https://wodolei.ru/catalog/podvesnye_unitazy/Duravit/
Пятьсот баксов для них уже считается хорошей добычей. И упадет он в это болото благодаря выходкам своей Элизы Дулитл!
Гнев и ревность взорвали голову, когда ему подложили на стол свежий номер «Московского Комсомольца» с фоторазворотом: НОВАЯ ЗВЕЗДОЧКА ПРОДЮСЕРА ДЮРЫГИНА БЛИСТАЛА В КОНЦЕРТЕ НА СВАДЬБЕ У МОЛОДОЙ ПАРЫ С РУБЛЕВКИ.
На левой полосе разворота – три снимка, фотограф ловко снял Агашины формы, открытые смелыми вырезами вызывающего платьица. Подписи под фотографиями под стать снимкам: «Юная звездочка теле– и радиоэфира волнует своими прелестями и вдохновляет не только старых бардов, но и молодых диджеев».
«Можно понять наших мэтров телевидения, которые тоже не могли устоять перед чарами тверской обольстительницы»… «Мое телевизионное шоу выйдет в эфир в начале сентября, так сказала Агаша Фролова, кокетничая за кулисами с известным автором-исполнителем»…
А далее – еще лучше…
На второй, на правой полосе, в подвале, в самом низу, – два откровенных снимка, на которых Агаша буквально висит на Мирском, прижимаясь своей стройненькой фигуркой к его жирному, явно нуждающемуся в липосакции пузу.
«Когда молодые со свадьбы отбыли в Шереметьево, где их ждал чартер на Таиланд, ведущие свадебного шоу Фролова и Мирский отправились праздновать свои многотысячные гонорары в «Сад Эрмитаж», где сорвали аплодисменты за медленный эротический танец»…
Да-а-а.
Дюрыгин имеет все основания негодовать. У него есть все объяснимые резоны быть в бешенстве.
Его Агаша, еще не сделав ни одного шага на реальном телевизионном поприще, уже начинает болтать лишнее газетчикам… и… и…
И вот тут-то Дюрыгин себя поймал на том, что есть еще и вторая сторона его состояния, вторая, не оправданная профессиональной составляющей, а идущая уже от ущемленного мужского самолюбия.
Как? Как она могла, еще не успев опериться, как она могла заводить роман? И не с ним, не с папой своим духовным, который вложился в нее, который создал ее из праха, из грязи ее создал, а с каким-то жиртрестом, с какой-то никчемной пустышкой – с пустобрехом Мирским с модного балабольского радио!
Вот, вот он – второй корень больного зуба.
Не профессиональное негодование, а обычная мужская ревность, что не с ним она ночку ту провела, не к нему прижималась, не его гладила по лицу.
Это что?
Валерий Дюрыгин вроде бы как влюбился в Агашу, что ли?
Это Людмила виновата, его бывшая спортсменка-пловчиха. Это она ему наколдовала.
Так бывает: кто-то скажет, мол, чего не обращаешь внимания, рядом с тобой такая красота обитает? Вот она тогда в баре и спросила его: спит ли он со своей протежейкой?
А он до этого ее вопроса и в мыслях такого не имел. А спросила – он и приглядываться к Агаше по-новому стал.
А что?
Может, и права Людмила?
Может, оно к тому и идет?
***
Агаша была готова броситься с останкинской башни вниз головой. Разговор у них с Дюрыгиным крепко-серьезный получился, душедробительный. Разрыв-душа разговор вышел. Такой, что слезы ручьем, как у клоунов на арене, когда у них слезы двумя струйками брызгают из трубочек, подведенных за ушами к глазам. Клоун жмет клизмочку в кармане, и две струи вырываются из трубок. А у Агаши слезы без трубочек и без клизмы естественным образом брызгали из глаз.
Слезы от страха. Слезы от стыда. Слезы от жалости. Страху дяденька Дюрыгин на нее нагнал самого-самого!
