Клиент вызвал оперативного сотрудника отдела кадров Адольфа, Адольф выполнил все, как пожелал клиент. К тому же Барон спасением своей жизни обязан преисподней… Понимаешь?— Понимаю… — пробормотал я. — То есть не понимаю. Ты вот о Мировом Балансе говорил… Разве может обычный человек, пусть даже и колдун, переломить ход истории? Ведь малейшее исторически значимое изменение в прошлом влечет за собой глобальные перемены в будущем… Вплоть до полного апокалипсиса! Вселенная тоже обладает чувством самосохранения — и такого просто не допустит!— Ой, только не надо мне про Мировой Баланс! — поморщился Филимон. — Помолчи, двоечник, если не понимаешь. Черный Барон уже успешно изменяет историю, и Вселенная твоя молчит в тряпочку. Потому что незначительные изменения в прошлом вполне допустимы. Иначе были бы невозможны перемещения по времени. Дошло, второгодник? Каждый раз, когда Барон проворачивает очередную операцию, ход истории изменяется, время течет по новой стезе, и новое изменение на этой стезе становится первым и таким же незначительным, как и предыдущее, которое уже не считается. А убийство Ленина будет всего лишь логичным завершением плана. Потому что в том измененном времени, когда оно произойдет, личность Владимира Ильича станет лишней. Ненужной!Ой, и правда… Хитро придумано. Одна из лучших адских интриг, как и обычно, руками человека выполненная. Наша адская контора вроде бы и ни при чем, но с ее помощью ход истории переломлен, властителем половины мира становится Черный Барон, явно согласный на теснейшее сотрудничество с преисподней. Ой, что будет! Россия превратится в филиал преисподней. Мне, как бесу, надо бы радоваться, но я что-то не радуюсь… Наверное, сказывается человеколюбивый мой характер…— Ну что же, — сказал Филимон, — времени осталось мало. Барон ратует за скорость исполнения. Давай-ка на посошок… И поехали! Вернее, ты поедешь, а я в контору вернусь.Я вздохнул. Поднял бокал с вином, взглянул через багровый просвет на Филимона.— Прямо сейчас? — уныло спросил я. — Вот и кончилось мое командирство… Дай хотя бы с друзьями попрощаться.Филимон взглянул на свои наручные часы.— Валяй, — сказал он. — Пять минут тебе на все про все.— Пять минут — это мало, — запротестовал я. — Как я за пять минут отыщу их всех в городе?Филимон наискось качнул головой, давая понять, что времени и так мало.— Хватит тебе пяти минут, — сказал он и еще как-то загадочно улыбнулся.Я вышел за дверь.Оказалось, они ждали меня во дворе: Петро Карась и товарищ комиссар Огоньков. Анна стояла чуть поодаль.— Вам рассказали? — спросил я.— Ага, — хмуро кивнул Карась. — Этот твой… друган рассказал Анне, а она — нам. Так ты на помощь к Черному Барону прилетел, да? Чтобы какое-то там его желание выполнить? Получается, что ты нас обманул?— Ну… не то чтобы обманул… недоговорил… А впрочем… Думайте что хотите… Зла я вам не желал и не желаю. Я вообще никому не хочу ничего плохого сделать. А то, что с Черным Бароном я… в особых отношениях — так то моя работа. Я ведь все-таки бес.И к тому же признайся я вам, зачем на самом деле прибыл в ваш временно-пространственный период, вы бы меня тут же линчевали! — Не линчевали бы… — подумав, тихо ответил Карась. И добавил: — Ведь если в этой войне Черный Барон одержит победу, нам всем… — он чиркнул себя ногтем большого пальца по горлу, — кирдык. Да, вам всем… Вы даже и не представляете себе, каких размеров будет кирдык. Полный кирдычище! На весь земной шар!