Даже стен не останется. Потому сейчас твердая рука нужна. Диктатор.
— Лебедь, — назвал Мисюра фамилию с уверенностью оракула. И тут же спросил: — Разве не так?
Барсов вздохнул тяжко, как косец, который прошел делянку и остановился на меже отдохнуть.
— Черт его знает, вроде и народ вы, вояки, толковый, а послушаешь, хреновину прете один почище другого.
— Почему? — Мисюра решал — обидеться или сделать вид, что не заметил колкости.
— Вы же мужики при чинах и обязаны знать историю. Хотя бы военную. Уже давно известно, что полководцы с птичьими фамилиями России кроме позора ничего не приносят. Казалось бы, должно хватить на все времена одного опыта с Куропаткиным, так нет же, отыскали Грачева. И до сих пор невдомек, что перья летели не из хвостов этих птиц, а из репутации государства.
Мисюру шпилька о незнании истории уколола.
— Тогда дело за Барсовыми или Медведевыми. Так?
— А что, не плохая мысль. Во всяком случае на своей земле мы бы смогли навести порядок.
— Кто же мешает? Сейчас только и говорят о предпринимательстве.
— Вот именно говорят. Но едва доходит до дела, кому кем быть решает чиновник. А то кто стоит за его спиной, даже не надо угадывать. Допустим, дали бы мне наш лес. Сказали: давай, Барсов, работай, богатей. Я бы сразу стал хозяином и воровать не позволил, тайгу курочить не разрешил. Потому лес отдали не мне, русскому мужику, а корейцам. Приезжайте, фазаны, и все, на что глаз упадет — крушите. Ты знаешь, сколько их сюда понаехало? Они и крушат. Чтобы не возникало шуму, отстегивают куш кому надо. Все шито-крыто.
— И ты не мог здесь найти себе дела? Что-то мало верится.
Барсов горестно вздохнул.
— Я тебе сказал, капитан, сейчас в цене не хозяева, а хищники. Такие, что способны раздербанить богатство страны на части, хапнуть деньжат и смыться. А хищников в этом краю навалом. Ты даже не представляешь, сколько здесь осело и гужуется уголовников… Не собираюсь обманывать, Олег. Ни тебя, ни себя: простить того, что со мной и моими партнерами проделали, не могу и не собираюсь.
— Кто он?
— Роман Быков.
Мисюра ничем не выказал удивления.
— И ты решил с ним воевать?
Мисюра чувствовал, что слова о его готовности стать наемником, брошенные в минуту опьянения, приобретали силу морального императива.
— Решил. Из желания не быть бараном, которого остригли, а он ко всему еще и доволен. Ты обратил внимание, как нас убеждают, что главные черты русского человека — долготерпение и покладистость. Чтобы проверить, сколь можно далеко заходить, людей лишили права на бесплатное образование, лечение, им по полгода не платят заработки. И что? Терпят. Значит, быдло. Я в таком стаде оставаться не хочу. Потому скажу прямо: жажду не правосудия, а мести. Или возмездия, понимай как угодно. По моим сведениям Быков в ближайшее время вывезет с моего прииска добытое зимой золотишко. Я собираюсь его оприходовать.
— Рискованно…
— А что ты делал без риска? Ко всему задарма? Здесь за один или два выстрела получишь полмиллиарда…
— Деревянных?
— Что за вопрос? Для тебя эти полмиллиарда будут сделаны из красного дерева.
— Откуда такие бабки?
— Расчет простой. Сегодня золотишко на мировом рынке идет по триста баксов за тройскую унцию.
— Это мне ничего не говорит. Сколько тянет грамм?
— В тройской унции тридцать один грамм с маленьким хвостиком. Значит, грамм потянет где-то на десять зеленых. Если на долю каждого участника выпадет по десять кэгэ, по нынешним ценам можно взять почти полмиллиарда. За такую цену при капитализме — а нас в него вогнали силой — люди идут на любые деяния.
— Маркс вроде бы говорил о преступлениях…
Мисюра сказал и посмотрел на Барсова с хитрецой.
— А разве преступление не деяние?
— Еще вопрос. Почему ты обратился ко мне? Мы недавно познакомились, а обсуждать такие дела с человеком, которого мало знаешь… Разве не рискованно?
— Объясняю. Крылов мой племянник. Он тебя рекомендовал. Сказал, что ты бросаешь службу и готов заработать хорошие деньги. Я могу их дать. Кроме того, я имел разговор с Ферапонтом.
— Что он сказал?
— Если дословно, то так: «Атеист, но благочестия в нем больше, чем у православного попа. Ему можно полностью доверять. Даже если он не пойдет с тобой…» Теперь решай. Согласишься или разговора не было. Скажу честно: ты мне нужен.
— Забито. — Мисюра протянул руку Барсову. — Работа вполне по специальности.
— Похоже так, — согласился Барсов и крепко сжал Мисюре ладонь. Тот напрягся, но пожатие выдержал.
