Ругаешься как сапожник, пьешь как… как сапожник.— Карась! — закричал я, бросаясь прямо из положения лежа на шею матросу. — Ур-ра! Если б ты знал, как я рад тебя видеть! Я вернулся! Артефакт сработал, — правда, хрен его знает, как он сработал, но я ведь вернулся! Где мой любимый, настоящий Огоньков без всякого дурацкого псевдонима? Где моя дорогая зеленоволосая Анна? Где мои прекрасные оборотни, великолепные домовые, очаровательные лешие, умопомрачительные русалки и водяные?.. Кстати, а мы сами-то где?— «Где?..» — передразнил Петро, ускользая от моих объятий. — В рифму ответить?Я огляделся. Радость моя порядком поугасла. Похоже, что именно в рифму на мой вопрос и отвечать: окружающий нас с Карасем интерьерчик смотрелся мрачновато. Представьте себе каменный мешок размером два на два, земляной обледеневший пол, лишь кое-где прикрытый чахлыми пучками соломы, и — как единственный источник света — крохотное окошко, забранное могучими металлическими прутьями.— Тюрьма, что ли? — предположил я.— Догадался! Молоток! Старайся в том же духе, кувалдой станешь… Ты что, не помнишь, как нас сюда тащили? А вообще-то где тебе помнить. Ты же пьяный был в зюзю! Белогвардейцев, которые нас повязали, синяками называл! А себя величал боевым желтым комиссаром. И еще песню пел. Как это? «И от тайги до британских морей…»— Желтая армия всех сильней… — совсем уж уныло доскулил я.Вот ведь елки-палки! Вернулся из параллельного мира — и нет чтобы за стол, ломящийся от яств, нет чтобы в объятия к какой-нибудь знойной красавице — попал прямо в узилище. Ну почему так всегда бывает, а?— Если так и дальше пойдет, — решительно высказался Петро, — я от тебя переведусь куда-нибудь. Хоть к Махно. Он, наверное, и то покультурнее будет.— Петро! — проникновенно начал я. — Ты мне, конечно, не поверишь, но я должен тебе кое-что объяснить…— Объясни! — взвился Карась. — Объясни, пожалуйста, трень-хрень, ядреный штурвал! Объясни, почему после взятия Волынска ты как с цепи сорвался?! Запил, закуролесил! К бедной Анне приставал! Довел кикимору несчастную до слез, аж Огоньков за нее заступаться полез, а ты ему глаз подбил и меня чуть не покалечил. Пришлось поскорее из Волынска сваливать, чтобы ты окончательно новую власть не это… не дискредитировал!— Так мы сейчас не в Волынске?— Конечно нет, пьянчуга! Тебя там надолго запомнят! Уж на что я выпить люблю, но до такого, чтобы конную статую губернатора оседлать и удивляться, почему она стоит как вкопанная, ни за что бы не додумался! А потом что было, помнишь? Как ты все два дня похода дербанил спирт и распевал одну и ту же песню про Желтую армию? Как предлагал лешему Кузьме руку и сердце, перепутав его с Анной? А последний финт — когда мы подошли к занятому белыми Рогунову? Даешь, мол, разведку! Пошли, мол, Петька, — это ты мне — в разведку! Законспирируемся, никто нас ни в чем не заподозрит! Я и пошел сдуру. Ни хрена себе конспирация! В первом кабаке, где, как ты уверял, можно важные сведения получить, ты нажрался, плясал, будто сайгак, на столах, расстегнулся до полного безобразия и белогвардейскому патрулю предложил попробовать горячего комиссарского тела! Это даже удивительно было бы, если б нас не повязали!— Мы уже в Рогунове? — прошептал я.— Да! В городской тюрьме!— Петро! — глубоко вдохнув, начал я. — Это был не я.— Что?— Последние два дня… это был не я!— А кто? Иван Федорович Крузенштерн?— Какой еще Иван Федорович? — опешил я.— Ну не знаю какой… Так пароход назывался, на котором я юнгой плавал.