«Алгол, алгол, – ворчал он, – а Пушкин все-таки по-русски писал… „Люблю тебя, Петра творенье, люблю твой строгий, стройный вид…“ Продолжай!» И Алик с памятью вычислительной машины продолжал до любой требуемой строки. Но вкусы его не ограничивались рыцарской преданностью классике. Он с таким же увлечением цитировал в математике – Мерля, открывшего закон многофазности пространства, а в поэзии – Эйсмонта, гениально соединившего лирику и алгол.
– Черная пустыня планеты, – с пафосом продекламировал он, отыскав в памяти подходящие строчки, – под ногами звенит как металл…
Капитан поморщился: он не любил пафоса.
– Погоди, – остановил он Алика. – Сойди с котурн. Смотри и слушай. Звенит? Ничего не звенит. И это не металл, а оплавленный кварц. – Он еще раз внимательно огляделся вокруг и прибавил: – Видите пыль? И никаких следов – ни вездехода, ни человека.
– А если у них вездеход на воздушной подушке?
– Где-то ведь он останавливается. Даже у дверей следов нет. Неужели они уже не выходят наружу?
Все четверо молча пригляделись к куполообразному зданию станции. До него оставалось не более десяти шагов. Все шторы на окнах были опущены, тяжелые двери замкнуты наглухо. Нержавеющая сталь их отражала солнце, как зеркало.
– Эй, кто живой, отзовись! – крикнул Капитан.
Молчание.
Крик поддержали.
Никто не откликнулся.
– Как же мы войдем? – спросил Малыш.
– У меня есть ключ, – сказал Капитан. – Мне дали его в Службе контактов.
Стальная дверь открылась мягко, почти беззвучно. Широкий коридор, заваленный по стенам древесно-опилочной тарой и связками цветной проводки, был тих и безлюден. Когда они вступили на его центральную ленту, где-то включился механизм и эскалаторная дорожка не очень быстро, но и не слишком медленно поплыла по дуге, огибающей станционные помещения.
И ни одного звука в ответ. Только монотонное жужжание эскалатора да тяжелое дыхание готовых ко всему гостей.

2. Двое в стальном бесте. Рассказ доктора

Исследовательская станция на планете была смонтирована из пластиковых плит с прокладкой из нержавеющей стали внутри. Инженер назвал бы ее сегментом плоско-выпуклой линзы, по дуге которой и двигалась эскалаторная лента коридора. В коридор выходили только стальные двери, иногда далеко отстоящие одна от другой, с лаконичными табличками на зеркально поблескивающих филенках: «Холодильники», «Кухня», «Склады», «Лаборатории», «Коннектор», «Компьютеры». Вторая половина сегмента представляла специалистов: «Второй пилот», «Кибернетик», «Геолог», «Шеф». Дальше ехать не стали. Капитан коснулся рукой двери, и эскалатор остановился. Дверную ручку заменяла сигнальная кнопка, но либо она не действовала, либо ее действие выключил другой механизм, но дверь не открылась. Попробовали древнейший способ: Малыш саданул каблуком по стальной филенке. И снова безрезультатно.
– Открой! – рявкнул он. – Свои!
В ответ тонкий и сужающийся, как рапира, ослепительно голубой луч пробил стальную филенку двери, только чудом не задев Малыша. Тот отпрыгнул метра на полтора и прилип к стене. Стоявший поодаль Капитан с подавленным криком: «Тихо! Назад!» – буквально отшвырнул Библа и Алика от двери. Сейчас голубая рапира уже никого достать не могла.
Она наискось рассекла дверь, а заодно и нагроможденную у противоположной стены пирамиду ящиков с синтетическими бифштексами, повторила крестообразно разрез до пола и исчезла за дверью. На стальной ее толще остались лишь ровные оплавленные швы. Запахло сожженной синтетикой и опилочной тарой. Потом дверь чуть приоткрылась, и в щель выглянуло чисто выбритое худое лицо с пристальным взглядом снайпера. Умные, внимательные глаза нащупали сидевшего на корточках Малыша, настороженный прицельный взгляд потеплел, и тонкие губы растянулись в улыбку. Человек в грязной замшевой куртке, пересеченной «молниями», сделал шаг вперед и дружелюбно спросил на алголе:
– Малыш?
– Идиот, – ответил Малыш, вставая. – Я же тебе кричал, что свои!
– Ты по-русски кричал, – сказал Капитан, подходя ближе. – Принимайте смену, хозяин. Второй Пилот, если не ошибаюсь?
Второй Пилот «Гедоны-2» был похож на ковбоев из древних фильмов, иногда воскресавших на телеэкранах. Сжатые губы, холодные глаза, и две глубокие морщины у губ, как две черты художника-графика на мужском лице, одержимом стремлением сломать, убить, выжить, выстоять. Сейчас глаза цвели теплотой придорожного бара, встречающего гостей в плохую погоду.
– А это здорово, что вы все-таки прибыли! Смена! Звучит вроде колокола на ярмарке.
– А что, дрейфишь?
– Да нет. Бояться не боюсь. Лично за себя, понятно. С Доком неважно. Кости не срастаются. Чего-то в организме не хватает.
