окончил Полтавское танковое училище. Отличился в боях под Берлином. В городке Бернау его рота, действуя дерзко и стремительно, разгромила опорный пункт противника. Уничтожено три дзота, сорок фаустметателей, около 140 фашистов. В боях за Потсдам рота разгромила минометную батарею, подавила более тридцати пулеметных точек, 8 дзотов, уничтожила около 300 солдат и офицеров противника. Звание „Герой Советского Союза“ присвоено в мае 1945-го».
— Все понял? — спросил командующий.
— Что именно?
— А то, какими становятся командиры, когда постоянно помнят, что у них в фамилии два «д»?
— Поддавашкин-то мне понравился, — сказал я. — А вот полковник — не очень…
Командующий усмехнулся.
— И зря, — сказал он. — У полковника фамилия короткая, в четыре буквы. И «д» в ней нет. Однако он свое мнение имеет и не боится его высказывать. Вот так.

* * *
Генерал-инспектор приехал в ракетную часть. Начальство, зная пристрастие проверяющего к голубому цвету, приказало покрасить все, что только могло попасть ему на глаза. На одну из ракет краски не хватило, и солдат-маляр закинул на головной обтекатель пустое ведро.
Генерал подошел к ракете и недовольно вздернул брови:
— Что это?!
— Стабилизированный интегратор, — отважно сымпровизировал солдат
— Сам вижу, что интегратор. Но почему не покрашен?
ДЕБЮТ АДМИРАЛА ЗОЛИНА
Центральный Дом журналистов в Москве — в просторечье Домжур — во все времена оставался островом вольницы в строгих рамках столичной жизни. Чтобы хоть как-то держать колобродивших в его стенах газетчиков, директором Домжура назначили бывшего редактора газеты «Советский флот» контр-адмирала Золина.
Пузатенький, крепкий, как кнехт на причале, Золин сразу решил показать постоянным посетителем заведения ху есть ху на командном мостике и явился в Домжур в адмиральском мундире при всех остальных регалиях. Тут же в вестибюле к нему подкатил газетчик, успевший изрядно поднабраться в ресторане.
— Швейцар, попрошу такси!
Золин открыл рот, сложил губы трубочкой, глубоко вдохнул, раздулся от возмущения:
— Я здесь не швейцар! Я — контр-адмирал!
Газетчик качнулся, изобразил несказанное изумление и выговорил заплетыкающимся голосом:
— Виноват, товарищ адмирал! Тогда попрошу катер!
Больше адмиральской формой журналистскую вольницу Золин смущать не пытался.
Майор, комендант гарнизона, докладывает генералу о возросшем числе нарушений военнослужащими формы одежды.
— Что за нарушения? — интересуется генерал.
— Офицеры надевают неформенные носки. Вот и у вас тоже не такие как требуется…
Генерал встал.
— Вот что, майор. Вы, прежде, чем разглядывать мои носки, посмотрите на мои погоны…
КОМЕНДАНТСКАЯ ТЕОРЕМА

«Любая кривая линия короче прямой, на которой стоит военная комендатура».
Эта мудрость, безусловно, знакома всем, кто носил военную форму.
Командиров любят. Комендантов боятся.
Рассказы о самых строгих переходят в офицерской среде из поколения в поколение.
— Разве сейчас коменданты? — сказал однажды приятель-ветеран. — Вот в наше время…
Не стану судить о комендантах нынешних — с ними мало знаком, — но в наше время действительно были — ого-го!
В середине сороковых годов прошлого века комендант Тбилисского гарнизона бравый полковник Кудидзе ходил с портновским сантиметром в кармане и проверял, насколько точно размещены на погонах звездочки и эмблемы. Те, кого установленные расстояния были нарушены, водворялись на гауптвахту.
В те же годы комендант Военного института иностранных языков — ВИИЯ — считая, что справедлив только случай, позволял нарушителям тянуть из своего кармана заранее приготовленные бумажки. Вынешь со словом «наряд» — получай наряд, не отходя от кассы. Вынул чистую — будь свободен до следующего случая.
Коменданты — люди особые. Я бы еще сказал — удивительные.
Танкист — всегда танкист. Летчик по характеру и манерам и привычкам отличается от сапера.
Короче, у каждого — у моряка-подводника, ракетчика ПВО, артиллериста — легко заметить отличия, обусловленные делом, которому они посвятили жизнь.
Но вот парадокс — каждый, кому из них выпадает доля стать комендантом, враз утрачивает все профессиональное, что отличало его раньше, и приобретает специфические черты, единые для комендантов моря, воздуха, суши.
Думается, что причиной такой перемены становится особенность комендантской должности.
