https://wodolei.ru/catalog/mebel/zerkala/s-podogrevom/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


– К следующему разу подготовишь один эпизод, чтобы меня подменить. Запомнила конкурс на знание женихом и невестой супружеских обязанностей? Вот, завтра проведешь его вместо меня…
***
И так было теперь каждый день, вернее каждый вечер. Из кафе «Авария» Агаша уволилась, взяла там расчет. Денег на первое время дал ей дяденька Дюрыгин. Сказал, что это аванс, который он вычтет потом из ее зарплаты ведущей телешоу. В съемную комнату Агаша приходила только ночевать, приходила и валилась замертво в кровать, так уставала.
Абрам Моисеевич просто тиранил ее. С каждым новым вечером, с каждой новой свадьбой она брала на себя все больше и больше эпизодов, проводя уже и соревнования на лучшего дарителя подарков любимому тестю, и на лучшего чтеца дифирамбов любимой теще, конкурсы на кормление голодного мужа и на раздевание заскучавшей супруги… Чего только не придумывал изобретательный Абрам Моисеевич! Скоро уже половину свадебного торжества проводила она.
По утрам, на репетициях, Абрам Моисеевич без устали вдалбливал:
– Не горбись, я тебе говорю, не горбись, плечи расправь, сделай их расслабленными, как у цыганки, которой вся ее жизнь трын-трава…
Если она уставала и плохо говорила, торопилась, зашептывала или заплевывала микрофон, Абрам Моисеевич нещадно стегал ее указкой ниже талии.
– Я перед Валерием Максимовичем за тебя краснеть не собираюсь! Я тебя выучу, как держаться! А ну-ка чистоговорку «Карл у Клары украл кораллы»! Говори, я тебе сказал!
И она говорила, и старалась снова.
Подготовили романс «Гори-гори, моя звезда», исполняли на два голоса. Перед этим Абрам Моисеевич проверил слух у Агаши – пришлось ей вспомнить уроки сольфеджио – и остался вполне доволен. Агаша даже слова вспомнила, на хоре в музыкалке была эта красивая вещь у них в программе. Абрам Моисеевич подыгрывал на старомодной семиструнной гитаре и пел очень хорошо, прямо за душу брало.
– Я, Агашенька, этот романс на вступительном экзамене в театральном училище пел, сорок пять лет назад это было, представь себе…
Каждый вечер к Агаше подкатывались подвыпившие гости, некоторые даже не стеснялись присутствующих здесь же жен.
– А это признание твоих красоты и талантов, – говорил ей Абрам Моисеевич, и тут же хвастался: – Мне вот под семьдесят, а я порою молоденьких девушек, подружек невесты, отсюда со свадеб к себе на квартирку вожу, так вот! И это благодаря моему артистизму.
Видела Агаша, что для красного словца сочиняет ее учитель, но только вежливо улыбалась в ответ.
– Ну как, студентка, учишься? – звонил дяденька Валера.
– Учусь, – отвечала Агаша.
– Ну, учись, скоро на телевидение поедем пробоваться.
***
Разговор с главным дался Дюрыгину нелегко.
– Да ты с ума сошел, какая это идея? – раздраженно рычал главный. – Это же черт-те что, а не идея…
А ты думал, – не терялся Дюрыгин, – ни у одного канала такого шоу нет и не будет! И главное, и главное, Вальберс здесь не нужна…
– Валера, народ смотрит на звезд, это необходимая компонента!
– Миша, иногда одна из компонент может быть такой сильной, что иными можно пренебречь.
– Примеры! – потребовал Михаил Викторович.
Они сидели в просторном офисе главного на одиннадцатом этаже. Отсюда открывался вид на пруд и церковь на берегу пруда.
– Примеры? Вот у машины очень мощный мотор. А мотор – это необходимая составляющая, без которой автомобиль не является автомобилем. И в угоду супермощному мотору можно пожертвовать кузовом, хотя кузов тоже является важной составляющей. И вот, оставив мотор, шасси и колеса, мы получаем гоночный болид. И заметь, без кузова.
