https://wodolei.ru/catalog/accessories/svetilnik/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Она не дала Лоредану проявить свои чувства, а сейчас уже слишком поздно. Она губит свою жизнь ради этого предателя – и вас. Вы в этом замешаны! Как я не поняла это раньше!
– Ну что же, придется мне самому упаковать багаж, – смиренным тоном произнес Томассо. – Что я взял бы с собой, сбегая со своей любовницей?
– Куда они собираются ехать? – спросила Эмилия.
– Я не знаю. В Китай. В Африку.
– В Африку! – взвизгнула Эмилия. Ее сердце разрывалось. Она хотела поднять на ноги всех домочадцев, послать курьера к синьору Лоредану во Дворец дожей. Но при этом она боялась потерять свою подопечную, которая была ей дороже собственных детей. Мысль о том, что Фоску накажут, могут заточить на всю оставшуюся жизнь, приводила ее в смятение. Но ведь существовали обязательства и перед хозяином.
Томассо заметил в ее глазах признаки колебаний и достал из складок своего плаща небольшой пистолет.
– Мне бы очень не хотелось прибегать к этому способу, моя дорогая, – с сожалением произнес он, – но либо вы будете хорошей девушкой и сделаете все, что я вас попрошу, либо вам будет худо. Я вас, конечно, не убью, но танцевать вы больше никогда не сможете. Впрочем, даже это я вам гарантировать не могу. Ведь я ужасно плохой стрелок.
У Эмилии пересохло во рту. Она сглотнула и кивнула, испытывая облегчение, – бремя принятия решения свалилось с ее плеч.
Фоска и Раф отплыли из Венеции с вечерним приливом на голландском торговом судне, направлявшемся в Роттердам. Из Голландии они собирались перебраться во Францию. Томассо сообщил Рафу фамилии проживающих в Париже нескольких французских якобинцев и ряда деятелей, играющих важную роль в революционном деле.
Когда корабль оказался далеко в море, они вышли на палубу и смотрели на расплывающиеся вдали контуры парящего над лагуной города. Они стояли на борту судна, пока Венеция окончательно не скрылась в дымке, а потом спустились вниз, в каюту.
– Новая жизнь! – восторженно выдохнула Фоска. – Просто не верится! Обещаю, Раф, вы об этом не пожалеете. Я буду лучшей в мире женой. Возмещу вам беспокойство и боль, которые причинила. Возможно, настанет день, когда мы сумеем привезти к нам ваших тетю и двоюродную сестру.
– С ними все будет в порядке, – коротко заметил он. – Не думайте о них. Думайте о будущем.
– Будущее! До сих пор у нас не было будущего. Ведь так? – Она рассмеялась. – Но теперь все складывается наилучшим образом.
– Конечно, – слабо улыбнулся Раф. Он глубоко вздохнул и потер глаза тыльной стороной ладони. – Боже мой, как я устал.
– Я знаю, – с чувством промолвила Фоска, усевшись рядом с ним на узкую койку. – Вы такой храбрый и умный. Кто бы мог подумать, что сегодня вечером мы уже отплывем в Голландию, а потом отправимся в Париж? О, Париж! Я так разволновалась, когда Томассо сказал мне об этом. Я всегда рвалась туда… Моды! Театр!.. Король и королева… Знаете, мой парикмахер, месье де Валле, обычно причесывал Марию Антуанетту, и он говорит, что она не так красива, как все утверждают. Кстати, я знакома с венецианским послом во Франции, старым другом моего отца…
– Подождите минуточку, Фоска, – перебил Раф. – Прежде чем вы воспарите излишне высоко, вынужден предупредить, что хотя мы и не бедны, но и не так богаты, как Лоредан. Нам придется быть весьма осмотрительными в расходах. Возможно, мы снимем очень приличную квартиру, но это будет, разумеется, не дворец Лоредана.
– Конечно, дорогой, – сказала она кротко.
– К тому же наверняка Лоредан не успокоится, как и инквизиторы. Они, вероятно, уже следят за нами. Если мы, скажем, нанесем визит венецианскому послу, то привлечем к себе внимание, а это может иметь гибельные последствия.
– Хотите казать, что мы еще не свободны? – в отчаянии зарыдала Фоска. – Ведь это же несправедливо, Раф! Почему они не оставят нас в покое?
– Нам придется, Фоска, с этим считаться, – сказал он спокойно. – Нужно учиться жить с мыслью о нависшей опасности. Так не будет вечно. Но до тех пор, пока мы не убедимся, что они за нами не следят, мы должны быть очень осторожны. Я очень сожалею, Фоска. Надо было предупредить вас заранее…
– Но, Раф, это никак не изменило бы мои планы, – сказала она. – Я действительно была готова поехать куда угодно. Какие глупости я наговорила, будто прежняя Фоска. Тщеславная, эгоистичная и поверхностная! Простите. Я думала только о себе, и меня просто не беспокоило… Не тревожьтесь, мой любимый. Я готова, если нужно, жить в пещере, одеваться в обноски и питаться орехами и ягодами, лишь бы быть с вами.
– Надеюсь, что до этого дело не дойдет. – Он обнял ее, и она прильнула к нему.
