железо
ариозо
изо[ В смысле «изобразительное искусство».

]
пузо
авизо


Ничего не скажешь: и бухгалтерский термин «авизо» и театральный «ариозо» вошли в русский язык, их из него не выкинешь. Академии наук пришлось бы раскошеливаться на премию, если бы пустая легенда была справедлива.
Вы, может быть, спросите: а стоило ли об этом говорить? Прошу прощения: поскольку у меня есть основания считать себя, так сказать, посажённым отцом словарей этого типа, понятно, что мне захотелось поделиться с вами неожиданным даже и для меня по своей быстроте успехом забавной идеи и о их создании.

ЖИВОЕ СЛОВО

Я часто повторяю: «слова живут». Как это надо понимать? Ведь слово не человек, не животное, не растение. Что может значить выражение: «жизнь слов»?
Слово живет потому, что живет народ, его создавший; живет – изменяется, растет, развивается язык, которому оно принадлежит.
Слово, пока оно существует, не остается надолго неизменным. Оно рождается, когда это нужно народу; оно существует, меняя и свое значение и свой звуковой состав (значит, «живет»!), пока народ нуждается в нем; оно исчезает, как только надобность в нем проходит.
Никто – ни один отдельный человек, как бы ни были велики его таланты, ум, могущество, – не может без согласия и утверждения всего народа дать жизнь даже самому маленькому словечку, хотя каждый из нас способен за полчаса изобрести сотни превосходных звучных слов.
Никто, действуя в одиночку, отдельно от всего народа, не в состоянии изменить в живущем слове ни единого звука. А народ-языкотворец переделывает по своей надобности любые слова так, что в новой их форме уже почти невозможно бывает узнать старое обличие.
Ни у кого нет власти истребить хотя бы одно-единственное слово, которое создано народом[ Император Павел I, скажем, приговорил к смерти слово «гражданин», приказав заменить его словом «подданный». Его сын, Николай Первый, рвался прикончить ненавистное ему слово «прогресс»… Где теперь эти всемогущие самодержцы? А обреченные ими на уничтожение слова живут.

]. В то же время сам хозяин-народ властной рукой выбрасывает в мусорный ящик забвения, когда это окажется необходимым, десятки и сотни, даже тысячи слов сразу, истребляет целые страницы словарей, целые словарные семьи и гнезда.
Как все это может быть?
Постараемся приглядеться к жизни живого слова.

ЛАЗЕЯ В ПРОШЛОЕ

Множество очень древних слов и корней хранит язык в своей сокровищнице – основном словарном фонде, оставляя их «всеобщими», понятными везде и всюду, каждому человеку, говорящему по-русски.
Однако бывает и так, что в общенародном языке от какого-то старого слова остаются и живут только его ближайшие родичи, производные слова разных степеней. А само оно исчезает. Иначе говоря, только корень того древнего слова существует теперь в письменной и устной речи всего народа.
Район Ленинградской области, где расположен город Луга, теперь является одним из самых обычных пригородных районов. Там много прекрасных, богатых колхозов и совхозов, много пионерских лагерей, дачных поселков, домов отдыха, санаториев. Это очень современный район, всецело живущий жизнью XX века.
Но он любопытен и другим. В этих местах известны очень старинные русские поселения. Некоторые деревни под Лугой уже в грамотах XIII века упоминаются под теми же названиями, под которыми мы их знаем сейчас. Деревня Смерди , в двадцати километрах от Луги, была названа так тогда, когда еще жило слово «смерд» – крестьянин, позднее – крепостной. Деревня Русыня не моложе ее.
Так удивительно ли, что в этих исконных русских местах сохранились в огромной толще новых слов некоторые слова чрезвычайно старые и уже давно исчезнувшие из общерусского языка?
Вы, вероятно, знаете, что в русском языке есть слово «загнетка». По разъяснению В. Даля, оно означает «заулок в русской печке, куда сгребается жар». Даль хотел бы догадаться, от какого корня могло произойти это слово; по его мнению выходило, что «загнетать» значит «угнетать до конца», «собирать в ворох и укрывать». «По-видимому, ямка в печи, в которой собирают и укрывают под золой угли, именно поэтому так и названа», – думал он.
Но в Лужском районе, в этой самой деревне Смерди, я сам слышал, как десятилетние мальчики и девочки, собираясь в лес, кричали:


«Тарабаґра (так звали они не в меру говорливую свою подругу), идем на речку. Будем там костерок гнетить !»