– Красиво сказал, но не убедил.
– Руководители фирмы «Декка» в Лондоне сперва тоже не были убеждены, что четверо ребят с гитарами смогут убрать с рынка поп-музыки большие джаз-бэнды – как же, ведь у тех парней из Ливерпуля не было духовой секции, всех этих тромбонов, труб и саксо…
– Сравнил.
– А что?
Главный ехидно усмехался, покачиваясь в любимом кресле-качалке.
– А под кузовом ты Вальберс имел в виду?
– Только ей не говори, а то она обидится.
Михаил Викторович по негласно установившейся демократичной останкинской моде был без пиджака и без галстука. Выглядел отлично: фактурные джинсы, дорогие ботинки и белая рубаха навыпуск, в вороте на сильно загорелой шее блестела золотая цепь. Главный недавно вернулся с островов в Тихом океане, где съемочная группа канала делала молодежную программу с участием звезд спорта и популярной музыки.
– Валера, так и где она, эта твоя новая ведущая, показал бы!
– Да я уверен, что ты ее уже видел.
– Где?
– Да наверняка тебе фотки показывали, я же сессию ее портфолио в нашей студии делал.
– Фотки одно, а натура – это другое, я это еще в школе в старших классах выяснил.
– Рано, рано еще показывать, Миша.
– Ну, как знаешь, Валера, а то бы показал, я бы чего подсказал.
– Боюсь, сглазишь.
Секретарша Оленька, постучавшись для приличия, внесла поднос с кофе и минеральной водой с кубиками льда, стрельнула глазками. Когда она вышла, Дюрыгин решил разрядить обстановку:
– Знаешь, кабы мы с тобой сели бы играть в карты, Миша, как лермонтовские офицеры в первую кавказскую войну, я у тебя Олю выиграл бы непременно или вызвал бы тебя на дуэль и убил возле горы Машук.
– Валера, у тебя же Люда есть, чемпионка Олимпийских игр, между прочим! – захохотал самодовольно главный.
– Кстати, разбилась на машине, в больнице сейчас…
– Да ты что?
– Сам отвозил.
Посидели, помолчали, прихлебывая кофе. Потом главный спросил:
– Валера, а не обидишься, если я шоу Зарайского возьму, не уйдешь от меня?
– Миша, а я теперь уверен, что ты как человек, глядящий в перспективу, возьмешь не шоу Зарайского, а мое, потому что оно не просто лучше, а лучше качественно, – тихо, но уверенно сказал Дюрыгин.
И поставил пустую чашку обратно на поднос.
– Ты говоришь, как раньше коммунисты аргументировали свою правоту, я помню, лозунг висел на гостинице «Украина»: «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно».
– А именно так оно и есть, – спокойно кивнул Дюрыгин. – Мое шоу – это день завтрашний, а шоу Зарайского – это день вчерашний.
– Да ну? – удивился главный.
– А ситуацию помнишь в фильме про Королева «Укрощение огня» с бесподобным Лавровым в главной роли? – быстро заговорил Дюрыгин. – Там Королев уже перед самой госкомиссией готовую ракету, над которой полстраны работало четыре года, предлагает похерить и еще полтора года работать над новой ракетой… Потому что старая ракета, которую только что сделали и приготовили для того, чтобы запустить в серию, она, еще не родясь, уже стала морально устаревшей, а новая, над которой еще предстояло поработать, обещала быть прорывом в будущее!..
– Хорошо живописал, молодец.
– Я старался.
– Но ведь то был Королев…
– А я Дюрыгин, я в своем деле тоже Королев, – сказал Дюрыгин.
– От скромности не умрешь, – хмыкнул Михаил Викторович.
– И не собираюсь от скромности, это не романтично.
