https://wodolei.ru/catalog/vanny/small/
– Идиот, – пробормотал он. – И что ему стоило подождать до утра? – Он взглянул на Клинга. – Кто вы?– Берт Клинг, – ответил тот и, будто вопрос этот давно жег его изнутри, выпалил: – Я думал, что тот, кто вешается, должен болтаться на веревке.Сыщик внимательно посмотрел на Клинга, а потом повернулся к Карелле.– Этот парень из полиции? – спросил он.– Конечно, – ответил Карелла.– А я думал, ты кого-нибудь из родственников взял с собой, чтобы не скучать. – И снова повернулся к Клингу. – Нет, сынок, труп не всегда болтается на веревке. – Он кивнул в сторону кровати. – Там сидит повесившийся, сидит, а не болтается в воздухе, верно?– Ну... верно.– А ты, я смотрю, дока, – вмешался Карелла. Он без тени улыбки смотрел, не отрываясь, в глаза детективу.– Ничего, пока держусь, – сказал тот. – Я, конечно, не из славного восемьдесят седьмого участка, но своим делом занимаюсь уже двадцать два года и за это время разгадал несколько ребусов.В голосе Кареллы не было и намека на сарказм. Он говорил с каменным лицом:– На таких людей можно положиться.Детектив настороженно посмотрел на Кареллу.– Я только хотел объяснить...– Конечно, – сказал Карелла, – глупый малыш еще не понимает, что тело необязательно должно висеть в воздухе. Видишь ли, Берт, нам случалось обнаруживать стоящих, сидящих и лежащих самоубийц. – Он повернулся к детективу из отдела по расследованию убийств. – Верно я говорю?– Да, они могут быть в любом положении.– В любом, – согласился Карелла. – Самоубийство необязательно похоже на самоубийство.В его голосе послышались плохо скрываемые суровые нотки. Клинг нахмурился и с некоторым сочувствием посмотрел на сыщиков из отдела по расследованию убийств.– Что вы скажете о цвете? – спросил Карелла.Детектив уже начал злиться на Кареллу.– Цвете чего? – переспросил он.– Трупа. Он синий. Правда, интересно?– Перекрой воздух и получишь синий труп, – ответил детектив. – Ничего интересного.– Понятно, – сказал Карелла, металл в его голосе становился все заметнее. – Ничего интересного. Тогда расскажи малышу о том, что такое боковой узел.– О чем?– Об этом узле на веревке. Он сбоку на шее.Детектив подошел к трупу и осмотрел веревку.– Ну и что? – спросил он.– Я просто подумал, что эксперт по самоубийствам твоего класса должен был сам заметить это. – Теперь Карелла уже не скрывал суровости.– А я и заметил. Что из этого?– Я подумал, что ты объяснишь новичку, какого цвета бывает труп повешенного.– Послушай, Карелла... – вмешался второй сыщик.– Пусть твой приятель объяснит, Фред, – прервал его Карелла. – Надо уважать мнение экспертов.– Что ты несешь?– Он смеется над тобой, Джо, – сказал Фред.Джо повернулся к Карелле.– Смеешься надо мной?– С чего ты взял? – сказал Карелла. – Расскажи нам об узлах, эксперт.Джо заморгал.– Что ты привязался к узлам?– Ты, конечно, знаешь, – заговорил Карелла вкрадчиво, – что боковой узел сдавливает артерии и вены только с одной стороны шеи.– Конечно, знаю, – ответил Джо.– И что если узел находится на шее сбоку, то лицо самоубийцы краснеет, а если сзади – то бледнеет. Знаешь ведь, верно?– Кто этого не знает? – сказал Джо с вызовом. – А потом они синеют с любыми узлами, тоже мне лектор нашелся. Я видел не одну дюжину синих повешенных.– А сколько ты видел синих, отравленных цианистым калием?– Ну?– Ты уверен, что причина смерти – асфиксия?– Ну?– Ты видел бутылочные колпачки в оранжевой корзинке? А шприц рядом с мальчишкой?– Конечно, видел.– Может, он наркоман?– Похоже на то. Я бы сделал именно такое предположение, – сказал Джо. Он постарался придать своему голосу язвительность: – А что думают великие умы восемьдесят седьмого участка?– По-моему, он наркоман, – сказал Карелла. – Судя по исколотым венам.– Я тоже заметил, – сказал Джо. Он поискал, что бы еще сказать, но не нашел.