К вечеру Барсов уже знал кто на него покушался. Громак, досконально изучивший всех, кто входил в окружение Быка, назвал фамилию — Рогов. Барсов объявленную ему войну принял.
Первым делом он отправил жену и двух сыновей, как говорят на востоке — в Россию к родственникам. Осекшуюся пулю переслал Быку. Показав тем самым, что бросает вызов. Не дать ответа обидчику по местным понятиям означало потерять лицо. К тому же бывалый таежник, если замечает, что по его следу двинулся тигр, который стал рассматривать охотника дичью, а себя считает охотником, он не убегает, поскольку это бесполезно, а готовит на зверя засаду.
Появление на охотничьей тропе неудачливого Редьки помогло Барсову оформить свое решение окончательно. Для исполнения замысла требовался снайпер. Остальное имелось…
Одного грузина, знатока женщин и любителя азартных игр в типично интеллигентном разговоре, которые ведутся после нескольких рюмок водки, спросили:
— Гоги, кто тебе больше нравится — Мэрилин Монро или Шарон Стоун?
Ответ был уверенным и неоспоримо точным:
— Э, генацвали, как я скажу, если ни одну из них не пробовал?
Иногда задавать людям самые умные вопросы крайне глупо.
Капитан Мисюра — офицер морской пехоты с высшим военным образованием и боевым опытом. Но спросите его как он относится к золоту. К тому, которое символизирует богатство, к обладанию которым стремятся старатели, искатели сокровищ, банкиры, любители блестящих украшений и, наконец, птицы-сороки.
И капитан Мисюра ответит:
— Никак.
Он офицер и потому отношения к золоту действительно не имеет. Его, служивого, могли послать воевать за интересы тех, кто распотрошил золотые запасы Гохрана — казны России, — собиравшиеся долгие годы советской властью, но ему оплатят риск и кровь не золотом, а возвышенными словами об офицерском долге, потом с долгой задержкой бумажными деньгами Банка России, на которых ублюдочные орлы-мутанты выглядят выродившимися курицами.
В общем так, о каком золоте может говорить офицер российской армии, загнанной в полосу неудач и безденежья. А за этим, как и положено, неприятности личные и общие, следуют одна за другой.
Как защитить себя, человеку военному? Он берет пистолет и приставляет его к виску. Поднять оружие против законной власти не позволяет присяга.
По российским обычаям самоубийц не хоронят с почестями и над их могилами не произносят речей. Но лейтенанта Сергея Баглая, двадцатидвухлетнего командира взвода морпехов, застрелившегося по собственной воле, проводить в последний путь вышли все офицеры отдельного батальона и их жены. Вышли, несмотря на пламенные увещевания заместителя командира батальона по демократическому трепу майора Кирилла Мартыновича Телипая и его советы не делать этого. Вышли, потому что все были убеждены — убила лейтенанта не трусость, не малодушие, а нынешняя армейская действительность.
Красавец парень — розовощекий — кровь с молоком, скромный и незаметный, старательный и упорный — первый разряд по офицерскому многоборью и по пулевой стрельбе — покончил с собой не в горячечном бреду минутного помутнения разума, а застрелился по-военному, с холодной расчетливостью, как офицер, который решил не сдаваться в плен обстоятельствам жизни. Сперва Баглай выстрелил в потолок своей холостой каморки в офицерском двухэтажном бараке, потом приставил пистолет к виску и спустил курок…
Причина самоубийства лежала на поверхности и ни для кого тайны не составляла. От лейтенант Баглая ушла жена. Точнее даже не ушла, а сбежала с заезжим лицом «кавказской национальности» — грузином Рамазом Чхония, который приехал в приморский поселок городского типа, или, как это обозначалось в почтовых адресах, — ПГТ Океанку заключать договор с местной рыболовецкой фирмой на поставки икры. Сбежала не столько пораженная красотой сына свободной Грузии, сколько соблазненная его кошельком, туго набитым заграничной зеленью.
Ничего подобного лейтенант Баглай, служивый защитник России, предоставить жене не мог — в гарнизоне уже третий месяц офицерам не платили жалование.
Сказать, что беглянка Светлана была красавицей, трудно. Обычная блондинка с утонченными чертами лица, с черными выщипанными бровями, с сочными чувственными губами и телячьими томными глазами, в которых отражались темные глубины неутоленной страсти. На взгляд многих, кто знал супругов, стреляться из-за такой бабенки офицеру не стоило, но чужая душа — потемки, что в ней бурлит, где и когда прорвется наружу бурлящее, не знает и не может предугадать никто.
Баглай был хорошим взводным. Старательным, спокойным. Отдавая дань уважения своему подчиненному, командир роты капитан Мисюра привел на кладбище отделение автоматчиков и те трижды изобразили холостыми выстрелами салют погибшему офицеру.