– Ну, а контакты?
– Ты видел мои контакты. Чуть вас на тот свет не отправил.
– Сдали нервишки?
– Сдать не сдали, а приучили держать палец на спусковом крючке. Вы еще глотнете, не смейтесь.
– Для того и приехали.
– А ракета в порядке?
– Целехонька.
– И автоматика?
– Угу.
– А вы совсем останетесь? – вдруг спросил он, спохватившись.
– Конечно. Мы на смену, а вы домой. Садись к пульту и жми.
Ковбой-Пилот исполнил что-то вроде шаманской пляски среди растоптанных окурков, пустых бутылок, откупоренных жестянок и раздавленных тюбиков со сгущенным бульоном и сыром. Можно было только дивиться тому, как он не споткнулся и не сломал ногу на этой мусорной свалке. Может быть, раньше и жили в этой большой комнате без окна, хотя и с чистым искусственным воздухом, но сейчас она не казалась жилой. Такими комнаты выглядят после обыска или драки пьяных гостей. Ободранные стальные стены там и сям пересекали сваренные излучателем швы.
– Стены-то зачем испортили? – поинтересовался Библ.
С лица бритого Пилота сбежала улыбка. Он настороженно оглянулся. Движение было рефлекторным, привычным.
– Они и сюда проникают… – шепнул он, медленно отступая к внутренней двери, в пролете которой виднелась узенькая винтовая лесенка, ведущая на второй этаж. – Пошли. Там безопаснее. Другой горизонт, другой уровень.
Капитан и Малыш переглянулись. Спрашивать разъяснении не имело смысла.
– Грязновато у вас, – сказал Капитан.
– Убирать некому. Наверху чище.
– А кто наверху?
– Я и Док. Там мы спим и едим. Одни.
– В лазерную почему не заглядываете?
– Смысла нет. Энергию для вас бережем.
– Туда можно пройти? – вмешался Алик.
Второй Пилот дружески указал на дверь:
– Отчего же нет? Десятая дверь справа. Нажми кнопку и входи. Там чисто. Пыли нет: вентилятор работает, пылеуловители в порядке.
– А на излучатель не напорешься? Может быть, у вас и автоматические есть.
– До этого не додумались, – засмеялся Пилот. – Это я один воюю.
Алик вопросительно взглянул на Капитана и вышел. Остальные двинулись за Пилотом в замшевой курточке. По винтовой лестнице они поднялись в такую же комнату, но с большим, сильно скошенным окном, прикрытым полупрозрачной шторой. Она не пропускала тепловой радиации солнца, но позволяла видеть все окружающее. А смотреть было не на что, кроме удручающей черноты каменной пустыни.
В комнате было чисто и прибрано – никаких окурков, бутылок, банок. Одна из выдвижных коек была аккуратно застелена, а на другой неподвижно лежал уже немолодой с проседью мужчина в расстегнутом мундире с нашивками, такой же чисто выбритый, как и его сосед, только с донкихотской бородкой под нижней губой. Он не пошевелился и не открыл глаз.
– Очнитесь, Док, – сказал Пилот. – Смена. Наконец-то долгожданная смена.
– Что-что? – воскликнул лежавший на койке и открыл большие, добрые и совсем не грустные глаза.
– Не узнали? – спросил Капитан.
Нажимом кнопки у изголовья седой поднял шторку окна. Стало светлее.
– Теперь узнаю, – сказал он. – Значит, вас только трос? Немного.
– Четвертый проверяет механику лазерной связи.
– Нас тоже было четверо, – задумчиво продолжал Доктор, словно уловил какой-то одному ему понятный смысл в ответной реплике Капитана. – Четверо. Двое живы, двоих похоронили у станции, использовав излучатель вместо лопаты и свинец из карьера вместо могильной плиты. Как это происходило, рассказать не могу – не видел.
– А вы не производите впечатления убитого горем, – сказал Капитан.
– Не умею убиваться – раз. И не стоит, считаю. Не повезло так не повезло. Мы начали, вы закончите, а не вы, так другие. Ошибок, наших не повторите, с опытом познакомитесь, ну, а нас – в архив Космической службы.
Пилот протестующе кашлянул. Доктор засмеялся.
– Прости, это я о себе. И то, если починят, думаю, пригожусь. А мой напарник – золото. В любой рейс хоть сейчас. Даже огорчаюсь, что вынужден его с собой забрать. Вам бы он пригодился: умен, решителен и находчив. – Он снова усмехнулся, салютуя помощнику: – Правду ведь говорю, Пилот, а? Обо всем в лазерограммах не напишешь, а было много всякого, от чего руки у слабонервного начинают дрожать. Миражи – штука хитрая и удивительная, и не всегда с ними излучателем бороться надо. Впрочем, сами увидите. Хотя бы из этого окна. – Доктор устало кивнул на скошенную стеклом панораму четырех цветных солнц. – Скоро закат. Раньше всех заходит зеленое. Может быть, увидите иллюзион, не знаю.
– Вы не повторяете попыток сближения?
– Нет. Мы прячемся от них в стальном бесде.