– Как, по-твоему, он укололся перед тем, как повеситься? – спросил Карелла сладким голосом.– Мог, – ответил Джо рассудительно.– Но ведь это странно, согласись? – спросил Карелла.– Что же здесь странного? – попался на удочку Джо.– Если бы он укололся, то чувствовал бы себя на седьмом небе. Тогда зачем ему было лишать себя жизни?– Некоторые наркоманы после дозы впадают в депрессию, – сказал Фред. – Послушай, Карелла, остановись. Что ты, черт тебя возьми, хочешь доказать?– Только то, что великие умы восемьдесят седьмого участка не вопят во всю глотку «самоубийство», пока не получат заключение патологоанатома – да и после этого тоже не вопят. Что скажешь, Джо? Или у всех погибших от асфиксии синие трупы?– Надо взвесить, – сказал Джо. – И сопоставить.– Это очень тонкое наблюдение об искусстве сыска, Берт, – сказал Карелла. – Запомни его хорошенько.– Куда, черт возьми, подевались фотографы? – спросил Фред, уставший от перепалки. – Пора начинать работу. По меньшей мере, надо выяснить личность погибшего.– Он-то уже никуда не спешит, – заметил Карелла. Глава 3 Мальчишку звали Анибал Эрнандес. Друзья, не знавшие испанского, звали его Аннабелль. Мать звала его Анибал и произносила это имя с испанской гордостью, которая теперь была приглушена горем.Карелла и Клинг одолели пять лестничных пролетов, добрались до верхнего этажа и постучали в дверь квартиры пятьдесят пять. Она открыла дверь быстро, словно ждала их прихода. Перед ними стояла могучая женщина с большой грудью и прямыми черными волосами, одетая в простое платье. На лице – никакой косметики, по щекам текли слезы.– Вы из полиции? – спросила она.– Да, – ответил Карелла.– Входите, por favor. Пожалуйста.В квартире стояла тишина. Ничто ее не нарушало, даже шорохи сна. В кухне горела лампадка.– Проходите в гостиную, – сказала миссис Эрнандес.Детективы последовали за ней, в маленькой гостиной она включила торшер. Квартира сияла чистотой, но штукатурка на потолке потрескалась и готова была обвалиться в любую минуту, а из батареи отопления натекла на линолеум целая лужа. Детективы сели напротив миссис Эрнандес.– Мы по поводу сына... – наконец выдавил из себя Карелла.– Si Да (исп.).
, – сказала миссис Эрнандес. – Анибал не мог убить себя.– Миссис Эрнандес...– Что бы они ни говорили, он не мог убить себя. Я уверена... уверена... Кто угодно, только не Анибал. Мой сын не мог лишить себя жизни.– Почему вы в этом так уверены, миссис Эрнандес?– Я знаю. Знаю.– Но почему?– Потому что я знаю моего сына. Он счастливый мальчик. Всегда был. Даже в Пуэрто-Рико. Всегда. Счастливые люди себя не убивают.– Как давно вы живете в городе, миссис Эрнандес?– Я живу здесь уже четыре года. Сначала приехал мой муж, а потом – когда все уладилось – он послал за мной и дочерью. Тогда он нашел работу. Я оставила Анибала с моей матерью в Катаньо. Вы знаете Катаньо?– Нет, – сказал Карелла.– Это за Сан-Хуаном, на той стороне залива. Из Катаньо весь город виден. Даже Ла-Перла. До Катаньо мы жили в Ла-Перла.– Что это за Ла-Перла?– Fanguito. По-вашему... трыщоба?– Трущоба?– Si, si, трущоба. – Миссис Эрнандес помолчала. – Даже там, в грязи, порой голодный, мой сын был счастлив. Счастливого человека сразу видно, сеньор. Сразу. Когда мы приехали в Катаньо, стало лучше, но не так хорошо, как здесь. Мой муж послал за мной и Марией. Это моя дочь. Ей двадцать один год. Мы приехали четыре года назад. Потом послали за Анибалом.– Когда?– Полгода назад. – Миссис Эрнандес закрыла глаза. – Мы встретили его в Айдлуайлде. Он приехал с гитарой. Он очень хорошо играет на гитаре.– Вы знали, что ваш сын употреблял наркотики? – спросил Карелла.Миссис Эрнандес долго не отвечала. Потом кивнула головой и сжала руки, лежавшие на коленях.– Сколько времени он употреблял наркотики? – спросил Клинг, покосившись сначала на Кареллу.– Много.– Сколько?– Я думаю, месяца четыре.– А в городе он всего полгода? – спросил Карелла. – Может, он начал в Пуэрто-Рико?