– Ты что о себе возомнила? – орал он. – Ты подумала, что ты уже совершенно самостоятельная, что ты, едва родившись, уже можешь сама в этом мире решать, что можно и чего нельзя?
Для разноса, для выяснения отношений, для того, чтобы сильнее запугать и придать этому трудному разговору максимум официальной строгости и значимости, он специально вызвал ее в Останкино и специально попросил Олечку, чтобы предоставила для разговора кабинет шефа, покуда Миша был в Италии на биеналле.
Дюрыгин сидел в качающемся кресле шефа, а она стояла посреди кабинета.
Пусть почувствует всю свою ничтожность и малость.
– Ты понимаешь, что ты своим глупым и несогласованным со мной поведением можешь порушить планы и перспективы нашего шоу-бизнеса?
Агашины высокие шпильки-каблучки неустойчиво утопали в дорогом мягком персидском ковре. Она то и дело теряла равновесие и вздрагивала, качаясь.
А он орал и шипел на нее:
– Что ты о себе такого надумала?! Ты уже себя великой актрисой возомнила, вроде Ирмы Вальберс или Анны Лиске? Почему ты себе позволяешь откровенный «чес» в виде этих халтур на свадьбах? Кто тебе это разрешил? Ты думаешь, эти свадьбы тебе за твой талант обламываются? Неужели ты не понимаешь, что это я! Я тебя раскрутил, и это мне, а не тебе решать, работать тебе на этих свадьбах или нет! Ты моя вещь, ты понимаешь это, дурья твоя башка? Я тебя создал, и это значит – ты мой инструмент, потому что это я в тебя вложился, это я тебя научил, это я тебя раскрутил. И это значит, что мне решать, а не какому-то там Мирскому – работать тебе на свадьбах или нет, «чесать» или нет…
А она не очень-то понимала. Потому что боялась. И его – дяденьку Дюрыгина – боялась и просто боялась упасть здесь на ковре. А он все орал.
– Ты своими идиотскими свадьбами ставишь под удар наше… Нет, не наше, а мое шоу. Ты размениваешься на дешевку. Я создаю великое предприятие, а ты размениваешься на дешевую халтуру! Что скажет Миша? Что скажут акционеры телеканала? Что скажут рекламные спонсоры, когда узнают, что ведущая нового шоу так себя задешево разменивает, за пятерку баксов на свадьбе?
И Агашу вдруг проняло. Ей вдруг стало ужасно стыдно. Ведь он правду говорит. Почему она не спросила его, можно ли ей брать заказы? Ведь когда с Абрамом Моисеевичем они работали, Дюрыгин предупреждал, что это только до определенной поры… Ах, она по недоумию подвела его! Подвела своего дорогого шефа…
– Простите, – лепетала Агаша сквозь слезы, – простите, я больше не буду… этих свадеб… не… будет…
– Но это еще не все, – грозно и с тяжелым металлом в голосе сказал Дюрыгин.
Он теперь не раскачивался, а покручивался в кресле слева направо, справа налево, при этом не отрывая немигающего взгляда от зареванного личика Агаши.
– Это не все… Мирский… Почему ты проводишь время с Мирским? Я когда тебя отдавал Ксютову на радио, я тебе что? Я тебе разрешал проводить время с Мирским? Неужели ты не понимаешь, дрянная ты девчонка, что личная жизнь артистки в период раскрутки ей самой не принадлежит? И что личная жизнь тоже является частью контракта? Ты что? Аура?
– Нет, нет, я не дура…
– Так что тогда? У тебя с ним что? Любовь?
Агаша сама не поняла, как у нее выскочило.
– Нет… Нет, не любовь…
И когда она произнесла эти слова про «не любовь», у нее вдруг будто что-то оборвалось внутри.
– Ну, так если не любовь, тогда я тебе запрещаю с сегодняшнего дня видеться с Мирским, и не только с Мирским, но и с другими мужчинами, поняла?
