Огромные жемчужины казались почти ненастоящими. – Нравится?
– Очень. – Он крепко поцеловал ее в губы. Официант взял заказ и ушел за напитками. Они съели легкий ланч. Энн любила кнели, а он угощался шпинатом и стейком. Оба любили вкусно поесть, но у него была назначена встреча после ланча, Энн пойдет в «Блумингдейл», а потом встретится с Гейл. Они увидятся с Биллом только вечером. В последнее время Энн больше всего была занята своей температурой и каждый день выстраивала температурную кривую, в надежде, что это скоро случится. У обоих уже было по ребенку, они знали, что могут иметь детей. Доктор сказал, что это – дело времени.
– Ты позвонила сестре, дорогая? – Энн покачала головой, вертя в пальцах печенье. – Почему?
Она все еще избегала общества родных, даже Лайонела, которого когда-то любила больше всех. Казалось, она хотела закрыть от них свою жизнь. У нее было все, о чем мечталось, ни в чем и ни в ком она больше не нуждалась. Но Билл считал, что она не права. Его сердце разорвалось бы, если бы так с ним поступила Гейл, хотя он и знал, что Тэйеры никогда не были близки с Энн.
Она пожала плечами.
– Я звонила маме на прошлой неделе, и она сказала, что сестра сдает экзамены. – Ей было неинтересно звонить Вэн. Валери в Лос-Анджелесе, она не звонила никогда, и Энн не общалась с ней месяцами.
– И все же ты могла бы ей позвонить.
– Хорошо, только попозже.
Но Билл заранее знал, что она не выполнит обещания. Будет лежать, думать, отсчитывать вперед и назад четырнадцать дней… А наутро проснется, вскочит и снова схватится за термометр. Ему хотелось остановить Энн, дать ей расслабиться. Она слишком погрузилась в свои расчеты, даже похудела. Билл собирался в июле повезти ее в Европу развеяться, хотел взять с собой и Гейл, но та отказалась, сославшись на работу.
– О чем ты думаешь, дорогая? – Они шли по Мэдисон-авеню, и Билл пытался увлечь жену поездкой в Европу. Надо чем-то ее заинтересовать. А если ребенка не будет вовсе или он появится через несколько лет? Не может же она всю жизнь провести в ожидании. Это омрачало их безоблачное существование. Сейчас Энн думала и часами говорила только том, как она устроит комнату для ребенка, как будет за ним ухаживать.
Билл страстно любил Энн и безумно боялся ее потерять. Если у нее не будет ребенка, то эту пустоту не сможет заполнить никто… даже муж. Он нежно посмотрел на жену.
– В Сент-Тропезе очень весело. Мы арендуем лодку. – Энн благодарно улыбнулась; он так много делал для нее, и она всегда отдавала себе в этом отчет.
– Мне нравится твой план. И прости меня за то, что я такая вредина. Но мы ведь оба знаем причину.
– Да, конечно. – Он остановился прямо посреди Мэдисон-авеню и обнял се. – Но разреши матери-природе поступать по-своему и перестань от всех прятаться, ладно?
– Постараюсь. – Она улыбалась. Но Билл все еще помнил ее слезы и ту нелицеприятную сцену, когда она кричала, что во всем виновата Фэй. Если бы не мать, то у Энн был бы сейчас сын трех с половиной лет. Билл тогда выглядел совсем пришибленным…
– Это все, что ты хочешь? – спросил он, и жена болезненно скривилась.
– Да.
Ему стало жаль ее, он даже предложил усыновить мальчика такого же возраста, но Энн мечтала о собственном. Бессмысленно пытаться что-либо объяснять. Она не желала ждать, хотела ребенка от Билла немедленно, если можно. Однажды на ланче Фэй поймала на себе обвиняющий взгляд Энн и поняла, что прошлое по-прежнему гнетет ее. Дочь не простила мать, и, возможно, не простит никогда.
Сейчас она в печали шла по Мэдисон-авеню.
– Ты думаешь, это когда-нибудь случится? – начиная с января, она в миллионный раз спрашивала его об этом, а ведь со дня их свадьбы прошло только четыре месяца. До этого они остерегались, на чем настоял Билл, понимая, почему она не хотела тогда думать об опасности… Тоска по ребенку заставляла ее снова и снова обвинять себя. Она не могла простить себе, что отдала малыша, и даже неприязнь к Фэй отходила на задний план…
– Да, я думаю, это случится, моя маленькая любовь. Месяцев через шесть ты будешь переваливаться, как утка, и твердить, как тебе все опротивело, как неудобно ходить с таким животом и как ты меня ненавидишь…
Они рассмеялись, Билл снова поцеловал ее. Энн оставила мужа в назначенном месте и направилась в «Блумингдейл». С замирающим сердцем она проходила мимо гор игрушек, полок с детской одеждой, остановилась на минуту, чтобы купить что-то наудачу, а потом испугалась – что, если и на сей раз выйдет осечка? Энн вспомнила, как, будучи беременна, купила крошечные розовые пинеточки. Она была уверена, что родится девочка. Лайонел и Джон постоянно над ней тогда подшучивали.