– Нет, нет, нет, – повторила миссис Эрнандес, качая головой. – Сеньор, на острове этой заразы немного, наркоманам нужны деньги, ведь правда? Пуэрто-Рико – бедный остров. Нет, мой сын приобрел эту привычку здесь, в этом городе.– Вы знаете, как он начал?– Si, – сказала миссис Эрнандес, горестно вздохнув. Она выросла на солнечном острове, отец ее рубил сахарный тростник, а в межсезонье рыбачил, она, бывало, ходила без обуви и даже голодала, но над головой светило яркое солнце, и вокруг весь год зеленела буйная тропическая растительность. Когда она вышла замуж, из родной деревушки Комерио муж увез ее в Сан-Хуан, первый город в ее жизни. И хотя солнце светило по-прежнему, с той босоногой жизнью, когда она могла запросто зайти в деревенскую лавку поболтать с ее хозяином Мигелем, было покончено. Первого своего ребенка, Марию, миссис Эрнандес родила в восемнадцать. К сожалению, примерно в это же время ее муж потерял работу, и они переехали в Ла-Перлу, знаменитые трущобы, раскинувшиеся у подножия замка Морро. Ла-Перла в переводе с испанского «жемчужина». Нищих жителей этих трущоб у стен древнего испанского форта можно лишить последнего тряпья, но не юмора.Переезд в Ла-Перлу, рождение Марии, потом два выкидыша, наконец, через несколько лет, рождение еще одной дочери, Хуаниты, переезд в Катаньо, где ее муж нашел работу на маленькой швейной фабрике, – так текла жизнь миссис Эрнандес.Однажды, когда миссис Эрнандес носила под сердцем Анибала, вся семья поехала в воскресенье в национальный парк. Пока мистер Эрнандес фотографировал свою жену со старшей дочерью, двухлетняя Хуанита подползла к краю пятнадцатиметрового обрыва. Она не издала ни звука, не вскрикнула, но из национального парка семья вернулась с мертвой девочкой...Миссис Эрнандес боялась, что потеряет и еще не родившегося ребенка, но Бог миловал. Анибала крестили вскоре после похорон, а затем фабрика в Катаньо закрылась, и мистер Эрнандес снова переехал с семьей в Ла-Перлу, где Анибал и провел первые годы своей жизни. Матери его тогда было двадцать три. Морщинки вокруг глаз появлялись уже не только от смеха. Мистеру Эрнандесу снова посчастливилось найти работу в Катаньо, семья в очередной раз поехала туда со всем своим скудным скарбом, на сей раз надеясь, что навсегда.Работа оказалась постоянной. Много лет все шло хорошо: мистер Эрнандес считал свою жену самой красивой женщиной на свете, она отвечала ему пылкой любовью, дети – Анибал и Мария – росли.Когда его все же уволили, миссис Эрнандес предложила уехать с острова на материк, в город. Денег на один авиабилет у них хватило. Захватив с собой жареную курицу и армейский плащ – по слухам, в городе было холоднее, чем в Пуэрто-Рико, – мистер Эрнандес улетел.Со временем он нашел работу в порту и послал за миссис Эрнандес и одним ребенком. Она взяла с собой Марию, потому что девочке, по ее мнению, нельзя оставаться без матери. Анибала поручили заботам бабушки. Три с половиной года спустя он воссоединился с семьей.А еще полгода спустя его тело нашли в подвальной комнате жилого дома.По лицу миссис Эрнандес бежали слезы, она еще раз горестно и безнадежно вздохнула. Клингу хотелось только одного – убежать из квартиры, в которую прокралась смерть.– Мария, – проговорила она сквозь рыдания, – Мария приучила его.– Ваша дочь? – спросил недоверчиво Клинг.– Моя дочь, да, моя дочь. Оба они наркоманы. Они...Слезы мешали ей говорить. Полицейские ждали.– Ничего не понимаю, – наконец сказала она. – У меня хороший муж. Он работает всю свою жизнь. Он и сейчас, когда мы говорим, тоже работает. А что я плохого сделала? Разве я учила дурному своих детей? Я учила их ходить в церковь, я учила их верить в Бога, я учила их уважать родителей. – Потом добавила с гордостью: – Мои дети говорили по-английски лучше всех в barrio Местечко, поселение (исп.).
