Например, свободная обратимость валют привела бы к правильному и лучшему решению множества проблем, и поэтому можно ожидать, что последствия установления этой свободной обратимости окажут влияние почти на все области общественной жизни. Экономическая политика стала бы при этих условиях гораздо более ярко выраженной. Я иду даже дальше и утверждаю: тот, кто сможет упразднить принудительное валютно-денежное хозяйство, сделает для Европы больше, чем все политики, государственные деятели, члены парламентов, предприниматели и чиновники вместе взятые.
Мои постоянные призывы и напоминания, что следует добиваться «функциональной» организации Европы то есть Европы, объединенной в целях выполнения известных функций. – Прим. перев.

, не должны дать повод к ложному толкованию, будто я являюсь упрямым противником каких-либо учреждений европейского масштаба. Однако я решительно отвергаю ту точку зрения, что подлинные трудности могут быть действительно преодолены путем создания учреждений то есть и без наличия органических функций совместной деятельности. – Прим. перев.

. Расхождение во мнениях в этом как раз и заключается.

«Кто является хорошим европейцем?»

Каждая попытка решить проблему только путем создания тех или иных учреждений несет в себе опасность того, что можно застрять на мнимых решениях. Для меня здесь не существует дилеммы «или – или»; я стою за формулу «как то, так и другое», – причем ударение определенно лежит на преимуществе функциональной интеграции.
Я неоднократно имел возможность убедиться, насколько могут оказаться плодотворными результаты того, что люди должны сесть за один стол, чтобы найти общие для всех решения[32]. Однако решающее значение имеет то, чтобы работа учреждений, в качестве специфически «учрежденческой» деятельности, не пыталась вытеснить, заменить или даже совсем устранить функциональное взаимодействие, функциональную игру сил. Задачей учреждений должно быть служение, – и притом исключительно, – служение, направленное на поддержание функции общего рынка; они должны содействовать установлению свободы. Если, вместо этого, учреждения намерены сами «наводить порядок», то они явно не на месте.
Современный человек, в самом деле, привык представлять себе какой-либо настоящий порядок или строй лишь выраженным в наличии ряда «организаций» или целой армии чиновников, причем ему хотелось бы, по возможности, даже слышать, как «песок хрустит в механизме». Таким образом и получается, что предложенный мною путь свободы подвергается все новым и новым нападкам, а меня упрекают, что я якобы плохой европеец. Это заставило меня обстоятельным образом высказаться на страницах «Дейче корреспонденц», в номере от 21 июля 1955 года, на тему «Кто является хорошим европейцем?» Я заявил следующее:
Я во всяком случае не намерен допустить, чтобы мое европейское сознание, а также моя вера в это дело подвергались сомнениям из-за того, что я поставил соответствующие вопросы иначе и предложил всем участникам пересмотреть вопрос, действительно ли в деле построения Европы лишь один путь и лишь один метод, или, может быть, есть и другие средства, которые скорее и эффективнее привели бы к цели. Я хотел бы совсем ясным образом выразить и объявить, что я не в меньшей степени стремлюсь к Европе, а в большей, чем такое стремление находит себе выражение в проектах дальнейших «частичных интеграции». Если понятию «частичная интеграция» теперь склонны придавать иное толкование и при этом скорее имеют в виду передачу частичных функций, а не эффективные объединения по отдельным отраслям, то это может только внести путаницу в понятия.
Каждая настоящая функция неделима. Поэтому является не бегством от Европы, а моей заботой о Европе, если я высказываю опасения, что путем такого рода операций сложения и аккумуляции не будет достигнута ни наша экономическая, ни наша политическая цель. И далее, – я не противлюсь европейским соглашениям, но, наоборот, я хотел бы создать для них предпосылки; ибо необходимо сначала добиться внутреннего упорядочения в народном хозяйстве отдельных стран и обеспечить таковое в плане государственной ответственности каждой отдельной страны, – иначе интеграция должна привести к надгосударственному дирижизму.
Но из этих моих соображений вытекает также ясным образом, что я не склонен рассматривать Европу в качестве последней и абсолютной цели создаваемого экономического порядка и строя. Здесь хозяйственно-политический деятель может разойтись во мнениях с деятелем внешней политики. Для меня интеграция представляется только первой «станцией», только первым этапом, который нам ясно виден и на котором, прежде всего, необходимо снести и упразднить все препятствия и преграды международному товарообмену.
Я стремлюсь во всяком случае идти по пути основанного на свободе деятельности и труда свободного объединения со всеми странами Западного мира, и особенно, конечно, с нашими европейскими партнерами. Европа может представить собой хозяйственную или политическую форму интеграции. Но цель лежит дальше, – а это означает, что мы не смеем допустить, чтобы Западный мир оказался еще раз расщепленным на различные отдельные экономические зоны[8].