– По… по…поняла…
Не отводя от Агаши своего тяжелого взгляда, Мирский на ощупь вытащил из модного брезентового портфеля прозрачную папку с отпечатанным на нескольких листках текстом.
– Вот, читай и подписывай, – велел он. Агаша медленно приблизилась к столу.
– Что это? – тихо спросила она.
– Это наш новый контракт со специально оговоренными условиями, по которым тебе отныне запрещается заниматься любой не согласованной со мной, как с руководителем проекта, деятельностью, – ответил Дюрыгин, пододвигая Агаше папку с листками.
– Хорошо, – с трудом сглотнув застрявший в горле комок, кивнула Агаша.
– И еще, там есть параграф насчет личной жизни на период раскрутки нашего шоу, внимательно прочти его.
– Хорошо, я прочту.
– Сейчас прочти.
– Хорошо, я сейчас прочту.
– Ну и читай.
Агаша глядела в бумажку и ничего не видела, буквы от нервов скакали перед глазами, и она ничегошеньки не могла разобрать.
– Там, говоря по-русски, – пришел на помощь Дюрыгин, – ты обязуешься ни с кем не встречаться и не миловаться, если я как твой руководитель тебе не разрешу, поняла?
Агаша кивнула.
– Ну, тогда подписывай.
И дюрыгинская паркеровская ручка покатилась по гладкой поверхности стола.
– Вот здесь, и второй экземпляр вот здесь…
Дрожащей рукой, так и не прочитав текста, Агаша поставила свою подпись в тех местах, куда ей пальцем указывал Дюрыгин.
– Если Мирский будет звонить, знаешь как ему отказать? – спросил Дюрыгин, убирая бумажки в брезентовый портфель.
– Угу, – хлюпая носом, ответила Агаша.
– Ну, тогда будем считать инцидент временно исчерпанным, – сказал Дюрыгин.
И оба синхронно подумали, что теперь они будут вместе. И Агаше не было неприятно или противно от этой мысли. Она представила себе, что будет любить его просто из благодарности. С Сережей Мирским покончено, и это к лучшему. А Дюрыгин подумал, что будет любить ее как свою любимую вещь, которая ему очень задорого досталась.
***
И не для протокола. У обоих, как у натур, склонных к творчеству, в воображении представилась мизансцена, выстроенная посредине кабинета на персидском ковре. Сцена примирения и покорности. Покорности и благодарности. Благодарности и прощения. Сцены, где он – артист и режиссер – стоит посредине ковра со спущенными брюками, а она – актриса – стоит перед ним на коленях.
Но сцена эта по замыслу высших сил и высшего режиссера была временно депонирована до лучших времен. Наверху, за облаками, тоже есть своя цензура. Да еще какая строгая!
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
КРОВИ И ЗРЕЛИЩ!
Сюда, сюда… на помощь!.. умираю…
Яд, яд – не слышат… понимаю,
Ты осторожен… никого… нейдут…
Но помни! есть небесный суд,
И я тебя, убийца, проклинаю.
М. Ю. Лермонтов. «Маскарад»
ГЛАВА 1
РУССКИЙ СВАДЕБНЫЙ МАРАФОН
Студию №1, арендованную каналом НТА под шоу, оформили в виде банкетного зала. Здорово получилось. Вместо обычной массовки – гости и родственники. На возвышении оркестр и диск-жокей.
На площадке между поставленными буквой «П» столами стоит ведущая – Агаша Фролова. Оркестр играет Мендельсона.
– …Здравствуйте, дорогие телезрители нашего канала, сегодня у нас в нашем банкетном зале свадьба!..
…Итак, жених, позвольте мне представить вам жениха, это Иван Богучанский, он москвич, он работает помощником управляющего частной компании, Ивану тридцать два года, он счастлив, давайте похлопаем жениху, поприветствуем его!
…А вот и наша невеста! Ее зовут Елена, фамилия Елены теперь тоже Богучанская, но еще сегодня утром она была Ридник. Итак, приветствуем нашу Елену, которая в свои двадцать шесть лет решила сменить фамилию Ридник на Богучанскую.