— Да что с ним разговаривать! — взвился молчавший до сих пор Огоньков. — Двурушничаете, товарищ бывший комиссар Адольф! Играете на стороне оголтелой буржуазии! Предатель! Перебежчик! А мы-то тебе доверяли! Щас как дам!— Слушай, не лезь, и без тебя тошно.— Нет, я тебе физиономию твою белогвардейскую начищу! — всерьез загорелся своей идеей Огоньков. — Получай!Я даже не пытался отвести удар. Заслужил, да. Надо было сразу честно во всем признаться, а я… Пока матрос Карась утихомиривал распоясавшегося комиссара, я отошел к Анне.— Значит, уходишь? — спросила она, глядя в сторону.— Ухожу. Зато место комдива теперь вакантно, — попытался пошутить я.— Ты не думай, я тебя не виню. Я ведь не человек, я представитель Темного народа. Я понимаю, каково тебе. Понимаю, что ты, несмотря ни на что, должен задание свое выполнить. Я просто… Я думала…— Что?— Я думала, что ты… как и все мы… бунтовщики-нечисть… искренне поверил в идею освобождения от многовекового рабства. Но мы — малые народы, с нас и спрос невелик. А ты — на службе.Ох, как мне захотелось взвыть! Волком на луну, ослепительным фонарем взошедшую в темном небе! Как бы мне хотелось, чтобы не было никогда на свете этого дурацкого Черного Барона, нашей конторы и проклятой гражданской войны! К чему она? Люди, люди, что вы делаете? Зачем вам царство справедливости в отдельно взятой стране? Зачем вам мировой пожар? Зачем вам другие идеи, кроме той, единственной: всегда и везде быть рядом с любимым человеком — в лесной избушке, в хижине на болоте, в сыром подвале, да хоть у чертовой бабушки Наины Карповны или Сигизмунды Прокофьевны, но только чтобы вместе…— Прости, — сказал я.— Иди уж, — слабо махнула рукой моя кикимора.— Может, еще встретимся?— Лучше не надо. Где мы встретимся-то? На поле боя? Ты теперь по другую сторону баррикад.— Ну не совсем так… — запротестовал я было… И смолк.Стараясь ни на кого не смотреть, я вернулся в гостиную. Филимон с аппетитом пожирал фазана.Взглянув на мое лицо, он только присвистнул.— Н-да… — сказал он. — В сотый раз тебе повторяю, Адольф: человеколюбие беса до добра не доводит.— Не надо мне нотации читать! — огрызнулся я.— Плохо тебе? — посочувствовал коллега, обсасывая фазанье крылышко.— Куда уж хуже.Мне и на самом деле было плохо. Причем не только в плане моральном, но и в физическом тоже. Голова кружилась. Рога ломило. В ушах завывали неведомые какие-то голоса. Филимон икнул и отвалился от стола.— Обожрался, — констатировал он. — Ну что, давай приступать?Он тяжело поднялся, вытащил из кармана кусок мела и, с кряхтением присев на корточки, очертил посреди комнаты строго замкнутый круг.— Вставай сюда. Я встал.— Закрывай глаза. Я закрыл.— И не шевелись.Филимон разжигал в пепельнице миниатюрный костер из густо пахнущего волчьего лыка, побегов лебеды и серного порошка. Родной аромат преисподней защекотал мои ноздри, но, несмотря на это, мне что-то конкретно поплохело. И дело было не только в отчаянной тоске, терзавшей бесовскую мою грудь. Голова просто раскалывалась. Рога заломило сильнее — такое ощущение, будто кто-то изуверски выкручивал их на манер винтов из моей головы. Хвост задрожал сам по себе, словно сведенный нервным тиком. Тошнота поднялась к глотке, поколебав адамово яблоко. А в ушах все шумело и шумело.— Не открывай глаза, пока я заклинание не закончил! — закричал Филимон. — Ты что, порядка не знаешь?— Погоди немного… — просипел я. — Мне что-то… того… Тошнит. Голова кружится… Рога просто отваливаются.