Глава ХVI. Феникс возрождается из пепла

Если месячный экспорт Германской Федеративной Республики поднялся приблизительно с 300 млн. нем. марок в начале 1949 года до почти 3 млрд. нем. марок к концу 1955 года, то стоит поинтересоваться основами этой несомненно успешной внешнеторговой политики.
Эти принципы сводятся, в конечном счете, к двум основным тезисам, которые постоянно упоминаются в этой книге. Первый – это постулат абсолютного преимущества свободы над всеми попытками, направленными на то, чтобы государство планировало хозяйственную жизнь, направляло и вело ее на помочах, а второй – сознание того, что свобода неделима.
Это сознание не допускает промедления, нерешительности, ему чуждо мелочное торгашество из-за выгод. Еще менее совместимо с таким духом свободы представление о двустороннем взаимном компенсировании в межгосударственных хозяйственных отношениях. Основанная на этом сознании внешнеторговая политика пытается осуществить те же цели, на достижение которых была направлена экономическая политика внутри страны. Дело идет о том, чтобы упразднить протекционизм в его различных видах, как-то: систему валютных ограничений, искусственно созданные таможенные преграды и другие административные манипуляции и преодолеть тот узколобый эгоистический ход мыслей, который сделал жизнь в Европе мучительной.
С этой идеологией «мелких огородов» необходимо было быстро и основательным образом покончить.
Вот почему в 1948 году, когда мы начали восстанавливать внутреннюю хозяйственную свободу в Германии, для меня стало почти нравственным требованием – в наиболее короткий срок добиться решительного поворота к политике либерализации внешней торговли.
Несмотря на тогдашнее отставание нашей производительности и другие неблагоприятные отправные условия, к концу 1949 года доля либерализированного частного ввоза из зоны Организации европейского экономического сотрудничества возросла по сравнению с периодом с октября 1948 года до сентября 1949 года – до 58,2%, а в октябре 1950 года достигла 63,7%. В то время мы провели этот переход к либерализации не в силу заносчивости и задора, и тем более не из-за империалистических бредней. Горькая нужда заставила нас подвергнуть столь тяжкому испытанию наше убеждение в преимуществе свободы.
Разрушенное германское хозяйство не могло бы обеспечить немецкому народу никакой основы для существования, если бы ему не удалось в кратчайший срок достичь уровня производительности передовых индустриальных государств мира.