. Я хотела сделать их американцами... Американцами. – Она покачала головой. – Город дал нам много. Работу для мужа. Чистый дом. Но город одной рукой дает, а другой берет. Все это, сеньоры, – чистую ванну, телевизор в гостиной – я отдам, чтобы вернуть то время, когда мои дети играли в тени форта.Она прикусила губу. Почти до крови, как показалось Карелле. Потом выпрямилась на стуле и продолжала.– Город, – произнесла она медленно, – принял нас. Как равных? Не совсем, но это я могу понять. Мы новички, мы чужие. Так ведь всегда бывает с новыми людьми, верно? Даже если они хорошие. Они плохие просто потому, что новички. Но это можно простить. Это можно простить, потому что у тебя есть друзья и родственники, а в субботние вечера здесь совсем как на острове – люди смеются и играют на гитарах. По воскресеньям ты идешь в церковь, здороваешься на улице с соседями, и тебе хорошо, очень хорошо, и ты почти все можешь простить. Ты чувствуешь благодарность. Почти за все. Но ты не можешь благодарить город за то, что он сделал с твоими детьми. За наркотики. Ведь я помню, хорошо помню мою доченьку с молодыми грудями, чистыми ногами и счастливыми глазами, пока эти... эти bastardos Ублюдки (исп.).
, эти chulos Наглецы (исп.).
не забрали ее у меня. А теперь вот мой сын. Умер. Умер, умер, умер.– Миссис Эрнандес, – сказал Карелла, пытаясь дотянуться до ее руки, – мы...– А то, что мы пуэрториканцы, вам не помешает? – неожиданно спросила она. – Не помешает найти убийцу?– Если его убили, мы найдем убийцу, – пообещал Карелла.– Muchas gracias Большое спасибо (исп.).
, – сказала миссис Эрнандес. – Я... я знаю, что вы думаете. Дети ее наркоманы, дочь – проститутка. Но поверьте мне, мы...– Вы сказали, ваша дочь...– Si, si, чтобы наркотики покупать.Ее лицо неожиданно сморщилось. Только что оно было спокойным, а тут женщина глубоко вздохнула, из груди вырвался всхлип, казалось, она вот-вот разрыдается. У Ка-реллы сжалось сердце. Миссис Эрнандес взяла себя в руки и снова посмотрела на сыщиков.– Perdoneme, – прошептала она. – Простите меня.– Можно нам поговорить с вашей дочерью? – спросил Карелла.– Por favor. Пожалуйста. Вдруг она поможет. Вы найдете ее в «Эль Сентро». Знаете, где это?– Да.– Она там. Она... может помочь. Если захочет говорить с вами.– Мы постараемся, – сказал Карелла и встал. Клинг тоже поднялся со стула.– Большое спасибо, миссис Эрнандес, – сказал Клинг.– De nada Не за что (исп.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
, – сказала миссис Эрнандес. – Анибал не мог убить себя.– Миссис Эрнандес...– Что бы они ни говорили, он не мог убить себя. Я уверена... уверена... Кто угодно, только не Анибал. Мой сын не мог лишить себя жизни.– Почему вы в этом так уверены, миссис Эрнандес?– Я знаю. Знаю.– Но почему?– Потому что я знаю моего сына. Он счастливый мальчик. Всегда был. Даже в Пуэрто-Рико. Всегда. Счастливые люди себя не убивают.– Как давно вы живете в городе, миссис Эрнандес?– Я живу здесь уже четыре года. Сначала приехал мой муж, а потом – когда все уладилось – он послал за мной и дочерью. Тогда он нашел работу. Я оставила Анибала с моей матерью в Катаньо. Вы знаете Катаньо?– Нет, – сказал Карелла.– Это за Сан-Хуаном, на той стороне залива. Из Катаньо весь город виден. Даже Ла-Перла. До Катаньо мы жили в Ла-Перла.– Что это за Ла-Перла?– Fanguito. По-вашему... трыщоба?– Трущоба?