— Мало ли что тошнит, — проворчал Филимон, ползая вокруг меня на четвереньках и рассыпая по меловой линии пепел. — Меня тоже тошнит… от переедания, должно быть. И в боку колет. Но я же не малоду… малодушничаю…Я покачнулся и, в бессильной попытке удержать равновесие, схватился за Филимонов рог.— Отцепись! — вякнул Филимон и сам повалился на бок.Некоторое время мы лежали рядышком, как два крокодила на нильском берегу, тяжело дыша и слегка подергивая конечностями. Кровь билась в мои барабанные перепонки, причем как-то причудливо билась — я различал в, казалось бы, хаотичном шуме суровое и торжественное чье-то пение, и тревожные эти певческие голоса доводили меня до умопомрачения.— Фазан… несвежий был, — с трудом выговорил Филимон. — Однако… Скоро полночь. А в полночь я — кровь из носу — обещался тебя Барону доставить. Вставай! Надо закончить заклинание.— Не могу я встать, — прохрипел я в ответ. — Помираю. И фазан тут ни при чем. Я-то фазана не ел!— Цып…ленок, — предположил Филимон, — гадостью был какой-то нафарширован. Или вино отравленное.— Глупости! С каких это пор на бесов людская отрава действует?— Развели антисанитарию, поганцы! — не слушая меня, заругался заместитель начальника отдела кадров. — Поди, посуда немытая или дичь подается недовыпотрошенной… Ой, а кто это поет? Или я уже с ума сошел?— И ты тоже слышишь? — А?— И ты слышишь пение? — прокричал я, заглушая рвущуюся в мои уши многоголосую симфонию.— Чего?.. Вставай, Адольф! И меня подними! Уволят же обоих, к свиньям, если… если… Через две минуты полночь!— Не могу я!— Вставай, надо заканчивать заклинание! Всего-то осталось — прочитать пару строк и осыпать твою голову серой… Вставай, миленький… Вставай, хороший мой… Тебе говорят, гад такой, поднимайся! Уволят же.С невообразимым трудом я встал на четвереньки. В глазах мутнело. Где-то далеко внизу, подо мной белело узкое лицо Филимона, тускло светили его желтые бесовские глаза, уныло свисала с подбородка, словно прилипшая гадость, франтоватая остроконечная бородка…Что случилось? Не будь я бесом, я подумал бы, что кто-то навел на нас порчу. Что происходит?— Что происходит? — в унисон моим мыслям подскулил Филимон. — Подними меня…Нет уж… Если я попытаюсь его поднять, свалюсь сам и больше уже не встану. Превозмогая тошноту, я подполз к окну, опираясь о стену, поднялся, слабой рукой открыл створки.Ничего ночной холодный воздух меня не освежил. Вместе с ним ворвался в комнату, выдавив мгновенно аромат волчьего лыка, лебеды и серы, колокольный звон и протяжный чей-то вой. Получается, это не в голове у меня шумит, а на самом деле поют? Кому пришло в голову качать вокал посреди ночи?— Одна минута до полуночи… — прокряхтел позади меня Филимон. — Что делается… Неужели уволят?Под окнами через двор пробежал кто-то… Кое-как сфокусировав зрение, я углядел лешего.— Родненький! — позвал я — и сам поразился тому, как жалобно прозвучал мой голос — Подойди сюда!Леший приблизился. Я заметил, что он дрожал и как-то странно озирался.— Тебя как зовут?— Кузьмою… — отозвался Леший. — Рядовой пехотинец. Никак, вы меня, товарищ комдив, не помните?— Кузьма? А, помню… Скажи мне, что это за… почему поют? И откуда колокола?В этот момент запели особенно громко. Леший схватился за голову и страдальчески сморщился.— Комендант-то! — выкрикнул он. — Всех узников из тюрьмы выпустил, всех солдат своих разогнал, да не угомонился… Нанял попов крестный ход делать… Ой, сюда идут… Ой, голова сейчас лопнет!..