…Елена работает преподавателем английского языка, она преподает язык на специальных платных курсах, где учатся люди, занимающиеся бизнесом. Кстати говоря, со своим мужем Елена познакомилась именно на своей работе, куда год назад ее будущий жених и нынешний муж пришел изучать английский язык.
…Иван, скажите нам что-нибудь по-английски, пожалуйста!
– Ай эм хэппи тудэй…
– Молодец. Лена, скажите, как вы оцениваете своего мужа, какую оценку вы ставите Ивану за эту фразу?
– Файв пойнте, файф пойнте…
Давайте похлопаем нашей счастливой паре,
и оркестр, пожалуйста, вальс для молодых!
***
– Ну и как тебе все это? – спросил наконец Дюрыгин. – Как тебе этот наш первый блин?
Михаил Викторович с Валерием Сергеевичем сидели в кабинете главного и просматривали кассету с пятью первыми отснятыми передачами.
– Слушай, не знаю, как говорится, вскрытие покажет, – отшутился главный, раскачиваясь в любимом кресле.
– Ты имеешь в виду замеры «Медиа-метрике» и Гэллапа? – спросил Дюрыгин.
– Ну, выйдем с понедельника в эфир, отработаем первые пять дней, а там поглядим рейтинги.
– Но все равно, какое твое мнение?
– У меня настолько замылился глаз от соучастия, что я боюсь уже быть неадекватным.
– Но ведь не полное же говно?
– Я надеюсь, иначе мы с тобой не были бы профессионалами.
– А в сравнении с проектом Зарайского, если бы вместо моей Агаши запустили бы «Ля-Мур-Глямур» Ирмы Вальберс?
– Ну, ты же знаешь, я ведь выбрал тебя и твою Агашу, так что по факту мой выбор сделан.
– Ну что ж? Ждем рейтингов?
– Ждем, – и Михаил Викторович, хлопнув Дюрыгина по плечу, дружелюбно добавил: – Валера, пиплу нашему жопу в рамке покажи, он радоваться будет, а ты волнуешься – ты что, не профи? Как будто первый год на телевидении, в самом деле!
***
Выход в эфир первого шоу «Русский свадебный марафон» отметили банкетом. Пили всем коллективом рядом через дорогу в ресторане «Твин Пиггс». Агаша была настоящей именинницей. Михаил Викторович тоже заглянул буквально на пять минут, сказал тост, пригубил шампанского, посидел чуть-чуть для приличия и, воспользовавшись шумным костюмированным поздравлением, подготовленным коллегами из редакции другого телеканала, которое отвлекло на себя общее внимание, незаметно смылся. Пришел и Сережа Мирский.
Фейс-контроль на дверях не мог его не пустить, потому как Дюрыгин велел пропускать всех, у кого будет с собой постоянный пропуск в АСБ-1 или открытка-приглашение.
Серега принес букет гладиолусов, наподобие тех, что первоклассники дарят своим учителям на первое сентября. Подошел к радостной имениннице, поцеловал в щеку, вручил букет.
Потом сказал тост. Тост получился со значением. Сережа немного перефразировал широко известную сценку из гайдаевской «Кавказской пленницы», где администратор гостиницы рассказывал про маленькую птичку, которая полетела прямо на солнце. Б фильме мораль была: не забывай своих друзей, не отрывайся от коллектива, как бы ты высоко ни поднимался. А Сережа – то ли был пьян, то ли чем-то очень сильно расстроен, но высказался таким образом, сопроводил тост такой интонацией, что многие из собравшихся были шокированы. Тост прозвучал как предупреждение, мол, не забывайся, провинциалка, маленькая птичка, не радуйся слишком рано.