– Где-где? – не понял Малыш.
Библ любезно предупредил ответ:
– Память Доктора, Малыш, как и моя, хранит понятия, уже забытые человечеством. Доктор – иранец, а в бывшем Иране так назывались убежища, сохранявшие неприкосновенность преследуемого… Только почему у вас, коллеги, стены даже здесь вспороты излучателем?
– От большой осторожности, – сказал Доктор. – Мой сосед по убежищу не любит подозрительных звуков и всегда начеку.
– А излучатель помогает?
– Теоретически не должен. Материальный луч против фантомов? Бессмыслица, конечно. Но представьте себе, мой напарник все-таки сжег целую опушку леса. Он «вырос» прямо у станции. И лес-то какой – силурийские мхи да древовидные папоротники.
– Мираж?
– А вы думаете! Чистая мистика. А Пилот полоснул излучателем раз-другой – и все исчезло. Но угли остались. И сморщенная листва, рассыпавшаяся при нашем прикосновении. И пепел!
Разговор оборвался. Сообщение Доктора поражало своей нелепостью. Может быть, уже распад психики? Пытка страхом и мания преследования. Но почему у обоих?
– Вы как-нибудь пытались объяснить это? – спросил Капитан.
– А вы? – взорвался Доктор. – Четыре солнца восходят и заходят, и никто до сих пор не может объяснить, где, как и почему! Я устал от чудес и гипотез.
Он приподнялся на койке и выпил воды с сиропом. Или Капитан не сумел скрыть какой-то нотки недоверия, или необходимость убеждать в том, что для них давно уже стало реальностью, утомила Доктора. Он устало взглянул в окно и воскликнул с неожиданной радостью:
– Смотрите! Имеете шанс.
Выпукло выдающееся наружу окно не искажало видимости. Пустыня просматривалась вдаль, как с открытого балкона. Горизонт сужал ее, обрезая зеленым, похожим на диск светофора солнцем. От него осталась только узкая светящаяся дуга с травянисто-золотым отсветом. Почти рядом, только не сохраняя симметрии, как бы по другой орбите сползало к горизонту еще одно солнце – голубой пылающий сгусток неба.
А между горизонтом и станцией посреди черной пустыни вырастало вдруг нечто трудно описуемое и едва ли понятное. Будто невидимый Гулливер играл в цветной детский конструктор. Он брал шары и кирпичики и громоздил из них разрезанные пирамиды и купола, перекошенные синусоиды и промятые кубы или вдруг нечто знакомое, вроде пизанской башни, склоненной на опрокинутый стадион. Белые ленты, извиваясь как змеи, то исчезали, то появлялись в геометрических сочетаниях этого архитектурного бреда. Человеческий ум не мог участвовать в его создании: в нем не было главного признака человеческого деяния – целесообразности.
– Вы сомневаетесь сейчас, что эта цветная дичь может быть создана человеком, служить человеку, утешать его или радовать, – сказал Доктор, словно угадав мысли его собеседников. – Вы ошибаетесь, друзья. Видите эти перемещающиеся точки на белых лентах? Это живые существа, внешне не отличающиеся от нас, землян. Мы видели их близко: они объемны и гуманоидны.
– Что же они делают в этом столпотворении? – спросил Библ.
– У меня нет достаточных наблюдений для ответа. Но предположения есть. Живут. Это город. Другого мира, может быть другого измерения. Не принадлежащий черной пустыне. Здесь это мираж. Видите, он уже тает.
Голубое солнце совсем скрылось за горизонтом. Погасли и его тускловатые отсветы. Бессмысленное столпотворение радужных конструкций тоже тускнело, теряя очертания и цвет.
– А когда садится другое солнце, мираж повторяется? – снова спросил Библ.
– Редко. Закономерность их появлений пока не ясна. Но любое сближение для нас опасно.
Чуть слышный скрип винтовой лестницы оборвал речь Доктора. Его коллега молниеносно, одним прыжком очутился у койки, где оставил свой излучатель.
– Не осторожничай, – тяжелая рука Малыша легла ему на плечо и пригвоздила к полу, – это же Алик.
Алик вошел в комнату с таким сияющим лицом, что хотелось увидеть на его голове нимб.
– Аппаратура в порядке, – захлебываясь доложил он, – хотя питание слабое и долговременная связь с Землей исключается. Я пока послал лишь коротенькое сообщение о нашем прибытии.
– А завтра сообщите о нашем отбытии, – сказал Доктор.
– Не спешите, Док, – протестующе заметил Пилот, – надо еще рассвет пережить.
Смешок Доктора был ответом.
– Я, сынок, в приметы не верю. Смена есть у нас, и смена дельная. Только не повторите еще одну нашу ошибку: выезжайте на обследование по двое, пусть двое всегда остаются на станции. В детали вдаваться не буду. Настораживать и пугать зря не следует.
Капитан подумал, что проще, а пожалуй, и разумнее было бы поделиться опытом своей полугодичной работы на станции, и никакая деталь в таком разговоре не была бы излишней; Но Доктор и Пилот явно уклонялись от объяснений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34