Прошлое все еще вызывало боль, и особенно воспоминания о Джоне. Энн поражалась, как Лайонел смог пережить его смерть. С некоторых пор они с братом отдалились друг от друга. Все изменилось после того, как Лай рассказал родителям про Билла. И теперь, казалось, им не о чем говорить. Недавно она слышала, что он ищет работу, хочет вернуться в кино… Энн вздохнула и на эскалаторе спустилась вниз, в буйство красок, шелковых цветов, патентованных кожаных сумок, ярких ремней всех оттенков радуги. Она не смогла удержаться от соблазнов и вернулась домой с сумками, набитыми вещами, большинство из которых, скорее всего не будет носить. Другое дело – бриллиантовый браслет, который вчера вечером подарил Билл, желая отвлечь от тяжких мыслей. Он знал, как она несчастна из-за того, что никак не забеременеет. Но нисколько не сомневался: это вскоре случится. Она здорова, молода и так старается, да и доктор говорит то же самое. Неделю назад, перед отъездом в Сент-Тропез, Билл снова посоветовал ей расслабиться и выбросить эти мысли из головы. Ему легко так говорить – в пятьдесят один год она тоже научится философски смотреть на жизнь.
Энн не отказалась от своих надежд, но в течение трех недель, проведенных в Сент-Тропезе, выглядела счастливой, как никогда. Она ходила в голубых джинсах, в ярких рубашках из хлопка, в бикини, волосы носила распущенными, и они, и без того светлые, стали еще светлей, выгорев на солнце. Она была красива и день ото дня становилась все прекрасней. Билл любовался женой; она слегка поправилась, и когда супруги отправились в Канны за покупками, оказалось, что одежда обычного размера ей тесна – пришлось покупать вещи на размер больше. Билл подшучивал над женой, когда она засомневалась, сможет ли застегнуть молнию на джинсах. Он отметил, что она поправилась, но не задал главный вопрос, не желая напрасно беспокоить жену. В Париже он уже был в этом уверен; Энн так устала, что отказалась побродить вдоль Сены и заснула на пути в «Кок Харди» на ланч, а при виде дюббона буквально позеленела. Он не говорил ни слова, но охранял жену, как курица цыпленка. Когда они вернулись в Лос-Анджелес, Билл все-таки напомнил, что у нее не было месячных с тех пор, как они уехали, а прошло уже тридцать дней. Впервые за шесть месяцев Энн не вспомнила об этом. Изумленная, она открыла рот, быстро подсчитывая в уме, а потом нервно улыбнулась.
– Ты думаешь?.. – Она даже не осмелилась произнести вслух эти слова, и он мягко улыбнулся ей. Не так уж долго. Шесть месяцев – совсем недолго.
– Да, малышка. И подозревал это несколько последних недель, но не хотел раньше времени вселять в тебя надежду. – Энн кинулась к нему, обхватила за шею, но он попытался урезонить ее. – Давай еще подождем, чтобы увериться, и потом отпразднуем.
Назавтра она пошла к доктору. Днем позвонили из больницы и сообщили, что результат положительный. Энн была так потрясена, что минут сорок просидела, ошеломленно уставясь на телефон. Когда Билл вернулся домой, она ошалело посмотрела на него, и тот гикнул от восторга. Когда она бродила по дому в купальнике, он заметил, что очертания ее фигуры неуловимо изменились – исчезла угловатость, вся она стала мягче, округленнее.
– Я… я… я… – Энн была в восторге, танцевала, ликовала, и Билл пригласил ее отметить событие в отель «Беверли Хиллз», но она вдруг заснула, а он поймал себя на мысли о ребенке, о том, что комнату для гостей придется переделать в детскую. Служанку они переселят в другое место, за гаражом… Ночью мысли его вертелись вокруг всего этого, а она безмятежно спала.
На следующий день Билл пришел домой на ланч проведать жену. Все было в порядке, Энн никогда не казалась счастливее, чем сейчас. Она постоянно говорила о малыше, не сомневаясь, что и на сей раз будет мальчик, вместо того, который отдан в чужую семью. Ему сейчас почти четыре года…
День Труда они провели спокойно, в кругу друзей. Общение шло ей на пользу – она веселилась от души, и хотя все по-прежнему завидовали Биллу, но уже не делали саркастических замечаний. Энн выглядела старше, чем после свадьбы. Особенно сейчас.
Супруги планировали съездить на несколько недель в Нью-Йорк, повидаться с Гейл; доктор подтвердил, что это будет полезно для Энн. Но за день до отлета ей стало нехорошо, и Билл уложил жену в постель. Она ужасно расстроилась, но доктор уверял, что такое случается сплошь и рядом. Большинство женщин плохо переносят первые несколько месяцев беременности, и не надо волноваться, дня через три все пройдет. Но через три дня Энн легче не стало, и Билл встревожился. Он позвонил другому знаменитому врачу, и тот сказал то же самое. Однако Энн была странно бледна под загаром и очень перепугана. Она едва смогла добраться от кровати до ванной, и Билл примчался домой проведать ее раньше обычного. Оба доктора заявили, что надо немного потерпеть, но ничего нельзя гарантировать.