– Мы – вместе, – радостно прошептала она. – Отныне и навсегда.
Фоска заметила, что Раф внутренне напряжен. Он, казалось, был поглощен какими-то мыслями.
– Раф, что вас тревожит? Прошу, скажите мне.
– Нас предали, – проговорил он.
– Конечно. Пьетро Сальвино.
– Нет, Лиа. Она была его шпионкой.
– Не понимаю. Ваша кузина предала вас?
– Нет, она не моя кузина. Мы просто называли ее так. Сальвино хитроумно вынудил меня взять ее к нам в дом, чтобы шпионить за нами. Перед тем как мы уехали, Лиа призналась мне в этом. И я… я ударил ее. Я не знаю, что произошло со мной. До этого я никогда так не поступал ни с одной женщиной. Я ударил ее! А потом еще и еще.
– Она заслужила, чтобы ее ударили, – возмущенно сказала Фоска. – Ужас, Лиа – шпионка!
Раф горестно опустил голову.
– Я избил ее до крови и выгнал из дома. Это чрезвычайно огорчило мою тетю. Когда я покидал гетто, она все еще плакала. Не понимаю, как Лиа оказалась такой тварью. Ведь она могла врать Сальвино ради нас. Совсем не надо было все ему доносить. Можно было хранить сведения о нас в тайне. Она сказала, что любила меня. Любила, но предала. Почему? Не могу понять.
Фоска понимала. Лиа поступила так, ибо ревновала к их любви и надеялась, что сумеет разрушить ее. Но она лишь сблизила их. Теперь они стали любовниками в изгнании.
Фоска радовалась, что так случилось. Теперь Раф принадлежит ей одной.
– Все в порядке, дорогой, – прошептала она. – Это все в прошлом. С этим покончено. Забудьте ее. Вы никогда больше не встретитесь с ней. Теперь никто не сможет встать между нами.
Глава 9
ДЕНЬ БАСТИЛИИ
Фоске послышались далекие раскаты грома. Стоявшие у ее локтя чашка и блюдце стали мелодично позвякивать. Ее разобрало любопытство, она подошла к окнам и распахнула их. Над городом стояло чистое июльское небо. Однако вдоль идущей рядом с домом улицы бежали мужчины и женщины. В руках у некоторых были топоры и дубинки.
– Куда вы так спешите? – крикнула она им вслед. – Что случилось?
Но никто из толпы даже не поднял головы. Она громко повторила вопрос. На этот раз одна из женщин услышала ее и, запыхавшись, визгливо ответила:
– К Бастилии! У Бастилии идет бой!
Под гофрированной тканью корсажа сердце Фоски превратилось в крохотную ледышку.
– Бой? – повторила она, надеясь, что что-то не поняла. – Есть пострадавшие?
Но женщина уже исчезла, будто листок с дерева, унесенный порывом ветра.
Сдвинув брови, Фоска прикрыла окна и перешла в гостиную. Создавалось впечатление, что в Париже все время бурлят какие-то беспорядки. Но где Раф? Прошлой ночью он не возвращался домой, даже не дал ничего о себе знать. «Ему безразлично, – подумала Фоска, – что я ужасно волнуюсь». Но, может быть, он ничего не сообщил, потому что пострадал сам или – того хуже…
Фоска сердито отбросила нелепые мысли. Раф знает, как постоять за себя. Будь он дома, обязательно бы сказал ей: «Фоска, помни, мы здесь не просто так. Париж – моя лаборатория, а наука, которую я постигаю, – революция».
Фоске Париж наскучил и разочаровал ее. Вместо духа просвещенности она встретила здесь смятение и беспорядки. Вместо остроумия – революционные разглагольствования и лозунги. Вместо мод – кокарды и трехцветные эмблемы освобождения.
Они приехали в Париж в начале мая. Весь город гудел. Заседавшие в то время Генеральные штаты – созываемое королем высшее сословно-учредительное учреждение – пытались решить некоторые отягчающие страну проблемы, и все разговоры в городе вертелись вокруг этого.
Наиболее часто обсуждался тезис: «Что такое третье сословие? Ничто. Чем оно должно быть? Всем!»
Неужели купцы, банкиры и торговцы должны быть «всем»? И велась дискуссия – постоянная, непрерывная – о правах человека, коррупции дворянства и духовенства, о взымаемой католической церковью десятой части урожая и налогах, о беспомощном короле и его влиятельных министрах.
Раф проявлял себя во всем блеске. Ему казалось, что он попал на свою духовную родину. Он немедленно разыскал якобинцев, имена которых ему назвал Томассо Долфин, и вступил в радикальную организацию – «Братство человека». Здесь он встретил единомышленников – бунтовщиков и мечтателей и бесконечно обсуждал надвигающуюся бурю.
Фоска не нашла себя. Их тайный побег значительно отличался от того, как она его себе представляла, – даже после сделанных ей Рафом осторожных предупреждений. Она ничем не могла выдать их пребывание в Париже. Ей приходилось изучать незнакомый язык и привыкать к новому городу с его странными обычаями. Пока Рафа не было дома – а его не было большую часть времени, – ей не с кем было общаться, кроме своей горничной – туповатой деревенской девицы.