– Собираешься умереть возле горы Машук за мою Оленьку.
Посмеялись. Похохотали. На том и разошлись.
Но в голове у Михаила Викторовича что-то отложилось, потому что после ухода Дюрыгина он попросил Олю занести ему портфолио этой новенькой кандидатки в звезды их канала. Звездочки по имени Агаша.
ГЛАВА 6
КРАСОТКА И ПРОДЮСЕР
Роза умела сделать мужчину счастливым. У некоторых женщин есть к этому особые таланты.
***
Матвей Аркадьевич Зарайский имел хорошую квартиру на Малой Бронной.
И как всегда любил повторять, особенно восторженным подвыпившим гостям, когда выходил провожать их на улицу до такси, что никогда и ни за что не променяет своей квартиры ни на какие коттеджи в Жуковке или Барвихе.
– Я же тут выхожу с Дотти на Тверской бульвар, гуляю с ней вдоль театров, когда публика после спектаклей расходится, любуюсь красивой молодежью. А пруды, а наши булгаковские пруды чего стоят!.. Зимой мы с Дотти выходим – я на фигуристок на катке гляжу, и мне приятно.
– А они на тебя глядят, и им тоже приятно, – хохотали веселые гости.
А французская бульдожка Дотти фырчала, покуда те рассаживались – кто в такси, а кто и в свои машины с персональными шоферами.
Матвей Аркадьевич имел на Малой Бронной очень хорошую квартиру.
Трехкомнатную на предпоследнем, седьмом этаже, с огромным холлом и угловой гостиной с эркером, окнами выходящей на пресловутые пруды с зимним катком. А над этой квартирой Зарайскому принадлежала еще и мансарда, куда из холла вела роскошная красного дерева лестница. А там, в мансарде, были еще две спальные комнаты, вторая ванная и студия, где стояли большой бильярд и стол для игры в пинг-понг.
Внизу у Зарайского имелся также кабинет и так называемая курительная, где была собрана коллекция детских железных дорог, которые Матвей Аркадьевич начал собирать, еще учась в школе, когда его дедушка-академик подарил внуку большой набор паровозов и вагончиков немецкой фирмы «Пико».
После неудачного брака Зарайский уже лет шесть как жил один. Только мамочка, Анна Львовна, иногда гостила у него на Малой Бронной, приезжая из своего Переделкино, где после смерти мужа, Аркадия Борисовича, жила с прислугою в старом зимнем доме, помнившем еще посиделки с Корнеем Ивановичем Чуковским, Василием Аксеновым, Евгением Евтушенко и Булатом Окуджавой.
Хозяйство в квартире на Малой Бронной вела приходящая домработница Клавдия Захаровна – старая москвичка, всю жизнь прожившая в Дегтярном переулке и помнившая даже бомбежки и панику осени сорок первого, когда ей, девочке-пятикласснице, было всего тринадцать лет. Клавдия Захаровна почти всю свою трудовую биографию прослужила у Зарайских и Мотю помнила еще крохотулей-мальчиком. И теперь, когда Клавдии Захаровне было уже под восемьдесят, служить у хозяев ей было тяжеловато. Но мамочка Зарайского, Анна Львовна, не хотела менять прислугу, боялась и не доверяла современным молодым женщинам, а особенно опасалась за нравственность Моти – вдруг соблазнят? Вдруг попадется какая-нибудь? Поэтому Анна Львовна умолила Клавдию Захаровну послужить у них еще годик, а потом еще… Но и одинокая старушка Клавдия Захаровна тоже не хотела отказываться от тройной приплаты к пенсии, которую ей в виде жалованья платил Матвей Аркадьевич. И, кряхтя, несла свой крест, пылесосила, стирала в дьявольской стиральной машине, поминая золотые времена, когда были прачечные, готовила обеды с классическими московскими борщами и Пожарскими котлетами, драила семейное столовое серебро и даже с железнодорожных моделек в курительной – и с тех пыль вытирала, хоть и ругался молодой хозяин, умоляя ничего не трогать.
