Орал по-всякому! Тебя обзывал перебежчиком и предателем, а нас — политически близорукими вредителями. Пришлось его связать, а то б он дел натворил… А поутру просыпаемся — нет Огонькова. И нет вверенного ему артиллерийского батальона. А на столе записка. Вот она…Я принял из рук Карася скомканный листок бумаги и прочитал:— Товарищи бывшие товарищи! В наше грозовое время, когда рушатся устои обыденности и гидра империализма поднимает головы, мягкотелость — величайшее преступление. Смерти подобно малейшее отступление от норм революционной морали. И потому считаю вашу позицию по отношению к гнусному двурушнику бесу Адольфу, этому мерзкому служаке отвратительной буржуазии, недостойной истинных борцов за дело справедливости! Прощайте навсегда! Подпись: товарищ (не ваш!) комиссар Огоньков.— Вот скандалист, — пробормотал я. — Отделился. И что только с людьми делает идеология! А вы его искали?— Отправили по окрестным лесам группу леших, — отрапортовала Анна. — Сплавили вниз по речке Рогуновке русалок и водяных. Речка бурная, она даже в сильные морозы не замерзает.— Результаты? — осведомился я.— Никаких! — отмахнулся Карась. — То есть какие-то есть, но их, ядреный штурвал, можно не принимать во внимание. Ну лешие выбрели на пасеку, напугали до икоты пасечника, залезли в омшаник, экспроприировали ульи, но пчелы оказали яростное сопротивление захватчику, вследствие чего двое пехотинцев вернулись с рейда и с тяжелыми покусами были доставлены в местный лазарет.— Ага.— С русалками и того хуже получилось, — приняла эстафету Анна. — Они, сплавляясь по реке, наткнулись на плотину. Стали обходить плотину посуху, а на берегу монастырь стоит. Посозерцав русалок, половина монахов бросила монастырь и ушла в большой мир. Точнее, по обычаям нашего времени, на большую дорогу. Таким образом, в местных пределах появилась новая банда. Разведчики докладывали, что монахи уже себе и флаг придумали: на зеленом фоне гологрудая русалка, бутылка вина и карты, подпись: «Вот, что нас губит».— Н-да, — оценил я. — Надо было флотилии нашей выдать обмундирование — лифчики. И никаких следов беглого Огонькова не обнаружено?— Нет. Хорошо хоть, нам известно направление поисков. Он явно на Ближне-Камышинск пошел. Ему идти больше некуда. Не в тыл же возвращаться! Он драки хочет.— Будем искать, — твердо сказал я.— Искать его еще… — проворчал Карась. — Погуляет и вернется, делов-то…— А мы как без артиллерии будем?— А, ну да… И правда…— Кстати, — вспомнил я, — насчет монастыря. Коменданта надо бы туда отправить. Что-то из него больно буйный святой подвижник получился.— Докладываю: уже отправили, — заверила меня Анна.Вот почему так? Как случается что-то нехорошее, так враз забываются чины, звания и прочая лабуда. В беде, предчувствуя разлуку, легко и просто говорить о потаенных чувствах. А как только ситуация проясняется, снова появляется какое-то дурацкое смущение. И пошло-поехало: «слушаюсь», «докладываю»… и прочее. Я же вижу, что я ей нравлюсь очень! И она мне тоже — очень. А ведь ни одного слова признания не сказали друг другу…— Итак? — вопросительно проговорил я.— Выдвигаемся, — с удовольствием сказал Карась. — В сторону Ближне-Камышинска. Давно пора! Со вчерашнего дня на одном месте сидим. Я, как человек вольной балтийской души, такого не перевариваю. Эх, по моря-ам, по волна-ам! Нынче здесь, а завтра та-а-ам!..— Далеко Огоньков не уйдет, — задумчиво проговорила Анна. — Верстах в десяти Глубокий Лес.— Какой? — полюбопытствовал я.