— Похоже, не то слово, Андрей. Из меня готовили сторожевого пса. Учили рвать и убивать тех, кто позарится на хозяйское добро. Теперь, когда хозяева сменились и меня перестали кормить, все выглядит иначе. Кое-кто верит, будто пес и голодный будет сидеть у конуры, поджав хвост…
— Есть основания — другие сидят.
— Вся беда от того, что мы всегда глядим, как ведут себя другие. А правят бал те, кто действует сам по себе. Я перехожу в их разряд.
— Тогда самое время выпить. Ты не против?
— Ну, вопросик! Кто же о таком спрашивает? Наливай!
— Достойный ответ. — Барсов удовлетворенно хмыкнул. — По сколько примем?
Вопрос был ритуальным и требовал точно такого же ритуального ответа. Он был известен только посвященным. Мисюра сделал вид будто задумался.
— Давай так. По сто — мало. По двести — много. Нормально — два раза по сто пятьдесят.
— Истинно православная душа! — Барсов вынул из буфета бутылку. Разлил гремучую жидкость по стаканам. Мелким крестом осенил жерло стаканчика. — Изыди нечистая сила, останься чистый спирт!
Мисюра жахнул налитое ему не задумываясь, и тут же окаменел с открытым ртом: воистину свершилось чудо: в глотку вылился чистый, обжигающий спирт. Вот что значило время произнести заклинание!
Смачно выдохнув весь воздух, находившийся в легких, он запил проглоченное холодной водой из под крана. Вспомнил слова Ферапонта:
— Стомаха ради! Прошло, как по рельсам.
Куда глаже прошла вторая чарка.
— Сведения насчет транспорта точные?
Мисюра задал вопрос только сейчас, хотя он возник у него значительно раньше, при первом упоминании о золоте.
— Тебе может не понравиться, но мне б этом сообщил Рамаз Чхония.
— Ему можно доверять?
— Во всяком случае я доверяю. Мы с Рамазом знакомы лет двадцать, если не больше. Еще с советских времен. Я познакомился с ним в Кобулети. Отдыхал на море, встретились в ресторане. Слово за слово, рублями по столу — душа широкая, пошла гульба. Знаешь, как у грузин: если надо себя показать, то штаны продай, но гонор не урони. Правда, меня в тот раз ни перепить, ни деньгой перешибить Рамазу не удалось. Я его — уже готовенького — увез к себе в санаторий, как говорят выспал, опохмелил и утром проводил домой на такси. С тех пор мы схлестнулись. Он узнал что я дальневосточник. Сразу закинул удочку на шахер-махер. Интересовала икра. Я его свел с нужными людьми. И пошло дело. Еще раз скажу, что чужих баб он отсюда вывозить никогда не собирался. Для Светки Рамаз стал простым слоником. Она подсела на его хоботок и укатила в Россию. Уверен, там сделает Рамазу ручкой: «Гуд бай, май лав, гуд бай!» Не она, так он сам ей скажет: «Слезай, дэтка, с мине, ты уже приехал»…
— Ладно, оставим эту тему, — Мисюре не хотелось ворошить то, что уже нельзя было ни переиграть, ни исправить сочувствиями и соболезнованиями. — Вернемся к делу.
— Хорошо, это я так вспомнил, к слову. Что касается дела, то в последний приезд Чхония сказал: "Артем, мне предложили металл. Как я понимаю — твой. Потому, если скажешь не брать — не возьму. добавил с грузинской пылкостью: «Слово чести». Я спросил: много золота? Он ответил: сорок…
— Все ясно, можно не продолжать.
— Хорошо, — согласился Барсов. — Теперь о команде. Всего нас будет четверо. Я, Громак, Крылов и ты. При этом главная роль во всем твоя. Груз, который нужно взять, Бык не собирается отдать государству. Этот навар он предназначил себе. Добычу они повезут вертолетом. В машине будет всего двое: сам Бык и пилот Рогов, тот, который убил Дубова и покушался на меня. Оба заслуживают одного…
— Я понял. Моя задача?
— Опустить вертолет одним выстрелом. Максимум — двумя. Мы все работаем на тебя. Не стану говорит, что у тебя нет права на промах. Промахнуться может каждый и этого сделать не запретишь. Но тогда мы потянем пустышку, а Бык обретет новую силу…
— Сделаю.
Голос Мисюры прозвучал твердо. Он не сомневался, что сделает. Волна бунта, стихийно всколыхнувшегося в его душе приобретала силу волевого решения и оттого становилась грозной и действенной.
Принято считать, что революции связаны со всеобщим взрывом народного недовольства, которое влечет за собой слепое насилие, вооруженную борьбу, погромы, огромные жертвы — людские и материальные. Все это так. Но сам механизм возникновения революций находится в душах отдельных людей и начинается с их бунта против того, что их окружает, против порядков, с которыми они не могут примириться, против условий жизни, которые не согласны принять.