— Послушай, кот Матрос… тьфу! Послушай, Петро. Сложно — я понимаю — в это поверить, но я… В общем, я посредством колдовского артефакта Черного Барона переместился в параллельный мир. А на мое место переместился некто Василий Ива…— Слушать не хочу твои выдумки! — отрезал Карась. — Набедокурил, протрезвел, теперь выкручиваешься. Оправдания ищешь. Сейчас за нами придут, между прочим. Ты белякам тоже про этот самый… параллельный мир трындеть будешь?— У меня и доказательства есть!Я пошарил по карманам кожанки. Ага, вот он! Мой дорогой, проклятущий артефакт. Кристалл. Я постучал по граням, подкинул артефакт на ладони, подышал на него, протер рукавом. И как же он действует? Хоть бы кнопочка была какая-нибудь или рычажок. Или хотя бы инструкция по применению… Подозреваю, что принцип работы с этой штуковиной довольно простой. Как-то ведь у меня получалось дважды его использовать? Хм…— Это что такое? — заинтересовался Петро. — Ух ты… И как ты его хитро заныкал! Тебя ведь беляки здесь обшаривали с ног до головы — и ничего, кроме воблы, огурцов, куска сала и шкалика, не нашли.— Конечно, не нашли, — кивнул я, рассматривая артефакт. — Потому что не меня обыскивали, а Василия Ивановича Чапаева.— Опять выдумки? Какого еще Чапаева? Первый раз слышу!— Это меня давно уже удивляет и настораживает…— Эй! — зашумели за дверью. — Красношарые! Чего вы там шепчетесь! А ну — который комиссар — выходи в коридор! На допрос.— Это тебя, — толкнул меня в бок матрос — Давай вали. Попробуй теперь отмазаться, диверсант хренов.Дверь открылась. Двое мрачного вида конвоира с винтовками стояли на пороге.— Артефакт сохрани, Петро! — шепнул я, незаметно передавая матросу артефакт. — А я уж попробую…— На выход! Р-руки за спину! Я повиновался.Неразговорчивые конвоиры — один сзади, другой впереди — провели меня по узкому коридору, по винтовой лестнице, из подвала на первый этаж здания. Штык упирался мне в спину. В предбанничке перед массивной дверью с табличкой «Комендантъ» мы остановились.— Сидай! — буркнул, ощутимо кольнув меня в спину штыком, один из солдат. — И жди, красная сволочь, когда до тебя очередь дойдет.Я опустился на длинную скамью, занятую каким-то маленьким, сгорбленным седобородым старичком в грубом балахоне. Сами конвоиры остались в дверях. А я потихоньку огляделся. Н-да, отсюда не убежишь. Окон нет, с одной стороны дверь с «Комендантом», с другой — двое вооруженных солдат. Немного придавало уверенности в себе чудесное ощущение родных рогов, хвоста и копыт, но… и только. Всю магическую силу я потратил на цирковую пантомиму, исполненную на радость синякам; мне восстанавливаться теперь нужно не менее суток, но времени-то нет совсем!За дверью кабинета что-то бухнуло, грохнуло. Долетел приглушенный истерический вопль:— Не зна-аю!И хриплый, полузвериный рык:— Запираться, мерзавец?! А ну отвечай, гнида! Душу выну!— Не в духе, майор-то… — зашептали мои конвоиры, опасливо поглядывая на дверь. — Ох, лютует…— А вот я тебя плетью, подлеца! — загремел неистовый майор.— Мамочки-и! — взвизгнул кто-то за дверью. Седобородый старичок вздрогнул.— Охо-хо… — проговорил он, взглянув на меня. — Охо-о… — повторил он, явно напрашиваясь на общение.Я взглянул на него. Колоритный старичок. Седая, всклокоченная бородища до самого пупа, серые космы, почти полностью закрывающие сморщенное личико, серые, лохматые брови — будто старичка щедро намылили хозяйственным мылом и забыли смыть косматую пену.