— Глубокий. Очень глубокий. Так местные жители его называют. Понимаешь, он вдоль тянется на много-много верст, а поперек — версты три всего будет. Только через этот лес никто не ходит. Рассказывают, там когда-то могущественный колдун-некромант жил и, чтобы никто до его тайного убежища добраться не мог, наложил на лес заклятие Иди-Иди-Не-Дойдешь…Я присвистнул — сильное заклинание! Если только не иссякло с течением времени…— Колдун давно сгинул, но место все равно осталось проклятым. В том лесу даже и леших нет. Все предпочитают в обход тащиться. Далеко — зато безопасно.— Понятно, — кивнул я. — Полоса препятствий такая. И что же, никак нельзя этот лес пересечь?— Наверное, можно. Но его потому и называют Глубоким, что как войдешь, так и не выйдешь. Как в воду канешь, как в омут. Вроде три версты всего, если пересекать по прямой, а плутать будешь до скончания жизни.— Насколько я знаю братишку Огонькова, — хмыкнул Карась, — в обход он не пойдет. Поговорка «умный в гору…» явно не для него писана. А что, неплохо! Войдет в Глубокий Лес, заблудится, кинет где-нибудь якорь, а мы — с нашими лешими-следопытами — его быстренько обнаружим.Население Рогунова провожало нас песнями, цветами и слезами. Иначе как «избавителями» не называли. Видно, майор-комендант до знакомства со мной зарекомендовал себя таким зверюгой, что освободители в лице мохнатых леших, косолапых домовых и вполне ужасных оборотней вызвали в душе народных масс вовсе не отвращение, а самую настоящую любовь и уважение.Эх и хорошо мне было шагать по полям, по лугам во главе своего войска, ощущая левым плечом присутствие Анны, а правым — Карася. Товарища Огонькова только недоставало, но ничего. Найдем. Хоть он и скандалист, но привык я к нему, привязался.А Черный Барон? Да что Барон… Мне про него думать не хотелось. Что будет дальше, то и будет. А то, что я не появился перед ним в означенное время, так в том не моя вина. Крестный ход — вот мое оправдание!Честно говоря, я развеселился до того, что попытался избавиться и от Кристалла Перемещения. А вдруг Барон, разозлившись, решит меня снова в тело желтого комдива Чапаева перекинуть? Перво-наперво я незаметно для окружающих уронил Кристалл на дорогу — и пошел себе дальше, посвистывая. Однако через минуту меня догнал леший Кузьма и, радостно улыбаясь, протянул артефакт.— Обронили, а я нашел, — молвил Кузьма, счастливый по причине того, что сумел оказаться полезным своему командиру.Я поблагодарил, едва сдержавшись, чтобы не отвесить лешему подзатыльник. А через несколько метров, когда мы остановились на водопой, я, задержавшись, бросил Кристалл в колодец. Версты две я прошел в прекрасном расположении духа, но, сунув руку в карман за сигаретами, неожиданно нащупал там проклятый магический шарик.В общем, я предпринял еще три попытки, — и всякий раз Кристалл Перемещения, куда бы я его ни ронял и ни закидывал, непонятно каким образом возвращался в мой карман. Дьявольщина! Причем в последний раз, когда я, разозлившись, швырнул артефакт в синее небо, он покружил под облаками, будто верный охотничий сокол, и спланировал вниз, больно ударив меня по макушке.— Сволочь! — выругал я паскудный артефакт.В ответ Кристалл завибрировал так злобно, что я поспешно сунул его в карман. Намек я понял прекрасно и больше попыток избавиться от артефакта не предпринимал.Тем временем проезжая дорога кончилась. Впереди нерушимой стеной высился лес — какой-то особенно дремучий, нелюдимый и страшноватый, слева журчала речушка, впадающая в озерцо на лесной опушке; на берегу озерца нас поджидала флотилия русалок под предводительством водяных.