Каждой ступени воинской службы соответствует точно определенное звание офицера.
Командир взвода — лейтенант или старший лейтенант. Капитан на взводе — свидетельство неблагополучия в карьере. Человек скорее всего проштрафился и понижен в должности.
Командир роты — старший лейтенант — капитан. Командир полка — подполковник — полковник. Генерал, который командует полком, вызывает больше тревоги, чем капитан, принявший взвод. А вот у комендантов должность имеет самые широкие рамки.
Мой старый знакомый майор, служивший комендантом небольшого гарнизона, с гордостью говорил: «Ты знаешь, кто был первым военным комендантом Берлина? Генерал-полковник Берзарин». — «Тебе-то что?» — спрашивал я. «Как что? — удивлялся товарищ. — И он комендант, и я». — «Ты всерьез?» — «Разве таким шутят?»
И в самом деле, какая еще должность имеет размах от майора до генерал-полковника?
Главная черта, общая для всех настоящих комендантов, их постоянная нацеленность на выявление нарушителей. И тут уж им равных трудно найти.
В военной газете Южной группы войск однажды напечатали стихотворение. Не шедевр, но вполне приемлемое, с четким ритмом и звонкой рифмой. Редактора подкупило то, что автором был солдат. И писал он о фронтовике, который идет по городу, а на его гимнастерке «в ряд медали золотом горят».
На другой день после выхода газеты в свет редактору позвонил комендант советских войск будапештского гарнизона генерал-майор Скосырев. И начал с упрека: «Когда редакция перестанет потворствовать нарушителям формы одежды?»
Редактор, не поняв, о чем речь, попросил назвать фамилию нарушителя. Скосырев язвительно ответил: «Это вы доложите мне фамилию. А меры я сам приму».
Все еще считая, что речь идет о ком-то из сотрудников газеты, который нарушил дисциплину, редактор спросил, в чем же суть проступка. «А в том, — ответил комендант, — что приказом командующего войска уже переведены на зимнюю форму одежды, и у меня в гарнизоне никто не может появляться в это время на улице без шинели. Затем, на гимнастерке солдату награды носить не положено. Медали надевают только на парадный мундир».
У настоящего коменданта глаз — алмаз.
Помню, на Дальнем Востоке мне пришлось сдавать предварительные экзамены в академию. Выдержавшие испытания получали звание «кандидата» и право ехать в Москву на сдачу там приемных экзаменов. По строевому уставу знания абитуриентов проверял полковник — комендант местного гарнизона. Человек, как все быстро убедились, он был остроумный, понимавший шутку, но в то же время отличался требовательностью и умением буквально на лету усекать любой непорядок. Этим и воспользовались шутники, без которых офицерский корпус просто немыслим.
Ночью, когда все спали, два «умельца» спороли с кителя капитан-лейтенанта Тихоокеанского флота морские пуговицы и на их место пришили армейские. Моряк подмены не заметил и явился в таком виде на сдачу экзамена.
Как положено, представился: «Капитан-лейтенант такой-то прибыл…» Взглянул на него полковник и сказал: «Были бы вы просто капитаном или лейтенантом, я бы позволил вам тянуть билет. Но вы капитан плюс лейтенант в одном лице. Поэтому извольте привести себя в вид, соответствующий флотским канонам. Даю пятнадцать минут".
Выскочил капитан-лейтенант из аудитории и растерянно объявил страдавшим у дверей товарищам: «Выгнал, а за что?»
Все так и легли в хохоте.
Через десять минут, с помощью друзей-шутников перешив пуговицы, офицер держал экзамен и сдал его. Ставя в зачетном листке отличную оценку, полковник заметил: «А я вот, капитан-лейтенант, каждое утро себя осматриваю на предмет соответствия форме. Мало ли что за ночь может произойти…»
Становление одного коменданта происходило у меня буквально на глазах.
Я приехал в командировку в Читу из Даурии. На улице стоял лютый холод. Мороз придавил спиртовой столбик до минус сорока пяти. В воздухе, струясь, плавали искристые льдинки. Зато в гарнизонной гостинице — старом здании с добротными стенами и угольными печами — было тепло и уютно. Отогреваясь после дня, проведенного на морозе, я возлег на постель и взялся за книгу. Внезапно открылась дверь и на пороге появился этакий Тарас Бульба — крепко сбитый, плотный, с висячими усами. Одет он был в пижаму с широкими продольными синими полосами.
— Преферансисты есть? — спросил вошедший с порога. — Нужен четвертый.
Поскольку конкурентов не оказалось, минуты две спустя мы уже сидели в соседнем номере и метали карты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41