— Охо-хо… — пытливо глядя на меня, вздохнул еще раз старичок. — А ведь я как лучше хотел… Ох, молодой человек, больно смотреть на то, что в стране творится. Старый Моисей хотел помочь несчастной стране, да и сам попал как кур в ощип… Охо-хо…— Примолкни, батя! — огрызнулся один из конвоиров. — Вот у господина коменданта будешь разговаривать, а сейчас не трави душу. Помолчи!— Отпустил бы ты меня, соколик, — захныкал старый Моисей, — чего тебе пожилого человека мытарить…— Ну уж нет. Майору о тебе доложено. Сам пришел, сам и ответ держать будешь.— Я ведь как лучше хотел, — пустил слезу Моисей, — охо-хо…— В самом деле, — подал я голос, — отпустите пенсионера. Его-то за что?Солдат фыркнул.— Меня ни за что, молодой человек, — утершись бородой, заторопился Моисей. — Старый Моисей сам пришел. Пришел, послушал за дверью, что там в кабинете творится, и захотел обратно уйти… Так ведь не пускают! А я ведь как лучше хотел! Охо-хо… Больно смотреть, молодой человек!..— На что больно смотреть? — осведомился я.— На все, — широко развел руками старик. — На кровь, слезы и стоны людские… Что творится, что творится! Это же просто лечь и помереть — вот что творится. Но не может старый Моисей оставаться в сторонке. Старый Моисей пришел предложить миру спасение! И что слышит старый Моисей за минуту до того, как решится судьба его и миллионов других людей? Те же стоны слышит старый Моисей, те же стоны и жалобы… Охо-хо…— Спасение? — заинтересовался я. — Было бы здорово. Где оно, твое спасение? Отрежь мне кусочек, мне именно сейчас оно жизненно необходимо.— Молчать! — погрозил нам пальцем солдат. — Тихо! Не мешайте господину майору допрашивать!— М-мерзавец! — гремел тем временем майор. — Сознавайся в преступных своих намерениях! Или опять плетки захотел?!— Пощади-ите-э!Моисей задрожал и прикрылся бородой от страха.— Лютует… — крестясь, проговорил солдат. — Не дай бог никому нашему майору под горячую руку попасть…— А кто там? — спросил я. — В кабинете-то?— А мужичок местный. Крутился во дворе, где господин майор на квартире стоит, крутился, , да потом выяснилось, что со стола у хозяйки самовар пропал, — объяснил солдат.— И что теперь с этим мужичком будет?— Повесят, надо полагать, — зевнул солдат. — Лют майор, ох лют…Меня передернуло. Ничего себе правосудие! Если за подозрение в мелкой краже здесь предусмотрена смертная казнь, то мне — как шпиону и красному комиссару — что грозит? Публичное четвертование? Пытки раскаленным железом?— Ох грехи наши… — заныл снова Моисей. — Ох беда…— Ты про спасение говорил, — шепотом напомнил я. — Говорил, спасти весь мир хочешь…— Я? Старый Моисей ничего уже теперь не хочет… Старому Моисею страшно. А ведь и старый Моисей был когда-то юным. Дерзким, умным и многоученым был старый Моисей! Алхимией занимался; известна ли вам, молодой человек, такая наука?— Конечно, — кивнул я. — Старый Моисей добился удивительных результатов в своем труде! — наклонившись ко мне, прошептал старик. — Это раньше он держал свои достижения в тайне, ну а теперь-то зачем? Все равно старому Моисею не унести с собой в могилу все то, что он сделал. Хотел как лучше… Хотел спасти мир…— З-запорю! Розги сюда давайте! Розги!— Ой, не губите меня, батюшка! Не знаю я того самовара и не ведаю!..— Ближе к делу, батя, — захрипел я, нутром чувствуя, что странный старик, возможно, и подскажет мне путь к спасению. — Какой эликсир создал старый Моисей?