— Итак, — констатировал я, — план такой. Флотилия идет… то есть я хотел сказать: плывет в обход. Есть здесь какие-нибудь еще водные пути?— Есть, батюшка, — промычал один из водяных. — Чую, вон там… — он махнул похожей на плавник лапой, — речка протекает. Мы по воде-то быстренько вокруг леса… А на той стороне встретимся.— Отлично! А мы с лешими и оборотнями отмахаем эти несчастные три лесных версты, найдем беглого Огонькова и будем на месте встречи скорее, чем вы.— Ох, не говори «гоп»… — пробормотала Анна.— Подумаешь, —усмехнулся я.-Глубокий так Глубокий.Оборотни заскулили, демонстрируя явное нежелание тащиться через лес в дневное время суток.— Мы, — высказался один из них, — ночью, в зверином облике — пожалуйста. А сейчас не наше время. Солнце припекает, лапы… э-э, то есть ноги от долгой ходьбы болят. Прямо хвостом… э-э, то есть задницей чувствуем, что далеко нам не уйти.— Пускай, — вступила Анна, — плоты свяжут да по реке вместе с флотилией поплывут.— Я не против, — пожал я плечами. — Договорились.Враз повеселевшие оборотни дружной стайкой побежали вязать плоты.— А мы? — обиженно загомонили кикиморы. — Мы тоже на плотах хотим! Наша стихия не лес, а болото! Мы тоже устаем от долгих дневных переходов!— Пускай остаются одни лешие, так и быть, — сказал я. — У леших, я надеюсь, возражений нет? Кузьма, лес — это чья стихия?— Наша… — неохотно пробормотал Кузьма, с опаской поглядывая на Глубокий Лес.— Вот и баста. Хватит разговоров, пора действовать! И мы двинулись к Глубокому Лесу. Петро Карась, пока мы шли до опушки, все оглядывался, завистливо вздыхал, — наверное, не прочь был и сам вступить в родную стихию плавания. Но не покидать же ему нас?— Смотрите! — закричала Анна. — Бант! Красный бант с куртки комиссара на кусте болтается! Значит, он тут проходил недавно…— Совсем недавно, — подтвердил леший Кузьма, обнюхивая бант. — Часика два назад.— Ну мы его быстро нагоним, — резюмировал матрос Петро.— Устал! — заявил Петро и сел прямо на покрытую подталым снегом землю. — Все, привал. Цельный день идем без роздыху. Больше не могу.Анна взглянула на меня, потом нахмурилась по адресу Карася, но ничего говорить не стала, уселась сама на поваленный древесный ствол и вытянула ноги, прислонившись к коряге.— Привал, — разрешил я. — Кузьма, свистни разведчикам, пусть возвращаются. Отдохнем и пойдем дальше…— Дальше и дальше… — проворчал Карась, растирая себе лодыжки, — сколько можно? Мы не три версты прошли, а тридцать три! Ну и лес! Конца-края не видно. Давно уже должны были выйти по ту сторону, а все углубляемся и углубляемся.— На то Лес и Глубокий, — серьезно проговорила Анна.Кузьма засвистел козодоем. Близлежащие кусты зашевелились, и на полянку выбралась тройка леших — разведчики, которые шли впереди нашего отряда-.— Ну? — спросил я у них. — Скоро лес закончится?— Не могем знать, — мрачно ответил один из разведчиков. — Потому как странно здесь. Будто на одном месте кружим. И это мы-то?!— Запущенное хозяйство! — подтвердили и остальные лешие, сгрудившиеся в центре полянки и настороженно оглядывающиеся по сторонам. — Ни тайных тропок, ничего… Даже зверей нет — спросить дорогу не у кого.— Следов Огонькова и артиллерийского его батальона не видели?— Никак нет! Нашли только две коровьих лепешки. Свежие.— Вот это да! — вскинулась Анна. — Что за лес чудес! Волков, зайцев, лосей, лис и медведей никаких нет, а коровы водятся.