– Зачем этого Мирского пустили? – шепнул Дюрыгин главному администратору канала Анатолию Ивановичу, бывшему полковнику органов, выполнявшему на НТА все самые щекотливые поручения, связанные с безопасностью и контактами с силовыми структурами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Гнев и ревность взорвали голову, когда ему подложили на стол свежий номер «Московского Комсомольца» с фоторазворотом: НОВАЯ ЗВЕЗДОЧКА ПРОДЮСЕРА ДЮРЫГИНА БЛИСТАЛА В КОНЦЕРТЕ НА СВАДЬБЕ У МОЛОДОЙ ПАРЫ С РУБЛЕВКИ.
На левой полосе разворота – три снимка, фотограф ловко снял Агашины формы, открытые смелыми вырезами вызывающего платьица. Подписи под фотографиями под стать снимкам: «Юная звездочка теле– и радиоэфира волнует своими прелестями и вдохновляет не только старых бардов, но и молодых диджеев».
«Можно понять наших мэтров телевидения, которые тоже не могли устоять перед чарами тверской обольстительницы»… «Мое телевизионное шоу выйдет в эфир в начале сентября, так сказала Агаша Фролова, кокетничая за кулисами с известным автором-исполнителем»…
А далее – еще лучше…
На второй, на правой полосе, в подвале, в самом низу, – два откровенных снимка, на которых Агаша буквально висит на Мирском, прижимаясь своей стройненькой фигуркой к его жирному, явно нуждающемуся в липосакции пузу.
«Когда молодые со свадьбы отбыли в Шереметьево, где их ждал чартер на Таиланд, ведущие свадебного шоу Фролова и Мирский отправились праздновать свои многотысячные гонорары в «Сад Эрмитаж», где сорвали аплодисменты за медленный эротический танец»…
Да-а-а.
Дюрыгин имеет все основания негодовать. У него есть все объяснимые резоны быть в бешенстве.
Его Агаша, еще не сделав ни одного шага на реальном телевизионном поприще, уже начинает болтать лишнее газетчикам… и… и…
И вот тут-то Дюрыгин себя поймал на том, что есть еще и вторая сторона его состояния, вторая, не оправданная профессиональной составляющей, а идущая уже от ущемленного мужского самолюбия.
Как? Как она могла, еще не успев опериться, как она могла заводить роман? И не с ним, не с папой своим духовным, который вложился в нее, который создал ее из праха, из грязи ее создал, а с каким-то жиртрестом, с какой-то никчемной пустышкой – с пустобрехом Мирским с модного балабольского радио!
Вот, вот он – второй корень больного зуба.
Не профессиональное негодование, а обычная мужская ревность, что не с ним она ночку ту провела, не к нему прижималась, не его гладила по лицу.
Это что?
Валерий Дюрыгин вроде бы как влюбился в Агашу, что ли?
Это Людмила виновата, его бывшая спортсменка-пловчиха. Это она ему наколдовала.
Так бывает: кто-то скажет, мол, чего не обращаешь внимания, рядом с тобой такая красота обитает? Вот она тогда в баре и спросила его: спит ли он со своей протежейкой?
А он до этого ее вопроса и в мыслях такого не имел. А спросила – он и приглядываться к Агаше по-новому стал.
А что?
Может, и права Людмила?
Может, оно к тому и идет?
***
Агаша была готова броситься с останкинской башни вниз головой. Разговор у них с Дюрыгиным крепко-серьезный получился, душедробительный. Разрыв-душа разговор вышел. Такой, что слезы ручьем, как у клоунов на арене, когда у них слезы двумя струйками брызгают из трубочек, подведенных за ушами к глазам. Клоун жмет клизмочку в кармане, и две струи вырываются из трубок. А у Агаши слезы без трубочек и без клизмы естественным образом брызгали из глаз.
Слезы от страха. Слезы от стыда. Слезы от жалости. Страху дяденька Дюрыгин на нее нагнал самого-самого!
– Ты что о себе возомнила? – орал он. – Ты подумала, что ты уже совершенно самостоятельная, что ты, едва родившись, уже можешь сама в этом мире решать, что можно и чего нельзя?
