Ну, и бдит заодно…
Скажем мерси, что хоть в штатных ситуациях мне позволено обходиться своими секьюрити, не из ПБ. Сухарев — вот кто главный у нас герой. А у меня, к, вашему сведению, — полсотни человек аппарата, включая шоферов. Да еще эта старая халупа, которую, чувствую, скоро разнесет по кирпичику наша писательская братия. Как блевать на лестнице и ломать перила — так все у нас Львы Толстые!
Геннадий Викторович взъерошил остатки волос на голове. Пригладил, потер проплешину.
— Конечно, — проговорил он. — У меня есть час в неделю. Три раза в неделю по двадцать минут я могу говорить с Президентом. Рассказывать ему про Третьяковку или даже про инфляцию. Президент еще не до конца забыл, что пять лет назад мы с ним ходили друг к другу на дни рождения, так, запросто… Еще есть протокольные мероприятия, Яков Семенович. Как вчера. Я появляюсь в президентской свите, словно птица альбатрос. Гордым напоминанием, что Президент все еще не чужд идеалов демократии. Да, у него есть Сухарев, но у него есть и я, господа либералы! Одна коллективная манишка на всех, кто хочет выплакаться…
Наконец-то я догадался, отчего Геннадий Викторович так привязан к кактусам. Он сам похож на немолодого и несчастного кактуса, если тому подбрить колючки. Правда, в венской лавочке Юбельмана такие экземпляры суккулентов особым спросом пользоваться не будут.
— Отчего же вы не хлопаете дверью? — полюбопытствовал я. — Ради старой дружбы?
Кактус Гена сморщился, вновь взъерошил, вновь пригладил свои немногочисленные колючки.
— Потому и не хлопнул, — устало сказал он, — что всегда остается надежда… Сделать хоть что-нибудь…
Помощник Президента поднялся с табурета, отдернул полог защитной пленки и вышел из своего убежища. Мне ничего не оставалось, как последовать за ним.
"Конечно, — с горечью думал я, — всегда остается надежда. На счастливый случай.
На перемену ветра. На то, что дважды подряд выпадает «зеро». Но если ты мужчина, а не чучело альбатроса, ты не имеешь права идти на дно. Госпожа Фортуна улыбается только тем, кто барахтается. Странно, что пурпурная красавица Белла до сих пор не объяснила помощнику Президента такой простой вещи.
Наверное, просто не хотела расстраивать любимого человека".
Уже на выходе из оранжереи колючек Геннадий Викторович снова прихватил меня за рукав.
— Как вам мой ацтекиум? — громко осведомился он. — Не правда ли, хорош?
Я вежливо, но твердо освободил свой рукав.
— Он меня разочаровал, господин Батыров, — честно ответил я. — Я ожидал гораздо большего.
По лицу Геннадия Викторовича проскользнула слабая усмешка.
— Тогда вы ошиблись, Яков Семенович, — проговорил он. — Напрасно ожидали.
Ацтекиум по природе своей — маленький кактус. Один из самых миниатюрных в мире…
Обратный путь до своего дома я проделал самостоятельно. Вернее, мой провожатый Иволгин готов был прокатить меня назад точно таким же способом, каким я был доставлен, — на «Запорожце» и зелентрестовском рыдване. Но я достаточно быстро сумел убедить его, что в целях конспирации лучше будет, если я покину эту территорию без посторонней помощи, на своих двоих. Так выйдет намного быстрее. И потом, в центре столицы обычный пешеход вызывает несравненно меньше подозрений, чем любой из пассажиров «ушастого» автомобиля. Одного из самых «ушастых» в мире.
— Но, может быть, вам нужна охрана? — неуверенно спросил на прощание Иволгин, который из-за этой неуверенности сразу утерял значительную часть сходства с Шоном Коннери.
— Обойдусь, — ответил я. По моим расчетам, самым сложным и опасным отрезком пути назад были шесть лестничных пролетов здания. В любой момент мне навстречу мог попасться кто-нибудь из здешних творческих интеллигентов, которые во взведенном состоянии, как известно, пострашнее ручной гранаты.
К счастью, все обошлось. Отмечание премии, как видно, переместилось с лестницы в глубь третьего этажа, откуда то и дело доносились счастливые возгласы, хлопанье пробок и звуки гармошки. Сейчас там пытались сыграть то ли гимн Советского Союза, то ли «На сопках Маньчжурии», любимую песню моего деда по материнской линии. Лишь в самом низу мне дорогу заступил одинокий и небритый интеллигент. Видимо, он на манер Сфинкса караулил всех проходящих и всем задавал один вопрос: «Что будет, если сестер Прозоровых отдать замуж за братьев Карамазовых?» Я так и не понял, что же ему было надо, — правильный ответ или возможности выместить свое плохое настроение на ком-нибудь из неответивших. Или ответивших не правильно или неостроумно.
— Сестер Прозоровых? За братьев Карамазовых? — состроив удивленную рожу, переспросил я. — А это кто такие, мужик?
— А-а, так ты с четвертого этажа, — мгновенно догадался интеллигент и отпустил меня подобру-поздорову.