– Si, si, трущоба. – Миссис Эрнандес помолчала. – Даже там, в грязи, порой голодный, мой сын был счастлив. Счастливого человека сразу видно, сеньор. Сразу. Когда мы приехали в Катаньо, стало лучше, но не так хорошо, как здесь. Мой муж послал за мной и Марией. Это моя дочь. Ей двадцать один год. Мы приехали четыре года назад. Потом послали за Анибалом.– Когда?– Полгода назад. – Миссис Эрнандес закрыла глаза. – Мы встретили его в Айдлуайлде. Он приехал с гитарой. Он очень хорошо играет на гитаре.– Вы знали, что ваш сын употреблял наркотики? – спросил Карелла.Миссис Эрнандес долго не отвечала. Потом кивнула головой и сжала руки, лежавшие на коленях.– Сколько времени он употреблял наркотики? – спросил Клинг, покосившись сначала на Кареллу.– Много.– Сколько?– Я думаю, месяца четыре.– А в городе он всего полгода? – спросил Карелла. – Может, он начал в Пуэрто-Рико?– Нет, нет, нет, – повторила миссис Эрнандес, качая головой. – Сеньор, на острове этой заразы немного, наркоманам нужны деньги, ведь правда? Пуэрто-Рико – бедный остров. Нет, мой сын приобрел эту привычку здесь, в этом городе.– Вы знаете, как он начал?– Si, – сказала миссис Эрнандес, горестно вздохнув. Она выросла на солнечном острове, отец ее рубил сахарный тростник, а в межсезонье рыбачил, она, бывало, ходила без обуви и даже голодала, но над головой светило яркое солнце, и вокруг весь год зеленела буйная тропическая растительность. Когда она вышла замуж, из родной деревушки Комерио муж увез ее в Сан-Хуан, первый город в ее жизни. И хотя солнце светило по-прежнему, с той босоногой жизнью, когда она могла запросто зайти в деревенскую лавку поболтать с ее хозяином Мигелем, было покончено. Первого своего ребенка, Марию, миссис Эрнандес родила в восемнадцать. К сожалению, примерно в это же время ее муж потерял работу, и они переехали в Ла-Перлу, знаменитые трущобы, раскинувшиеся у подножия замка Морро. Ла-Перла в переводе с испанского «жемчужина». Нищих жителей этих трущоб у стен древнего испанского форта можно лишить последнего тряпья, но не юмора.Переезд в Ла-Перлу, рождение Марии, потом два выкидыша, наконец, через несколько лет, рождение еще одной дочери, Хуаниты, переезд в Катаньо, где ее муж нашел работу на маленькой швейной фабрике, – так текла жизнь миссис Эрнандес.Однажды, когда миссис Эрнандес носила под сердцем Анибала, вся семья поехала в воскресенье в национальный парк. Пока мистер Эрнандес фотографировал свою жену со старшей дочерью, двухлетняя Хуанита подползла к краю пятнадцатиметрового обрыва. Она не издала ни звука, не вскрикнула, но из национального парка семья вернулась с мертвой девочкой...Миссис Эрнандес боялась, что потеряет и еще не родившегося ребенка, но Бог миловал. Анибала крестили вскоре после похорон, а затем фабрика в Катаньо закрылась, и мистер Эрнандес снова переехал с семьей в Ла-Перлу, где Анибал и провел первые годы своей жизни. Матери его тогда было двадцать три. Морщинки вокруг глаз появлялись уже не только от смеха. Мистеру Эрнандесу снова посчастливилось найти работу в Катаньо, семья в очередной раз поехала туда со всем своим скудным скарбом, на сей раз надеясь, что навсегда.Работа оказалась постоянной. Много лет все шло хорошо: мистер Эрнандес считал свою жену самой красивой женщиной на свете, она отвечала ему пылкой любовью, дети – Анибал и Мария – росли.Когда его все же уволили, миссис Эрнандес предложила уехать с острова на материк, в город. Денег на один авиабилет у них хватило. Захватив с собой жареную курицу и армейский плащ – по слухам, в городе было холоднее, чем в Пуэрто-Рико, – мистер Эрнандес улетел.