Для разноса, для выяснения отношений, для того, чтобы сильнее запугать и придать этому трудному разговору максимум официальной строгости и значимости, он специально вызвал ее в Останкино и специально попросил Олечку, чтобы предоставила для разговора кабинет шефа, покуда Миша был в Италии на биеналле.
Дюрыгин сидел в качающемся кресле шефа, а она стояла посреди кабинета.
Пусть почувствует всю свою ничтожность и малость.
– Ты понимаешь, что ты своим глупым и несогласованным со мной поведением можешь порушить планы и перспективы нашего шоу-бизнеса?
Агашины высокие шпильки-каблучки неустойчиво утопали в дорогом мягком персидском ковре. Она то и дело теряла равновесие и вздрагивала, качаясь.
А он орал и шипел на нее:
– Что ты о себе такого надумала?! Ты уже себя великой актрисой возомнила, вроде Ирмы Вальберс или Анны Лиске? Почему ты себе позволяешь откровенный «чес» в виде этих халтур на свадьбах? Кто тебе это разрешил? Ты думаешь, эти свадьбы тебе за твой талант обламываются? Неужели ты не понимаешь, что это я! Я тебя раскрутил, и это мне, а не тебе решать, работать тебе на этих свадьбах или нет! Ты моя вещь, ты понимаешь это, дурья твоя башка? Я тебя создал, и это значит – ты мой инструмент, потому что это я в тебя вложился, это я тебя научил, это я тебя раскрутил. И это значит, что мне решать, а не какому-то там Мирскому – работать тебе на свадьбах или нет, «чесать» или нет…
А она не очень-то понимала. Потому что боялась. И его – дяденьку Дюрыгина – боялась и просто боялась упасть здесь на ковре. А он все орал.
– Ты своими идиотскими свадьбами ставишь под удар наше… Нет, не наше, а мое шоу. Ты размениваешься на дешевку. Я создаю великое предприятие, а ты размениваешься на дешевую халтуру! Что скажет Миша? Что скажут акционеры телеканала? Что скажут рекламные спонсоры, когда узнают, что ведущая нового шоу так себя задешево разменивает, за пятерку баксов на свадьбе?
И Агашу вдруг проняло. Ей вдруг стало ужасно стыдно. Ведь он правду говорит. Почему она не спросила его, можно ли ей брать заказы? Ведь когда с Абрамом Моисеевичем они работали, Дюрыгин предупреждал, что это только до определенной поры… Ах, она по недоумию подвела его! Подвела своего дорогого шефа…
– Простите, – лепетала Агаша сквозь слезы, – простите, я больше не буду… этих свадеб… не… будет…
– Но это еще не все, – грозно и с тяжелым металлом в голосе сказал Дюрыгин.
Он теперь не раскачивался, а покручивался в кресле слева направо, справа налево, при этом не отрывая немигающего взгляда от зареванного личика Агаши.
– Это не все… Мирский… Почему ты проводишь время с Мирским? Я когда тебя отдавал Ксютову на радио, я тебе что? Я тебе разрешал проводить время с Мирским? Неужели ты не понимаешь, дрянная ты девчонка, что личная жизнь артистки в период раскрутки ей самой не принадлежит? И что личная жизнь тоже является частью контракта? Ты что? Аура?
– Нет, нет, я не дура…
– Так что тогда? У тебя с ним что? Любовь?
Агаша сама не поняла, как у нее выскочило.
– Нет… Нет, не любовь…
И когда она произнесла эти слова про «не любовь», у нее вдруг будто что-то оборвалось внутри.
– Ну, так если не любовь, тогда я тебе запрещаю с сегодняшнего дня видеться с Мирским, и не только с Мирским, но и с другими мужчинами, поняла?
– По… по…поняла…
Не отводя от Агаши своего тяжелого взгляда, Мирский на ощупь вытащил из модного брезентового портфеля прозрачную папку с отпечатанным на нескольких листках текстом.