Только вот на верхний проклятый этаж в мансарду по крутой лестнице все труднее было теперь подниматься, но Матвей Аркадьевич и этот вопрос решил, поднанял «молодку» пятидесяти пяти лет, по рекомендации Клавдии Захаровны, разумеется. Та и в мансарде теперь прибиралась, и за продуктами теперь летала – в «Елисеевский» и в «Филиппова». Старая москвичка Клавдия Захаровна мясо для борща и для котлет всю свою жизнь брала только «у Елисеева на Горького». Новое название главной улицы столицы как-то не приживалось у нее на языке.
– А помнишь, Матвей Аркадьевич, как ты маленьким любил готовые котлеты по шесть копеек от Елисеева? – спрашивала Клавдия Захаровна. – Хороший ты мальчик такой был, такой послушный…
– А я теперь плохой, что ли, Клава? – удивлялся Матвей Аркадьевич.
– Ох, хороший-то хороший, а как с этой Наташкой-то отчудил, – охала Клавдия Захаровна, суетясь возле плиты, покуда Дотти тыкалась своею тупой мордой ей в ноги.
– Уйди, Дотти, уйди, говорю, – ворчала Клавдия Захаровна на животное.
Этой историей с первой неудачной женой Матвея Аркадьевича – Наталией Бронштейн – бедному Моте все теперь только и тыкали в нос. И мамочка Анна Львовна, и дядя Леня – мамин брат, и даже старая домработница Клавдия Захаровна.
С Наташей и правда не все хорошо получилось. Даже совсем наоборот – совершенно все плохо с нею вышло.
– Отсудила стерва у нашего Моти и квартиру на Старом Арбате, и деточку нашу Сонечку тоже отсудила, – причитала Клавдия после очередной полуторачасовой телефонной беседы со старой хозяйкой своей Анной Львовной.
Дело состояло в том, что у академика Зарайского была так называемая «рабочая квартира-кабинет» на Старом Арбате, куда отсюда с Малой Бронной ходу пешком – десять-пятнадцать минут. Зарайским было довольно удобно иметь две хорошие квартиры в центре.
Но эта Наташа, лукавая чертовка, обокрала их семейство. Развелась, и девочку забрала, и квартиру отсудила. Даром что папаша у нее – член «золотой десятки» московских адвокатов.
После того развода пятилетней давности мамочка безвылазно жила в Переделкино, а бедного Мотю все третировали неудачным браком и ужасно боялись повторного, от которого жизнь Мотечки могла бы пойти под совершенный откос.
Через домашнюю шпионку Клавдию мама контролировала все шалости своего недотепы сына и постоянно внушала ему мысль, что жениться Моте можно будет только тогда, когда она и ее брат, Леонид Львович, будут полностью уверены в благонадежности и в благих добрых намерениях новой избранницы.
Ах, если бы они знали… Если бы они знали про Розу… Мамочку бы удар хватил – это точно.
Зарайский, правда, иногда удивлялся – иметь такую квартиру, быть взрослым человеком, человеком со средствами, и не иметь возможности у себя дома наладить собственной личной сексуальной жизни – это довольно странно.
Но когда мамочка говорила, логика в ее словах была.
Дом – это дом. А помойка – это помойка. Зачем в святое место, где тебя лелеют и заботятся о твоем здоровье, таскать шлюх?
Вечеринки вечеринками, это надо для работы и, как теперь говорят, для имиджа, но спать в папиной квартире с уличными девками! Это возмутительно и недопустимо.
– А если это не девки, а приятельницы по бизнесу? – попивая чай на большой веранде в Переделкино и дразня мамочку, спрашивал Матвей Аркадьевич.
– Еще хуже! – всплескивая руками, кричала Анна Львовна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30


А-П

П-Я