В их языке каким-то чудом, передаваясь от прабабки к правнучке, сохранилось древнейшее слово, слово того же корня, что и «загнетка», – глагол. И глагол этот означает вовсе не «собирать в кучку», а «палить», «жечь», «зажигать».
Совершенно ясно, что и наша «загнетка» значит отнюдь не место, где угли собираются в кучку, а «место, где сохраняются горячие угли, жар, пламя, от которого можно печку «загнетить» вновь. «Загнетка» по своему значению и образованию – точное подобие нашего слова «зажигалка».
В словарь В. Даля слово «гнеґтить» как-то случайно не попало. Я не знаю, замечено ли и записано ли оно кем-нибудь, кроме меня[ Слово это зарегистрировано и объяснено так же, как объясняю его я, в недавно вышедшем в свет «Этимологическом словаре русского языка», составленном крупным немецким лингвистом-славистом Максом Фасмером. Фасмер также связывает с «гнетить» и «загнетку».

]. А если нет, то подумайте сами, каких усилий потребовало бы установление всей правды про слово «загнетка», если бы само оно окончательно исчезло? Очень может быть, языковеды так и остановились бы навсегда на далевском мнении, не имея никаких более правдоподобных объяснений.
Вот почему можно всячески советовать каждому из читателей этой книги, если он живет все время или бывает в летние месяцы где-нибудь в сельских местностях, в колхозной деревне, внимательно и с почтением прислушиваться к тому, как говорят местные жители.
Их речи нет никакого смысла подражать, но столь же неумно относиться к областным говорам с насмешкой и презрением (что тоже иной раз бывает). Областной говор не искажение общерусского языка; это запасное отделение той же великой сокровищницы нашего словарного фонда. И кто знает, какие еще удивительные находки может сделать в нем внимательный и чуткий наблюдатель!
Слово «гнеґтить» – не единственное древнее слово, пойманное под Лугой.
Всем вам прекрасно известно, что если в нашем языке живет слово, употребляющееся в уменьшительной форме, с уменьшительным суффиксом, то, поискав, обычно можно обнаружить и то основное слово, от которого эта уменьшительная форма образована.


Если есть слова:
То должны быть слова:

швейка
швея

скамейка
скамья

жнейка
жнея

шейка
шея

и т. д.


Однако иной раз попадаются такие слова, для которых мы знаем только уменьшительную форму.


Есть слова:
А вот таких существительных мы не встречаем:

шаґйка
шаґя

моґйка
моґя

коґшка
коґша, коґха

круґжка
круґга, круґжа


Как это понять? От каких же слов образованы эти формы? В целом ряде случаев приходится думать, что исчезнувшие и неизвестные нам слова когда-то были, существовали; только потом, по неведомым нам причинам, они исчезли из языка. Однако просто взять и начать «восстанавливать» эти «вымершие слова» не следует. Тут легко впасть в тяжкие ошибки.
Возьмите слово «сосиска». Вам может, например, показаться, что слово это – как «колбаска» от «колбаса» – должно происходить от слова «сосисаґ». А на самом деле слово это нерусское; его родоначальницей является не выдуманная русская «сосисаґ», которой никогда не было[ Один из моих читателей сообщил мне, что у саперов-подрывников в ходу слово «сосиґса». Оно означает у них длинный, колбасообразный мешок со взрывчаткой. Это очень любопытно. Тем не менее факт этот ничего не меняет в наших рассуждениях: несомненно, профессиональное слово «сосиса» произведено от общего «сосиска», а не наоборот.

], а французское слово «сосис» (saucisse)! Оно в родстве с нашим словом «соус».
Зато тем интереснее какому-либо, доныне казавшемуся «безродным», слову-сироте внезапно подыскать тень его предка в той или иной старинной грамоте, или же его самого встретить живым и невредимым в современной областной речи. Приведу для примера слово «мойка». Мы его знаем теперь чаще в составных словах – «судомойка», «поломойка», «головомойка». Само по себе оно в общенародном правильном языке, пожалуй, и не встречается: «мойка белья», «мойка рук» – сказать неудобно, хотя в прейскурантах парикмахерских и попадается не слишком грамотное: «стрижка, бритье и мойка головы»[ Недавно я получил письмо, в котором мне сообщают, что в одном из небольших городов место на реке, где постоянно производится стирка и полоскание белья, известно среди местных жителей под названием «Мойка». «Пойдем на Мойку!» – зовет одна хозяйка другую. В квартирах новых домов ставят на раковинах специальный прибор, именуемый «мойка для посуды». В одной технической книге я встретил выражение «мойка и очистка машин»… Заметьте: смысл слов во всех случаях разный, но все они выражают понятия, связанные с глаголом «мыть».