— Потому и водятся, что хищники куда-то делись, — сказал Карась.— Коровы не тараканы, — возразила Анна. — Они сами собой завестись не могут. Они только рядом с человеком существовать могут. Их же каждый день доить надо, они ведь не сами себя доят.— Не о коровах речь, — прервал я коровью дискуссию, — а о товарище Огонькове. Значит, никаких следов артиллерийского батальона?— Никак нет.— Да что вы за следопыты такие! — возмутился я. — А еще лешие! Как так — следов нет? Не может того быть. Все, пора нашей разведке устроить курсы повышения квалификации, а то все свои лесные навыки позабыли, пошатавшись по городам.Лешие потупились.Я вздохнул. Что за напасть? И правда, идем уже невесть сколько. Темнеть начинает. А вокруг одни деревья, деревья, деревья… И кусты. И тишина странная. Ни птичка не чирикнет, ни волк не завоет. Пустой лес, будто выметенный гигантской метлой. И деревья какие-то истощенные, кренящиеся к земле. Кора свисает лохмотьями, точно кожа, пораженная экземой. Кусты чахлые, жалкие — даже для зимнего времени. Нет, это все понятно — растения закономерно хиреют, когда нарушен природный баланс. Животные куда-то делись, и прервалась пищевая цепь. Непонятно только — почему эта самая цепь прервалась. Может, во всем виновато наложенное когда-то на эту местность заклинание Иди-Иди-Не-Дойдешь?— Так, — скомандовал я. — Тройка разведчиков отдыхает, на смену ей еще трое добровольцев патрулировать окрестности — шаг вперед! Все больше и больше мне этот лес не нравится.— На плотах надо было, — поддакнул балтиец Карась. — Эх, как хорошо было бы сейчас поплавать…— А Огонькова оставить в этом лесу? — спросила Анна.— Н-ну… Сам он виноват. И потом, может, его тут и нет совсем? Может, он бант на куст повесил для красоты, а сам со своими домовыми вплавь пошел?— Глупости, — сказал я. — Так, я не понял… А где добровольцы?Лешие мялись, переглядываясь.— Возмутительная несознательность! — воскликнул я. — Что это такое? Командир приказал, значит, надо приказ выполнить. Вот ты, ты… и ты! На разведку шагом марш!Лешие, в которых я наугад ткнул пальцем, с тяжелыми вздохами выдрались из толпы и, обреченно опустив головы, скрылись за кустами.— Может, лучше было бы не рассыпаться? — робко предположила Анна, с жалостью посмотрев вслед несчастной тройке. — А то переловят нас по частям…— Кто переловит? — хором спросили мы с Карасем.— Если б я это знала! Нехорошее место — Глубокий Лес. Про него мало что известно. Пожалуй, ничего не известно, кроме одного.— Чего?— Что сюда лучше не ходить.— Ну ладно вам тоску нагонять! — попробовал взбодриться я. — Не век же нам здесь…Истошный вопль прервал мои слова. Мы мигом оказались на ногах.— Пымали! — радостно завопили где-то рядом. — Пымали!Из кустов вывалились трое леших. В их лапах извивался и орал крепенький мужичок, похожий строгой темной одеждой и безволосой брюзгливой физиономией на отца-инквизитора (ох, сколько я перевидал этих типов в свое время!) — только на очень рассерженного инквизитора.— Пустите меня! — вопил незнакомец. — Не имеете никакого права меня хватать! Уберите от меня свои грязные лапы!— Отпустите, — приказал я.Незнакомец шлепнулся на снег и тотчас вскочил. Принялся, злобно что-то ворча, отряхиваться и оглаживаться.— Выпрыгивают из кустов, понимаешь… — бурчал он себе под нос, — хватают честного человека… Олухи лесные! Откуда вы здесь взялись?— Шастал по лесу, — доложил мне один из разведчиков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39