Крестный ход! Вот оно что! Владыка, как можно было так вляпаться? И почему никто дураку коменданту не объяснил, что за новая власть в городе? Крестный ход для Темных созданий все равно что напалм — если заблаговременно не спрячешься, пиши пропало… Проклятый майор! Проклятый Эликсир Святости! Проклятый старый идиот Моисей!— Родненький! — закричал я. — Беги туда, скажи, чтобы по другой улице прошли, а сюда не сворачивали… Родненький! Кузьма! А ну выполняй приказ командира, а не то под трибунал пойдешь, свиная твоя харя!Но лешего уже не было.Я со стоном свалился с подоконника в комнату. Лешему хорошо. Он хотя бы убежать еще может. Малые Темные народы не так сильно реагируют на деятельность конкурирующей организации, как, скажем, мы, бесы… Высшие создания Тьмы…Ох, лучше быть низшим! Так подумал я, чувствуя, как сознание прочно затягивает мутной пеленой. На полу, в центре мелового круга бился в судорогах Филимон. Через минуту — когда ход приблизился — и мои копыта застучали о половицы. Адово пекло! Псы преисподней!Святые молитвы кинжалами резали мое тело, колокольный звон обухом бухал по голове. Гибельно запахло святой водой, и волосы у меня на голове зашевелились. А паскудный бывший комендант где-то уже очень близко истерично завывал:— Покайтесь, люди добрые! Изгоните зло из своих сердец! Помолитесь за погибель врага человечества, Люцифера! Ибо открылась мне правда великая!— Помогите-э-э! — завизжал Филимон. Или это я завизжал? Часть третья БРАНДЕНБУРГСКИЙ ШАРМАНЩИК И ДРУГИЕ ГЛАВА 1
Когда я пришел в себя, никого вокруг не было. Брезжило утро, свинцовый туман скрежетал об оконные рамы.— Филя! — позвал я.— А я знала, что он останется! — прозвучал надо мной чей-то очень знакомый голос… Анна! Это Анна говорила.Чуть повернув голову влево, я увидел зеленоволосую кикимору, стоящую в изголовье моей кровати.— И я знал, — прогудел Петре — То есть догадывался.Чтобы увидеть Карася, мне пришлось поворачивать голову вправо. О, друзья мои снова со мной! А интересно, где стоит товарищ комиссар Огоньков? В ногах, что ли? Или этот непримиримый борец за справедливость все еще в обиде на меня?— Адольф, ты как себя чувствуешь? — спросила Анна и, не дожидаясь ответа, воскликнула: — Здорово ты все подстроил! Я ведь чувствовала, что ты не хочешь к Барону! Но это же надо было додуматься! Одурманить коменданта, полностью обезоружить гарнизон, да еще к тому же внушить майору идею насчет крестного хода! Крестный ход! Никакое бесовское колдовство не сработает! И ты ни к какому Черному Барону не улетишь!— Молоток! — похвалил меня и Петро. — Ловко выкрутился! Наш комдив ради своего войска и не на такое способен! Не захотел, значит, нас в беде покидать…— На моем месте так поступил бы каждый, — промямлил я. Не разубеждать же их. — А кстати, о какой беде речь?Карась замялся. А Анна, вздохнув, ответила мне:— Товарищ комиссар Огоньков пропал.Я спрыгнул с кровати. Несмотря на все перенесенное мною накануне, чувствовал я себя неплохо. К тому же неприятное известие изрядно подстегнуло мой организм.— Как пропал?— Не то чтобы пропал… — угрюмо проговорил Петро. — Он как бы это… В общем, у нас с ним небольшая размолвка вышла. Когда ты с нами попрощался, мы пошли к себе на штаб-квартиру. Я Огонькова под руки держал, а то он все намеревался вырваться и тебе морду набить. А на штаб-квартире я его, конечно, отпустил. Правда, дождался, пока Анна не попрятала вилки, ножи и прочие колюще-режущие предметы. Ну тут товарищ комиссар разошелся!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39