Поздно ночью Энн проснулась от ужасной боли и в панике схватила Билла за руку. Она едва могла говорить; боль была такая, будто между ног ей вставили раскаленную кочергу. Билл позвонил врачу, завернул жену в одеяло и повез в больницу. Ее глаза округлились от ужаса, она крепко вцепилась в его руку, умоляя остаться с ней. Доктор разрешил, но это было плохим признаком. Энн мучилась от боли, истекала кровью и через два часа потеряла ребенка, которого так отчаянно хотела. Она рыдала в объятиях Билла и не могла остановиться.
Проснулась она в палате для выздоравливающих. Билл с застывшим печальным взглядом сидел рядом, держа ее за руку. Доктор не мог объяснить причину; что-то случилось с плодом, и тело Энн освободилось от него. Он сказал, что это к лучшему. Но Энн оставалась безутешной и несколько недель пролежала дома в постели. Ей разрешили встать, но она не хотела. Она похудела на пятнадцать фунтов, стала похожа на обтянутый кожей скелет, не желала ни с кем говорить и отказывалась куда-либо ехать. Фэй все узнавала со стороны. Лайонел позвонил Энн, и Билл сообщил ему, что она здорова, но к телефону не подходит. К тому же Энн упорно отказывалась от встречи с Фэй и впала в истерику, когда Билл напомнил ей о матери. Она вопила, что это ее вина, и если бы она, Энн, не отдала своего сына, то сейчас не была бы так несчастна. Она ненавидела всех, временами даже Билла, и только в ноябре он смог увезти ее в путешествие. Встретив их в Нью-Йорке, Гейл очень расстроилась.
– Энн ужасно выглядит.
– Я знаю. – Билл беспокоился о ней беспрестанно, но ничем не мог помочь. Ей надо снова забеременеть, а на это требуется время. – Она слишком тяжело пережила это.
С тех пор прошло уже два месяца, жена больше не заговаривала на эту тему, но, взглянув на нее, нетрудно было понять, как она опустошена, насколько убита горем, и даже новые украшения совсем не радовали Энн. И путешествие в Сент-Мориц на Рождество не смогло отвлечь ее от тягостных мыслей.
В январе Энн стала оживать. Шесть недель депрессии, которые предсказывал доктор, обернулись тремя месяцами, но и они наконец закончились. Энн вернулась к прежней жизни, к магазинам, к встречам с друзьями, чаще звонила Гейл в Нью-Йорк, снова строила температурную кривую и через два месяца опять забеременела. Энн обнаружила это в День святого Валентина, но на сей раз все длилось только шесть недель, и в начале марта она потеряла ребенка, через две недели после того, как узнала. Билл клял себя; его малышка снова прошла через этот кошмар, однако теперь казалась спокойнее. Молчаливая, отстраненная, она редко упоминала о случившемся, и это беспокоило его еще сильнее. Уж лучше бы она рыдала, билась в истерике, но в конце концов воскресла. А теперь что-то умерло в е глазах.
Энн выбросила термометр и собиралась переделать комнату для гостей из зеленой в голубую. Ее безразличие разрывало сердце Билла еще больше, чем раньше, но он ничего не мог сделать. Поздно ночью Энн призналась ему, что это, должно быть, из-за наркотиков, которые она принимала тогда… Но с тех пор прошло пять лет, и Билл был убежден, что это не имеет отношения к беременности. Но она винила себя, опять вспоминала первого ребенка, считала, что уже никогда не сможет родить, и Билл не спорил, просто занимался с ней любовью, и когда, наконец, жена снова взялась за термометр, почувствовал облегчение. Энн продолжала избегать родителей, как чумы, особенно Фэй, но Билл время от времени приносил от них новости. Он слышал, что Тэйеры затеяли какой-то особенный фильм и ищут звезду.
– Может, они дали бы роль Вэл? – сказал Билл как-то за ланчем.
Энн постоянно напоминала себе, что муж создал для нее прекрасную жизнь, дал счастье. А вот она не в состоянии родить ему дитя. Слава Богу, для него это не так важно, как для нее. Услышав слова, мужа она фыркнула.
– Подходящий вариант, если они делают фильм ужасов и им нужна звезда, умеющая громко орать. – Она рассказала, что Вэл славится своими воплями, и Билл рассмеялся. Энн вышла из депрессии гораздо быстрее, он ожидал худшего.
Однако замечание о Вэл было не столь глупым, как казалось. Фэй и Вард перебрали сотню вариантов, но никто не годился на роль. Им хотелось кого-то нового, свежего, красивого, полного жизни. Отчаявшись, Вард предложил жене идею Билла.
– Вэл? – Она глубоко вздохнула и напряженно посмотрела на Барда. – Не думаю. – Фэй никогда не снимала своих детей и в течение двадцати лет жила в двух разных мирах, а сейчас они грозили столкнуться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53