– Вот, читай и подписывай, – велел он. Агаша медленно приблизилась к столу.
– Что это? – тихо спросила она.
– Это наш новый контракт со специально оговоренными условиями, по которым тебе отныне запрещается заниматься любой не согласованной со мной, как с руководителем проекта, деятельностью, – ответил Дюрыгин, пододвигая Агаше папку с листками.
– Хорошо, – с трудом сглотнув застрявший в горле комок, кивнула Агаша.
– И еще, там есть параграф насчет личной жизни на период раскрутки нашего шоу, внимательно прочти его.
– Хорошо, я прочту.
– Сейчас прочти.
– Хорошо, я сейчас прочту.
– Ну и читай.
Агаша глядела в бумажку и ничего не видела, буквы от нервов скакали перед глазами, и она ничегошеньки не могла разобрать.
– Там, говоря по-русски, – пришел на помощь Дюрыгин, – ты обязуешься ни с кем не встречаться и не миловаться, если я как твой руководитель тебе не разрешу, поняла?
Агаша кивнула.
– Ну, тогда подписывай.
И дюрыгинская паркеровская ручка покатилась по гладкой поверхности стола.
– Вот здесь, и второй экземпляр вот здесь…
Дрожащей рукой, так и не прочитав текста, Агаша поставила свою подпись в тех местах, куда ей пальцем указывал Дюрыгин.
– Если Мирский будет звонить, знаешь как ему отказать? – спросил Дюрыгин, убирая бумажки в брезентовый портфель.
– Угу, – хлюпая носом, ответила Агаша.
– Ну, тогда будем считать инцидент временно исчерпанным, – сказал Дюрыгин.
И оба синхронно подумали, что теперь они будут вместе. И Агаше не было неприятно или противно от этой мысли. Она представила себе, что будет любить его просто из благодарности. С Сережей Мирским покончено, и это к лучшему. А Дюрыгин подумал, что будет любить ее как свою любимую вещь, которая ему очень задорого досталась.
***
И не для протокола. У обоих, как у натур, склонных к творчеству, в воображении представилась мизансцена, выстроенная посредине кабинета на персидском ковре. Сцена примирения и покорности. Покорности и благодарности. Благодарности и прощения. Сцены, где он – артист и режиссер – стоит посредине ковра со спущенными брюками, а она – актриса – стоит перед ним на коленях.
Но сцена эта по замыслу высших сил и высшего режиссера была временно депонирована до лучших времен. Наверху, за облаками, тоже есть своя цензура. Да еще какая строгая!
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
КРОВИ И ЗРЕЛИЩ!
Сюда, сюда… на помощь!.. умираю…
Яд, яд – не слышат… понимаю,
Ты осторожен… никого… нейдут…
Но помни! есть небесный суд,
И я тебя, убийца, проклинаю.
М. Ю. Лермонтов. «Маскарад»
ГЛАВА 1
РУССКИЙ СВАДЕБНЫЙ МАРАФОН
Студию №1, арендованную каналом НТА под шоу, оформили в виде банкетного зала. Здорово получилось. Вместо обычной массовки – гости и родственники. На возвышении оркестр и диск-жокей.
На площадке между поставленными буквой «П» столами стоит ведущая – Агаша Фролова. Оркестр играет Мендельсона.
– …Здравствуйте, дорогие телезрители нашего канала, сегодня у нас в нашем банкетном зале свадьба!..
…Итак, жених, позвольте мне представить вам жениха, это Иван Богучанский, он москвич, он работает помощником управляющего частной компании, Ивану тридцать два года, он счастлив, давайте похлопаем жениху, поприветствуем его!
…А вот и наша невеста! Ее зовут Елена, фамилия Елены теперь тоже Богучанская, но еще сегодня утром она была Ридник. Итак, приветствуем нашу Елену, которая в свои двадцать шесть лет решила сменить фамилию Ридник на Богучанскую.