Со временем он нашел работу в порту и послал за миссис Эрнандес и одним ребенком. Она взяла с собой Марию, потому что девочке, по ее мнению, нельзя оставаться без матери. Анибала поручили заботам бабушки. Три с половиной года спустя он воссоединился с семьей.А еще полгода спустя его тело нашли в подвальной комнате жилого дома.По лицу миссис Эрнандес бежали слезы, она еще раз горестно и безнадежно вздохнула. Клингу хотелось только одного – убежать из квартиры, в которую прокралась смерть.– Мария, – проговорила она сквозь рыдания, – Мария приучила его.– Ваша дочь? – спросил недоверчиво Клинг.– Моя дочь, да, моя дочь. Оба они наркоманы. Они...Слезы мешали ей говорить. Полицейские ждали.– Ничего не понимаю, – наконец сказала она. – У меня хороший муж. Он работает всю свою жизнь. Он и сейчас, когда мы говорим, тоже работает. А что я плохого сделала? Разве я учила дурному своих детей? Я учила их ходить в церковь, я учила их верить в Бога, я учила их уважать родителей. – Потом добавила с гордостью: – Мои дети говорили по-английски лучше всех в barrio Местечко, поселение (исп.).
. Я хотела сделать их американцами... Американцами. – Она покачала головой. – Город дал нам много. Работу для мужа. Чистый дом. Но город одной рукой дает, а другой берет. Все это, сеньоры, – чистую ванну, телевизор в гостиной – я отдам, чтобы вернуть то время, когда мои дети играли в тени форта.Она прикусила губу. Почти до крови, как показалось Карелле. Потом выпрямилась на стуле и продолжала.– Город, – произнесла она медленно, – принял нас. Как равных? Не совсем, но это я могу понять. Мы новички, мы чужие. Так ведь всегда бывает с новыми людьми, верно? Даже если они хорошие. Они плохие просто потому, что новички. Но это можно простить. Это можно простить, потому что у тебя есть друзья и родственники, а в субботние вечера здесь совсем как на острове – люди смеются и играют на гитарах. По воскресеньям ты идешь в церковь, здороваешься на улице с соседями, и тебе хорошо, очень хорошо, и ты почти все можешь простить. Ты чувствуешь благодарность. Почти за все. Но ты не можешь благодарить город за то, что он сделал с твоими детьми. За наркотики. Ведь я помню, хорошо помню мою доченьку с молодыми грудями, чистыми ногами и счастливыми глазами, пока эти... эти bastardos Ублюдки (исп.).
, эти chulos Наглецы (исп.).
не забрали ее у меня. А теперь вот мой сын. Умер. Умер, умер, умер.– Миссис Эрнандес, – сказал Карелла, пытаясь дотянуться до ее руки, – мы...– А то, что мы пуэрториканцы, вам не помешает? – неожиданно спросила она. – Не помешает найти убийцу?– Если его убили, мы найдем убийцу, – пообещал Карелла.– Muchas gracias Большое спасибо (исп.).
, – сказала миссис Эрнандес. – Я... я знаю, что вы думаете. Дети ее наркоманы, дочь – проститутка. Но поверьте мне, мы...– Вы сказали, ваша дочь...– Si, si, чтобы наркотики покупать.Ее лицо неожиданно сморщилось. Только что оно было спокойным, а тут женщина глубоко вздохнула, из груди вырвался всхлип, казалось, она вот-вот разрыдается. У Ка-реллы сжалось сердце. Миссис Эрнандес взяла себя в руки и снова посмотрела на сыщиков.– Perdoneme, – прошептала она. – Простите меня.– Можно нам поговорить с вашей дочерью? – спросил Карелла.– Por favor. Пожалуйста. Вдруг она поможет. Вы найдете ее в «Эль Сентро». Знаете, где это?– Да.– Она там. Она... может помочь. Если захочет говорить с вами.– Мы постараемся, – сказал Карелла и встал. Клинг тоже поднялся со стула.– Большое спасибо, миссис Эрнандес, – сказал Клинг.– De nada Не за что (исп.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18