].
В древности при словах «судомойка», «портомойка» (прачка) были формы: «портомоґя», «судомоґя». Впоследствии они исчезли.
Но вот слово «лазейка» в значении «узкий, тесный проход» известно каждому русскому человеку. Ясно, что оно того же корня, что и «лазать», «лаз» и пр. А все-таки где же его неуменьшительная форма ? Как она должна была бы звучать? Очевидно, как-то вроде «лазеґя» или «лазеяґ».
Почему же ее нет?
И вот вообразите: там же под Лугой (и даже в несколько более обширном районе Ленинградской области) до сих пор существует слово «лазеяґ». Оно значит: «перелаз», тесный проход в изгороди, через который перебираются люди, но не может пройти скот. Иногда «лазеёй» называют и вообще ворота в такой построенной в поле или в лесу, жердяной или хворостяной, изгороди.
Вот теперь мы уже с полным правом можем утверждать, что происхождение слова «лазейка» нам доподлинно известно. «Лазейка» – это просто маленькая «лазеяґ».
Попав в те же живописные и древние русские места под Лугой, вы можете натолкнуться, слушая разговор местных колхозников постарше, и вот еще на какое своеобразное и незнакомое вам слово:


«Я-то пошел в город часом раньше, да она-то меня достогнаґла ».


Вряд ли где-нибудь в городе придется вам услышать этот своеобразный глагол. На первый взгляд он может показаться вам просто-напросто исковерканным словом «догнать».
Но никогда не судите о речи народа с высокомерием городского ученого человека: вы в девяти случаях из десяти сделаете ошибку. Язык областей наших, веками хранимый крестьянством, так же строго подчиняется своим законам и правилам, как городская, столичная литературная речь своим. Мы не должны им следовать и подчиняться, но их необходимо уважать.
Нет, слово «достогнать» вовсе не испорченное «догнать». Оно связано со многими другими словами русского языка.
Есть у А. С. Пушкина стихотворение, которое начинается так:

Когда для смертного умолкнет шумный день,
И на немые стогны града
Полупрозрачная наляжет ночи тень…

Вот слово «стогны» родственно нашему лужскому словцу «достогнать». «Стогна» – значит «площадь», место, по которому ходят, шагают. Это очень старое слово.
Наверно, каждый из вас слышал наивную старинную песенку:

Позарастали
Стёжки –дорожки,
Где проходили
Милого ножки…

Словечки «стёжка», «стегаґ» – а в книгах «стезяґ» – тоже стоят в родстве с «достогнать» и «стогной».
«Стегаґ», или «стёжка», означает; «дорожка», «тропинка».
« Стежка вывела прямо в болото», – пишет Лев Толстой.
Заметьте, что если «стогны» – это площади, по которым ходят , то и «стёжки» – тропинки, по которым тоже ходят .
Я не уверен, что вы когда-либо слышали или запомнили словечко «стегноґ», «стёгнышко». Впрочем, те, кто читал «Ивана Федоровича Шпоньку», повесть Н. В. Гоголя, не могли пройти мимо забавной сценки между героем и «гадячским помещиком» Сторченко. Сторченко угощал гостя индейкой:


«– Иван Федорович, возьмите крылышко… Да что ж вы так мало взяли? Возьмите стёгнышко ! Ты что разинул рот с блюдом? Проси! Становись, подлец, на колени! Говори сейчас: «Иван Федорович, возьмите стёгнышко!»
– Иван Федорович! Возьмите стёгнышко! – проревел, став на колени, официант с блюдом».


«Стёгнышко» – это часть ноги, то есть опять-таки того органа, посредством которого ходят . Безусловно, и это слово одного корня с нашим.
Я теперь добавлю, что в ту же семью, конечно, входят слова «стежоґк» (а «стежок» – это как бы «шажок», ход иглы, шьющей что-нибудь), «настигать», то есть тоже «равняться на ходу». Наконец, в латышском языке, который состоит с нашим языком хотя и не в самых близких, но все-таки в родственных отношениях, есть слово «стаґйгат», которое означает: гулять, ходить. После этого вам станет ясно: очевидно, и слово «до-стог-н-ать» – из того же древнего семейства; все члены его связаны с понятием о «ходьбе». Видимо, «достогнать» когда-то значило не просто «догнать», а «на-стигнуть», то есть «догнать шагами, пешком», «дошагать». И конечно, здесь перед нами не «испорченное» слово нашего русского литературного языка, а прекрасное, совершенно самостоятельное, правильно построенное древнее слово, которое, по каким-то причинам исчезнув из общерусской речи, сохранилось и живет тут, в своеобразном лужском языковом заповеднике.
Разве это не интересно?

СОРОК СОРОКОВ…

Давайте приглядимся к тем русским словам, которые обозначают у нас числа, кратные десяти, от первого десятка до сотни:


два + дцать
шесть + десят

три + дцать
семь+ десят

сорок
восемь + десят

пять + десят
девя + но + сто


Очень легко понять, как построено большинство этих слов-числительных.
В первое, второе, четвертое, пятое, шестое и седьмое из них обязательно входит измененное слово «десять»:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55