— Старый Моисей, — защекотал мне ухо бородищей старик, — не просто создал эликсир. Старый Моисей изобрел универсальный состав, который способен изменить человеческую природу! С этим составом проще простого составить великое множество разных эликсиров! Эликсир Мудрости и Эликсир Глупости, Эликсир Святости и Эликсир Порока, Эликсир Вечного Здоровья и Эликсир Постоянных Болезней, Эликсир Неутомимого Веселья и Эликсир Подавляющего Уныния…— То есть?— Если бы люди всей страны собрались здесь, старый Моисей каждого бы одарил Эликсиром Добра и Всепрощения. Люди, выпив по капле Эликсира, навсегда забудут о войне и ненависти. И воцарится тогда на земле покой и порядок… Но кто будет слушать старого Моисея, сошедшего с ума от невзгод? Вот и господин комендант майор, к которому я с преступной поспешностью решил обратиться, не будет слушать. Он старого Моисея сначала выпорет, а потом повесит. Или наоборот.Конвоиры дружно заржали:— Вот пропишет тебе господин майор сейчас еликсирх по заднему месту! Господин майор не любит, когда его ерундой всякой отвлекают от дела! Архимик! Красным недотепам мозги полощи! А мы люди бывалые — не верим ни в архимию, ни в черта с рогами! Старый Моисей зарылся в свою бороду и жалобно запищал.«Псих… — уныло догадался я. — А я-то уж понадеялся… Такие изобретатели в каждом населенном пункте имеются. Кто вечный двигатель из велосипеда мастерит, кто философский камень лепит из куриного помета, а кто эликсиры из ослиной мочи выпаривает…»Дверь кабинета с треском распахнулась. Как стрела из лука вылетел оттуда худощавый, оборванный мужичонка и вонзился между двумя солдатами, завязшими в дверном проеме.— В каталажку мерзавца! — напутствовал майор арестанта. — Потом решу, когда его казнить! И старого сумасшедшего в каталажку! Некогда с ними возиться! Комиссара сюда подайте! Шпиона!Один конвоир взял за шкирку залившегося слезами мужичка, а второй ткнул меня штыком:— Пшел, красная вонючка! Быстро!Я поднялся. Старый Моисей, трясущийся на скамье как на электрическом стуле, ухватил меня за рукав:— Молодой человек! Вижу я, что не выбраться уже мне из этих казематов. Возьмите себе, может быть, у вас…Он сунул мне в карман какой-то сверток. Я хотел было отпихнуть его руку, но штык, упирающийся мне в спину, уже толкал меня в кабинет.Господин майор оказался жирным, малорослым мужчиной, удивительно похожим на жабу, неудачно замаскированную под гусара: круглая, усыпанная бородавками физиономия наполовину скрывалась за огромными, истинно гусарскими усами с закрученными кверху кончиками.— Сесть! — заорал он, выпучив на меня глаза. — Сесть, мер-рзавец!Я поспешно опустился на стул. Майор некоторое время разглядывал меня, свирепо шевеля усами, сжимал и разжимал кулаки, будто прикидывал, как удобнее ему будет перепрыгнуть через разделявший нас стол и с особой жестокостью меня придушить.— Кр-расное отр-ребье… — прорычал он наконец. — Говори, кто тебя послал?! Говори, что ты здесь разнюхивал, прохиндей?! А?!Ответить я не успел. Последний майорский вопросительный вопль сорвался — господин майор натужно закашлялся и просипел:— Квасу мне!Тотчас открылась дверь, и солдат с закинутой за спину винтовкой поставил на стол запотевший глиняный кувшин, с ловкостью заправского полового обтер его полотенцем и, пятясь и непрерывно кланяясь, удалился. Господин майор присосался к кувшину, а оторвавшись от него, отфыркался, откашлялся и налил себе квасу в стакан.— Горло тут с вами, подлецами, сорвешь… — пробормотал он, опускаясь за стол. — На чем мы остановились?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39