Я понадеялся, что больше мне на пути домой алкогольно озабоченные (либо мучимые похмель-ным любопытством) граждане не попадутся. Но один все-таки попался. Он огромным кулем валялся на асфальте — в том самом месте, где от асфальтовой реки большой пешеходной дороги ответвляется приток, ведущий к моему дому. Нельзя сказать, будто я люблю алкоголиков. Скорее я их не люблю. Но все-таки было бы досадно, если человеку случайный пешеход-пусть и не медведьотдавит ухо.
— Эй, дружище! — наклонился я над алкашом. Тот неожиданно открыл один глаз, оглядел меня и абсолютно трезвым шепотом осведомился:
— Вы — Штерн?
Я тотчас отпрянул, готовый к немедленной обороне. Среди местных алкашей частный детектив Я.С. Штерн известностью не пользуется. Значит, этот тип не местный. И, судя по отсутствию запаха сивухи, не алкаш.
— Допустим, — сказал я. —Допустим, Штерн. Алкаш мигом поднялся и в стоячем положении оказался здоровенным детиной. Томмазо, шкаф-телохранитель графа Паоло Токарева, по сравнению с этим квадратным амбалом, выглядел скромным шкафчиком для кухонной посуды. Если он сейчас на меня накинется, мне придется туговато.
— Мы отсюда… будем уходить, Штерн, — проговорил супершкаф с непонятной интонацией. Казалось, ему при разговоре приходится старательно подбирать каждое слово. Как будто иностранцу. Или нет: как игроку в «барыню». «Да» и «нет» не говорить, «черное» с «белым» не брать. Только этот. игрок избегал в разговоре совсем других слов.
— Куда уходить? — полюбопытствовал я.
— Отсюда… уходить… — озираясь, сказал не-алкаш. Следующие предложения дались ему легче:
— Они ваш дом окружили, две машины… Очень непрофессионально… Человек десять народа, я наблюдал.
Я осторожно глянул из-за кустов в сторону своего дома, до которого мне оставалось метров девятьсот, если по прямой. Похоже, таинственный шкафище был прав: лучше бы мне слинять. В такое время в нашем «спальном» районе не бывает столько праздношатающихся граждан. Особенно неподалеку от моего подъезда.
— А вы кто такой, собственно? — спросил я у амбала. Как ни странно, этот тип не вызывал у меня ощущения близкой опасности. Скорее — непонятной жалости.
И в подобных случаях интуиция меня обычно не подводила.
— Не будем… задавать вопросов, — в прежней необычной манере произнес тип-шкафище. — Нам надо… быть… в безопасности. Мне надо с вами поговорить…
Я пожал плечами и направился побыстрее прочь отсюда. Тип, отряхиваясь, двинулся за мной. Метрах в двухстах от входа в метро располагался славный девятиэтажный домик. В разгар рабочего дня на лестничных площадках дома народа практически не бывало. Когда я не хотел вести своего информатора домой, я обычно поднимался с ним на несколько пролетов вверх и выслушивал его здесь. И тихарю было хорошо — метро рядом, и мне удобно — мой дом поблизости.
Впрочем, мой новый знакомый совсем не напоминал обычного информатора. И разговор со мной он начал с неожиданного поступка. Он вытащил из кармана своего грязноватого лапсердака новенькие наручники и приковал собственную руку к батарее. Ключ от наручников был передан мне.
— И что дальше? — осведомился я. Шкаф не был похож на мазохиста и, очевидно, знал, что делает. Непохоже было, что он намеревается попросить немного побить себя.
— Лучше бы, конечно, железная клетка, — бледно улыбнулся амбал. — Сильный я… Ну, ладно.
— Так что у вас там? Хотите рассказывать — давайте рассказывайте, — нетерпеливо предложил я и едва сумел отскочить. С неожиданной прытью шкафище дернулся, лишь наручник сумел сдержать его пыл.
— Забыл… предупредить, — поспешно произнес амбал. — Я бы на вашем месте… избегал бы… просьб. И тем более приказов. Любых.
Последние слова амбала сильно поспособствовали просветлению в моих мозгах.
В кроссворде, тут же возникшем у меня перед глазами, белых незаполненных клеточек уже почти не осталось. Вертикали пересеклись с горизонталями, образовав на стыках новые буквы. Буквы наращивали вокруг себя новые слова…
— Вы — маньяк Ч.? — вдруг сообразил я. — По радио говорили.
— Маньяк и есть, — согласился амбал. — Особо опасный, бежал из спецклиники… Только я им не пацан какой из деревни, а кадровый офицер! И когда потом майор наш, Молчанов, меня насчет вас надоумил…
Только теперь я понял смысл разговора, некогда подслушанного в машине Службы ПБ: «…уже второй случай за неделю… И куда его теперь? Отдадут Дуремару?..»
Буква Ч, возникнув на перекрестье параллелей и меридиан, со звонким щелчком образовала новое слово.
— Ваша фамилия — Чаплин! — даже не спросил, а сказал я.