…Елена работает преподавателем английского языка, она преподает язык на специальных платных курсах, где учатся люди, занимающиеся бизнесом. Кстати говоря, со своим мужем Елена познакомилась именно на своей работе, куда год назад ее будущий жених и нынешний муж пришел изучать английский язык.
…Иван, скажите нам что-нибудь по-английски, пожалуйста!
– Ай эм хэппи тудэй…
– Молодец. Лена, скажите, как вы оцениваете своего мужа, какую оценку вы ставите Ивану за эту фразу?
– Файв пойнте, файф пойнте…
Давайте похлопаем нашей счастливой паре,
и оркестр, пожалуйста, вальс для молодых!
***
– Ну и как тебе все это? – спросил наконец Дюрыгин. – Как тебе этот наш первый блин?
Михаил Викторович с Валерием Сергеевичем сидели в кабинете главного и просматривали кассету с пятью первыми отснятыми передачами.
– Слушай, не знаю, как говорится, вскрытие покажет, – отшутился главный, раскачиваясь в любимом кресле.
– Ты имеешь в виду замеры «Медиа-метрике» и Гэллапа? – спросил Дюрыгин.
– Ну, выйдем с понедельника в эфир, отработаем первые пять дней, а там поглядим рейтинги.
– Но все равно, какое твое мнение?
– У меня настолько замылился глаз от соучастия, что я боюсь уже быть неадекватным.
– Но ведь не полное же говно?
– Я надеюсь, иначе мы с тобой не были бы профессионалами.
– А в сравнении с проектом Зарайского, если бы вместо моей Агаши запустили бы «Ля-Мур-Глямур» Ирмы Вальберс?
– Ну, ты же знаешь, я ведь выбрал тебя и твою Агашу, так что по факту мой выбор сделан.
– Ну что ж? Ждем рейтингов?
– Ждем, – и Михаил Викторович, хлопнув Дюрыгина по плечу, дружелюбно добавил: – Валера, пиплу нашему жопу в рамке покажи, он радоваться будет, а ты волнуешься – ты что, не профи? Как будто первый год на телевидении, в самом деле!
***
Выход в эфир первого шоу «Русский свадебный марафон» отметили банкетом. Пили всем коллективом рядом через дорогу в ресторане «Твин Пиггс». Агаша была настоящей именинницей. Михаил Викторович тоже заглянул буквально на пять минут, сказал тост, пригубил шампанского, посидел чуть-чуть для приличия и, воспользовавшись шумным костюмированным поздравлением, подготовленным коллегами из редакции другого телеканала, которое отвлекло на себя общее внимание, незаметно смылся. Пришел и Сережа Мирский.
Фейс-контроль на дверях не мог его не пустить, потому как Дюрыгин велел пропускать всех, у кого будет с собой постоянный пропуск в АСБ-1 или открытка-приглашение.
Серега принес букет гладиолусов, наподобие тех, что первоклассники дарят своим учителям на первое сентября. Подошел к радостной имениннице, поцеловал в щеку, вручил букет.
Потом сказал тост. Тост получился со значением. Сережа немного перефразировал широко известную сценку из гайдаевской «Кавказской пленницы», где администратор гостиницы рассказывал про маленькую птичку, которая полетела прямо на солнце. Б фильме мораль была: не забывай своих друзей, не отрывайся от коллектива, как бы ты высоко ни поднимался. А Сережа – то ли был пьян, то ли чем-то очень сильно расстроен, но высказался таким образом, сопроводил тост такой интонацией, что многие из собравшихся были шокированы. Тост прозвучал как предупреждение, мол, не забывайся, провинциалка, маленькая птичка, не радуйся слишком рано.
– Зачем этого Мирского пустили? – шепнул Дюрыгин главному администратору канала Анатолию Ивановичу, бывшему полковнику органов, выполнявшему на НТА все самые щекотливые поручения, связанные с безопасностью и контактами с силовыми структурами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30