Именно последнее переполнило чашу терпения командования батальона, которое во всем, что произошло, усмотрело молчаливый протест и нарушение дисциплины.
Сразу после похорон капитана Мисюру «на ковер» вызвал заместитель по воспитательной работе — «замповоср» майор Телипай с намерением прострогать командира, который учинил на кладбище салют, не санкционированный начальством.
Надо сказать, что у капитана Мисюры отношения с замповосром с давних пор сложились весьма сложно.
Майор Кирилл Телипай окончил высшее военно-политическое училище при советской власти, был членом компартии и страшно гордился своим положением армейского политработника. Особых способностей в учебе Телипай никогда не проявлял и взял все чугунным задом (чего-чего, а этого качества у него отобрать нельзя) и, как говорят в армии, «мощным прогибом» — постоянным угождением любому начальству.
С первых шагов самостоятельной службы Телипай зарекомендовал себя пламенным представителем «орального секса». Его любимым временем был «сексуальный» час политической информации, когда Телипай собирал солдат и сержантов в Ленинской комнате и, взгромоздившись на трибуну, начинал отчитывать за прегрешения. Драконил он всегда одного — двух «разгильдяев», но делал это так, чтобы поиметь сразу всех. Он воплощал в себе одновременно судью и прокурора, облеченных доверием партии и государства. Он выводил на чистую воду нарушителей и выносил им свои вердикты в окончательном, не подлежавшем обжалованию виде. Он упивался своим положением, был красноречив и неподкупно правоверен. Он громил зло увлеченно и искренне. Глаза его светились огнем, голос полнился обличающим жаром. Начиная «толкать речугу», Телипай быстро повышал голос и начинал сеанс «орального секса».
— Вы, рядовой Козуб, своим появлением в пьяном виде в казарме, бросили черное пятно на свой взвод и всю роту. Из-за вас страдают репутация батальона и престиж полка. Капля вашего пьянства, рядовой Козуб, это ложка дегтя в бочку всеармейского меда. Теперь он испорчен и горчит для каждого, кто носит армейскую форму…
Репертуар Телипая не менялся и старослужащие солдаты, знавшие его наизусть, легко угадывали:
— Сейчас скажет: «мы позорим…»
И Телипай говорил:
— Мы позорим нашего министра обороны, которому стыдно глядеть в глаза лично всенародному президенту в момент, когда мы стоим перед лицом грандиозных задач перестройки общества и реформирования вооруженных сил…
Смена политических ориентиров в армейской службе поставила мозги Телипая раком. Он выкинул партбилет, объявил, что в партию его затолкали силой и тут же высоко поднял бело-сине-красное знамя новой власти. Все, что он так старательно зубрил в училище, теперь приходилось опровергать и порочить. Это оказалось делом несложным. Труднее было утверждать нечто новое, поскольку в чем он заключалось, Телипай толком не понимал. Поэтому, стремясь вновь обрести под ногами твердую почву, Телипай обратился к настоятелю местной приходской церкви отцу Парамону. Тот охотно взялся наставлять воинство словом божьим.
Телипай бодро отрапортовал о своих успехах начальству, не подумав, что могут возникнуть какие-либо конфликты. А они возникли довольно быстро. И у их истоков оказался капитан Мисюра.
Отец Парамон приезжал в гарнизон раз в две недели. Сперва солдаты шли послушать батюшку без понуканий: было интересно. Но любопытства хватило не надолго. Тогда по приказу майора Телипая, как говорили сами солдаты, личный состав стали «бросать на попа» по команде.
Тут — то и возник первый конфликт.
В один из дней выяснилось, что на богословский час солдаты не пришли. Майор сразу разогнал по ротам посыльных. Один из них — молодой солдатик в черном берете, съехавшем на правое ухо, явился к капитану Мисюре.
— Товарищ капитан, разрешите обратиться.
Солдат должно быть бежал и потому не мог отдышаться.
— Поправьте на голове блинчик. — Мисюра не терпел расхристанных вояк. — Теперь обращайтесь.
— Товарищ капитан, майор Телипай приказал вашей роте бегом молиться.
— Товарищ рядовой, — капитан Мисюра выглядел предельно серьезно, — передайте майору Телипаю, что командир второй роты вести ее строем в рай не намерен. Кто желает, пойдет сам. Если никто не пришел, значит, желающих не нашлось.
Уже через пятнадцать минут замповоср взялся драть лыко с ротного командира. Правда, на офицера он не орал, а говорил для острастки понизив голос до змеиного шипенья.
— Я не хочу вас пугать, Мисюра, но в условиях, когда идет сокращение армии, мы будем решительно избавляться от недисциплинированных офицеров.
— И от дураков, надеюсь.