Амбал, похоже, не удивился моей прозорливости. Возможно, он полагал, что частный детектив вроде меня и обязан знать все.
— Чаплин, — хмуро проговорил он. — Палата номер двенадцать, бокс "Z".
Неконтролируемая агрессивность это называется… Обстрелял из табельного «кедра» книжный лоток, на Савеловском…
— Вам приказали это сделать? — медленно, очень осторожно спросил я.
— Нет, — все так же хмуро ответил майор. Как видно, ему было очень неприятно все это вспоминать. — Я получил по рации другой приказ… я это отлично помню — другой…
— Так почему же вы стреляли? — Я внимательно смотрел на огромные чаплинские руки. В таких руках автомат «кедр» выглядел бы очень маленьким.
— Не знаю почему, — с усилием произнес Чаплин. — Не знаю. Нипочему.
Последнее слово аккуратно поместилось в последних пустых клеточках моего кроссворда.
Н-и-п-о-ч-е-м-у. Восемь букв. Восемь бед — один ответ. И кто-то, уверяю, за все ответит.
Глава пятая ДЕРЕВЯННЫЕ СОЛДАТЫ Не сказал бы, что приняли меня здесь с распростертыми объятиями. Мне даже не предложили присесть.
— Только давай покороче, — сказано было вместо «здравствуйте». — Без лирики, по существу. Я пока не уловил, чего ты хочешь. Еще один орденок, что ли?
Его Превосходительство начальник Службы президентской безопасности генерал-полковник Анатолий Васильевич Сухарев стоял у окна того же самого кабинета филиала ПБ на Сущевском валу, где мы с ним уже два раза имели удовольствие встречаться. Сейчас Человек номер 3 (после Президента и премьера) глядел на меня гораздо менее приветливо, чем прежде. Вероятно, происходило это потому, что первые два наших свидания состоялись по его инициативе и даже под его нажимом, зато сегодняшнее — исключительно по моему, Штерна, хотению. Я хорошо понимал настроение генерал-полковника: в этом кабинете все обязано было совершаться лишь по воле самого генерал-полковника. Мой телефонный звонок по номеру два-восемь-четыре четыре-восемь семь-четыре и сверхкраткий телефонный разговор с Анатолием Васильевичем поставили того перед необходимостью нарушить добрую традицию.
— Ну, чего молчишь? — Начальник Службы ПБ посмотрел на циферблат. — Даю тебе три минуты… Уже две минуты и пятьдесят секунд…
Я не мог допустить, чтобы взрослый и солидный человек на хорошей должности и дальше озвучивал свою секундную стрелку-для какого-то там Штерна.
— Не надо больше орденов, — смиренно проговорил я. — Как раз наоборот. Я и первую награду пришел вернуть… — Из кармана я достал картонную коробочку с «Дружбой народов» и положил ее на сухаревский стол, рядом с батареей телефонов.
— Так, значит… — генерал-полковник перестал смотреть на свои часы и посмотрел на меня. Как и во время наших предыдущих встреч в этом кабинете, руководитель Службы ПБ был в элегантном штатском. О его звании напоминала разве что великолепная генеральская фуражка с золотым орлом на тулье, одиноко висящая на вешалке в углу комнаты. — Та-ак, значит… Комедию пришел ломать. Интересная штука получается. Значит, государственную награду не ценишь. Та-ак…
Последнее «та-ак» в устах господина Сухарева прозвучало почти зловеще.
— Очень даже ценю, — поспешил не согласиться я. — Потому и решил вернуть, после долгих колебаний. Не заслужил. Не оправдал доверия.
— Что значит «не оправдал»? — с удивлением переспросил генерал-полковник.
— Какой осел тебе это сказал?
Пришлось признаться Анатолию Васильевичу, что до этой ослиной мысли Яков Семенович Штерн допер сам. Собственными мозгами.
— Иди домой и прочисти себе мозги, — немедленно посоветовал мне генерал-полковник. — Кухонным ершиком. И забудь обо всем. Не знаю уж, кто тебе что наболтал. У меня к тебе претензий нет. Я тебе дал поручение, ты его выполнил…
— Плохо выполнил, — потупившись, объяснил я. — Некачественно выполнил, много про «Тетрис» не узнал. Времени, правда, маловато было…
— Я сказал «претензий нет» — значит, нет, — уже с заметным раздражением в голосе сказал Сухарев. — Забирай обратно орден и шагом марш отсюда! — Видимо, Анатолий Васильевич все еще полагал, будто частного сыщика Штерна одолел внезапный приступ трезвого интеллигентского самокопания. Типа того, что у нормального человека начинается только от полулитра и выше, когда упомянутый человек принимается бить себя в грудь, орать: «Я сволочь! Я неудачник! Я изменяю жене!» — и уже готов разгрызть стеклянный стакан.
Мне предстояло рассеять генерал-полковничье заблуждение. На Якова Семеновича Штерна, конечно, находят подчас припадки нездоровой самокритики, но более чем странным шагом с его стороны было бы избирать своим наперсником начальника Службы президентской безопасности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56