Бунт одиночек не страшен обществу и его проявлениями власти чаще всего пренебрегают. Подумаешь, какой-то псих решил осуществить самосожжение в приемной демократического президента страны. Да нехай горит! Газеты напишут, но читатели об этом забудут уже на следующий день. Однако как в любой цепной реакции, когда число бунтующих достигает некой критической массы, начинается революция. И сдержать ее уже невозможно. Она будет бушевать, пока сама не исчерпает внутренней энергии, которая ее питает.
Сколько человек в обществе в каждый момент ощущает силу бунта внутри себя, не может сказать никто.
Что может дать прибавление к их числу еще одного бунтаря, спрогнозировать никому не по силам…
Главная тяжесть подготовки операции легла на плечи Крылова — энергичного и настырного. Ему в первую очередь предстояло выяснить время, когда Быков собирается улететь в Тучар и когда будет возвращаться оттуда. Сделать это было не так-то просто. За грузом на прииск Тучар отправлялся вертолет, принадлежавший частной компании самого Быкова и его полеты никакими расписаниями не регламентировались. Единственным путем выяснить то, когда и куда сделаны заявки на полеты машины «Тучарзолото» было обращение в службу воздушного движения. Официальной справки о таких заявках постороннему там никто бы не дал, а обращение к чиновникам, которых прикармливал из своих рук Быков, вызвало бы подозрения. Поэтому Крылов предпочел другой ход — через женщину.
Из трех дам, работавших в авиационном учреждении на роль информатора больше всего подходила Надежда Рябая, работавшая сменным диспетчером местного аэропорта, незамужняя и весьма осведомленная. Показать ее Крылову вызвался Барсов.
Крылов не был бабником. В том смысле, что не бегал за каждой юбкой, даже если та едва прикрывала колени или оказывалась еще короче. Он оставался эстетом и предпочитал женщин видных, фигуристых, которые производили впечатление не макияжем и вызывающе модными тряпками, а формами, данными им природой. Поэтому, когда на его вопрос о фамилии той, к которой придется искать подходы, Барсов ответил: «Рябая», Крылов поморщился.
Фамилия — не знак качества, но своей неблагозвучностью даже о хорошем человеке может испортить впечатление.
— Рябая?!
Барсов не уловил в удивленном вопросе подтекста и спокойно подтвердил:
— Ага. Да вон она идет, гляди.
Крылов глянул и челюсть отвисла
На стройных ножках с пятиступенчатого крыльца конторы «Вертаэро», покачивая бедрами спускалась молодая женщина. Но не бедра потрясли эстета Крылова, а грудь, красиво обтянутая, белой прозрачной блузкой: закрытая целиком, она в то же время выглядела настолько рельефно, что одним своим видом вызывала легкое обалдение.
В принципе титька — творение природы, гениальное по простоте замысла и исполнения: мешочек для молока с одним соском как у козы. Правда, козье сооружение особой эстетикой не блещет.
Иное дело — женская грудь, которую высокая цивилизация создала и выпестовала путем долгого процесса естественного отбора.
Если исследовать вкусы европейских мужчин, то легко выяснится — красивая женская грудь — высокая, упругая, сильная — у большинства из них при одном взгляде на нее, пробуждает желание увидеть ее открытой, потрогать, помять, подержать в руках.
Надя Рябая не сразу поняла, какую великую силу дала ей природа, наградившая красивой крупной грудью.
Первые признаки телесного богатства, обозначившиеся уже в пятом классе, доставили Наде массу отрицательных переживаний. Все девочки в классе были как девочки — плоские спереди и сзади. А Наденьку распирала неведомая сила, которую нельзя было обуздать, как нельзя обуздать тектонические процессы, ведущие к горообразованию.
Позже это ей казалось смешным, но в девичестве она даже стеснялась богатых форм своего тела.
Страшно вспомнить, сколько переживаний доставило ей первое посещение врача-гинеколога!
— Не пойду! — Твердо и со слезами заявила Наденька матери. — Он заставит меня раздеваться.
— Дурочка!
Голос матери сочился презрением. Она пережила двух мужей, а в перерывах между замужествами имела по меньшей мере пятерых любовников или, как говорили в их кругу — хахилей . Для нее раздеться перед мужиком никогда не было большой проблемой, хотя в большинстве случаев общение с противоположным полом проходило при минимальной степени обнаженности. Порой было достаточно приподнять юбку, поскольку во времена молодости матери колготки от Парижа до Находки еще не докатились.
— Дура! Он же врач. Раздетых баб перевидел — ого-го! Не ты первая, не ты последняя…
К врачу Надежда все же пошла. Ее стыдливость пересилило не столько давление матери, сколько жгучее желание стать стюардессой и утереть нос подружкам.
Доктор Коган работал в местной больнице, был прекрасным специалистом, и на дому принимал только по рекомендациям знакомых. Советская власть боролась со всем, с чем только можно было бороться, в том числе с частной врачебной практикой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21