Телипай нервно дернулся, вскинул голову.
— Что имеете в виду?
— То, что нашу бригаду, как пить дать, сократят целиком. Потому как в ней служат одни разгильдяи и дураки.
— Вы и комбрига имеете в виду?
Ах, какой подтекст заключил в свой вопрос Телипай! Правда, в Одессе его вопрос могли сформулировать проще: «Ты на кому хвост поднимаешь, поц? На свой папу и маму?» Но Телипай не был одесситом и формулировал все по-своему.
— И его тоже.
— Так, так, — Телипай растерялся. Он понимал: продолжать разговор не имело смысла. Лучше продемонстрировать способность иронизировать. Сказал:
— Действуйте и дальше в том же духе. Хорошим это не кончится. Впрочем, вы и без того человек знаменитый.
Что правда, то правда. Фамилию капитана в поселке знали все.
В Океанке Мисюра сделался человеком известным уже через месяц после своего появления. В поселок он приехал молодым лейтенантом прямо со скамьи высшего военного училища. В бригаде его встретили весьма радушно. Он сразу получил самое главное — должность Ваньки-взводного и все связанные с ней командирские заботы. Второстепенные вопросы, такие как предоставление новому командиру жилья, начальство отложило «на потом», поскольку в русском языке слово «потом» не имеет временного эквивалента.
Жилье, или как говорят «угол», Мисюра отыскал в доме одинокой сектантки. Немолодая хозяйственная женщина сжалилась над лейтенантиком, и он поселился в маленьком домике за весьма умеренную плату.
Сектанты, именовавшие себя «павликанцами» по собственной приверженности заветам святого апостола Павла, в Океанке жили с дореволюционных времен. Они не признавали священников, рукоположенных официальной церковью, обличали склонность православного клира, особенно высших иерархов к мздоимству, роскоши и лицемерию.
Лейтенант Мисюра поселился у хозяйки, которую звали Лукерьей Ивановной, как раз в канун какого-то праздника, который отмечали сектанты. Именно в ее доме должны были собраться единоверцы на молитву и трапезу.
Помочь ей и побыть в доме за хозяина, Лукерья Ивановна попросила нового жильца. Оказалось, что по обычаям сектантов, гостей принимать должен был мужчина. Отказаться такой роли Мисюра не посмел.
Первым заданием, которое он получил от хозяйки, была обязанность присмотреть за брагой, которую сварила сама Лукерья Ивановна. Надо было разлить ее по кувшинам и приготовить к подаче на гостевые столы.
Мисюра, получив указание, прошел в кладовку, где стоял большой бидон, раскрыл его, зачерпнул черпаком мутную жижицу бражки. Отпил, пробуя. Поморщился: квасок, не больше. Одно слово — сектанты, лишку себе не позволяют. А мужики, если на них глянуть, все на подбор. Каждый — ростом в столб, плечами — с ворота, бороды большими лопатами. Тяпнуть по-маленькой для таких должно быть одно удовольствие, так почему не помочь?
Решение было простым: добавить в тару со слабой бражкой немного водочки. Но водкой в местном сельпо торговали только в летнюю пору. Зимой вода, которой разводится спирт, в этих краях в бутылках замерзала, и жидкость превращалась в тонко кристаллический лед: поболтаешь бутылку, а в ней с шорохом колышется нечто, похожее на битое стекло. Пить такую шугу, не подогрев бутылку, нельзя. А тех, кто подогревает водяру, вы видели? Поэтому на зиму в Океанку завозили спирт. Натуральный. Девяносто шести градусов крепостью. Нальешь такой в стакан, разбавишь ледяной водой, напиток тут же разогревается, хоть на морозе, хоть на ветру.
За неимением водки, Мисюра принес две бутылки спирта, которые купил впрок. Сбулькал их во фляжку и разболтал. Оставил настаиваться, сам ушел по делам. Только к обеду, когда гости начали собираться, разлил бражку по кувшинам. Хозяйка разнесла и расставила их по столам.
Гости сходились к назначенному часу чинно и благородно. Приходили семейными парами. Раскланивались, троекратно целовали друг друга в щеки.
На молитве Мисюра не присутствовал. Он вошел в дом, когда гости уселись за большой стол, чтобы принять то, что им бог послал.
На правах хозяина, принимавшего гостей. Мисюра сел рядом с руководителем секты Ферапонтом, местным столяром-краснодеревцем. Когда участники трапезы разлили по стаканам бражку, Мисюра задал вопрос, который его крайне интересовал.
— А это… — сказал он и несколько замялся. Мисюра не знал, как его любопытство воспримет собеседник и не обидит ли оно его. — Питие… разве не противоречит религии?
Ферапонт огладил бороду легким движением ладони так, чтобы она пошире распласталась на груди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21