Когда она выходила за покупками, то оказывалось, что в лавках нет никаких товаров. Ей хотелось бы побродить по Парижу, однако Раф запретил ей делать это, предупреждая о сопряженной с такими прогулками опасности. Повсюду болталось много солдат, говорил он, и хорошенькая женщина, пусть даже в сопровождении горничной, представляла для них большой соблазн. У Рафа же не было времени, чтобы куда-нибудь выходить с ней. Он занимался изучением революционной обстановки.
Раф привез для Фоски книги, которые в Венеции читать было запрещено. Правда, она и там имела к ним доступ, но такой возможностью не пользовалась, поскольку излагаемые в них идеи не представляли для нее интереса. Теперь она их читала от отчаяния и скуки. Она даже занялась рукоделием, к которому раньше относилась с презрением. Но сейчас оно помогало ей убивать время. Жизнь внезапно лишилась всех прелестей, которые некогда так ее привлекали. Здесь не было званых вечеров, азартных игр, сплетен, походов по лавкам, посещения друзей, театра.
Театры в Париже не работали, у людей не было даже хлеба. Этого Фоска никак не могла понять. Что значат театры во время голода? Театр помогает забыть трудности, что уже само по себе хорошо. Но Раф объяснил ей, что было бы несправедливо, чтобы богачи развлекались, в то время как беднота голодает. Единственное, что осталось, это любовные игры с Рафом. Но ей теперь не удавалось заниматься ими столько, сколько хотелось. Раф был целиком занят резолюцией и проводил больше времени с якобинским «Братством», нежели с ней.
Она чувствовала себя обделенной, хотя пыталась это никак не проявлять, не хотела сердить Рафа. Молчание часто нависало между ними, окутывало их совместное времяпрепровождение. Некогда в Венеции они тратили на беседы едва ли меньше времени, чем на занятия любовью. Но сейчас, когда исчезла необходимость придумывать хитроумные шаги, когда их не окружали шпионы, когда исчез страх разоблачения, осталось мало общих тем для разговоров. Раф не обсуждал с ней проблемы революции, ибо одно упоминание этого слова вызывало ее враждебность. Фоска не пыталась посвятить Рафа в детали своего ничем не наполненного дня, боялась, что ее натянутый разговор покажется ему жалобой.
Встревоженная Фоска ходила взад и вперед по комнате, и ее все неотступней охватывал ужас, что с Рафом случилось нечто страшное. Он отсутствовал целый день и ночь, а также часть следующего дня. У Бастилии – превращенной в тюрьму древней крепости – шли бои. Раф никогда не избегал столкновений. Он должен был быть там. Возможно, он ранен. Его, может быть, уже нет в живых. А она ничего не знает.
Фоска надела шляпку, накинула легкую шаль и быстро вышла из квартиры. День был довольно теплым, но ее знобило от страха.
Фоска не знала, где находится Бастилия, но как только она вышла на улицу, поток спешивших людей увлек ее за собой. Они шли по узким переулкам, которые оставались темными даже в яркие солнечные дни, мимо закрытых ставнями таверн и лавок. Всюду Фоска встречала нищету, которая, как она была уверена, не существовала в Венеции. Она шла вдоль куч грязи и отбросов, чуть не споткнулась о дохлую собаку. Ее поприветствовал какой-то пьянчуга и схватил за платье нищий калека. Она отмахивалась от визжащих женщин и потных рабочих и видела в их лицах нечто, порожденное голодом и отчаянием.
По мере того как Фоска приближалась к месту столкновений, толпа становилась все гуще. Грохот выстрелов пушек и ружей почти оглушал. Потом неожиданно все умолкло, и на поле боя наступила жуткая тишина.
Над Фоской нависла тень почерневшей от времени крепости. Это и была Бастилия, в которой, как рассказывал Раф, долгие годы томились Вольтер, Дидро, тысячи других людей. В толпе распространился слух о том, что комендант Бастилии капитулировал. Дикая радость охватила людей. Они стали подбрасывать в воздух свои головные уборы. На улицах начались танцы. Древний символ тирании и угнетения пал.
– Смотрите, смотрите! – выкрикнул кто-то. – Вон там заключенные!
Фоска вытянула шею. Ей удалось увидеть лишь вызывающую жалость группу из семи одетых в тряпье мужчин. Они моргали от яркого солнечного света и, казалось, не осознавали, что же им делать с неожиданно обретенной свободой.
Толпа нажимала. Фоска чувствовала, как на нее давят высокие стены, жар, шум, смрадный дух пота. И еще новый тяжелый запах – запах крови. Она увидела лежащие под стенами крепости тела. То были мертвецы. Некоторые, судя по форме, были охранявшими Бастилию швейцарскими солдатами. Остальные – рядовые граждане, простой люд.
Сердце Фоски сжалось. Рафа нет в живых, вдруг пришло ей в голову. Она вырвалась из зажавшей ее толпы и бросилась на землю рядом с оказавшейся ближе всего к ней окровавленной фигурой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57


А-П

П-Я