Перевод стрелки на успех

Нам надо было в известном смысле безжалостно и без пафоса признать альтернативу: если в германском хозяйстве и в хозяйствующем человеке еще имеется достаточно силы и энергии, чтобы удачно произвести эксперимент оздоровления через конкуренцию на мировом рынке, тогда путь для восстановления Германии был бы открыт. И тогда, в частности, была бы дана возможность предоставить многим миллионам беженцев подходящее занятие и открыть всему немецкому народу путь к жизненному стандарту, соответствующему понятиям западной цивилизации. Если же у нас не хватило бы этой силы, то успешное восстановление было бы немыслимым. Иными словами, без выхода на мировой рынок и без приготовления к его высшим достижениям у нас не могло бы быть счастливой будущности. Как покупатель сырья и как поставщик готовых товаров, Германия зависит от мирового рынка.
В этом отношении немецкий народ должен быть особенно благодарен помощи по плану Маршалла. Эта великодушная поддержка заслуживает, чтобы ее оценили, прежде всего, за ее моральное влияние. Она дала немецкому народу почувствовать, что он не оставлен всеми, но что ему снова предоставлена возможность соучаствовать в прогрессе свободного мира. Однако экономическое и финансовое значение ее было не меньшим. Федеральное правительство, тем не менее, никогда не забывало, что на его ответственности лежит задача – собственными силами создать предпосылки для того, чтобы мы имели возможность сами оплачивать промышленными товарами ввоз продуктов питания и сырья. Для такой политики стала совершенно очевидной необходимость «открыть ворота» и предпринять попытку, повсеместно признанную, пожалуй, даже жестокой, попытку заставить немецкую экономику пойти по пути повышения уровня его производительности[59].
Таким образом, с того момента, как германская внешнеторговая политика перешла в компетенцию министерства народного хозяйства, в основу ее был положен принцип либерализации в самом широком смысле слова. Это обнаружилось с особенной ясностью во время германского кризиса внешних платежей по ЕПС, когда в феврале 1951 года мы были вынуждены временно отказаться от либерализации из-за долгов в пределах Европейского платежного союза, размеры которых стали угрожающими. Со всех сторон мне даже советовали тогда отречься от принципа свободы и окончательно отказаться в будущем от желания подавать хороший пример. Оппозиция высказала мнение, что при попытке либерализировать европейскую торговлю, нам следовало бы взять на себя роль скромного попутчика (см. главу «Рыночное хозяйство преодолевает плановое хозяйство»).
В противовес подобным близоруким советам наш интерес побуждал нас поддерживать готовность стран, не бывших под таким сильным давлением, путем проявления динамической силы, имеющей конечной целью разрушение существующих плотин[8].
В то время доля западногерманского вывоза в общей сумме экспортных операций на мировом рынке не составляла даже и 3%; при столь скромном размере экспорт не мог содействовать успешному осуществлению дела восстановления. Все мероприятия со стороны ГФР во время упомянутого платежного кризиса с ЕПС (1950–1951 гг.) исходили из намерения и желания спасти принцип либерализации не только для нас, но и вообще, и сделать поэтому возможным скорейшее возвращение к либерализации.

Либерализация на все стороны

Эта цель была достигнута 8 января 1952 года восстановлением либерализации в размере 56,8% ввоза частного сектора (отчетный год 1949). Своего завершения эта последовательная политика достигла объявлением в «Бундесанцейгере» (№ 233 от 30 ноября 1956 года), что список товаров, которые можно ввозить в неограниченном количестве из государств – членов Организации европейского экономического сотрудничества (ОЕЭС), расширен настолько, что Федеративная Республика практически либерализовала, за небольшими исключениями, частный ввоз из стран ОЕЭС на 100%. Это решение имело место уже раньше в отношении частного ввоза из так называемых «неучаствующих» стран, (то есть из тех стран, которые проводят расчеты через Европейский платежный союз, но не состоят членами ОЕЭС, как, например, Австралия, Вьетнам, Индия, Новая Зеландия, Южно-Африканский Союз).
Здесь с наступлением 1952 года было положено начало проведением двусторонней либерализации, а с марта 1954 года приступили к согласованию с либерализацией ввоза из стран, состоящих в ОЕЭС. Частный ввоз из так называемых «неучаствующих» стран либерализирован теперь на 97,9% (отчетный год 1953).
Таким образом, Германия внесла имеющий большое международное значение вклад в дело преодоления протекционизма. Это утверждение тем более справедливо, что Федеративная Республика преследовала в деле упразднения количественных ограничений столь же целеустремленную политику либерализации также и по отношению к другим зонам мировой торговли. Благодаря проведенным, начиная с 17 февраля 1954 года, мероприятиям, и особенно повторному расширению либерализации в середине 1956 года, удалось увеличить не подлежащий количественным ограничениям частный ввоз из стран долларовой зоны до 92,8%.
16 мая 1956 года вступил в силу единый либерализационный список по отношению к ряду дальнейших стран (Бразилия, Уругвай, Финляндия, Чили и Япония).
Эта свободолюбивая политика привела к тому, что в начале 1957 года круглым счетом 90% частного ввоза (исчисляя на основе 1953 года) и 80% валового ввоза были освобождены от количественных ограничений. Эта разница объясняется тем, что рядом с небольшим размером частного ввоза, подлежащего еще количественным ограничениям, товары государственной торговли – в Западной Германии рыночные продукты аграрного сектора – не входят в подлежащий либерализации сектор.
Наш основной принцип свободы, характеризовавший с самого начала нашу внешнеторговую политику, находит свое самое яркое выражение в этой отмене количественных ограничений.
Но этот принцип находит свое выражение также и в интенсивном желании прийти к преодолению системы двусторонних договоров и отношений и заменить ее многосторонними общеобязательными торговыми правилами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48