Потом она решила: я не буду выдавать своего настроения и не подведу его, все должны думать, что я ослепительно счастлива.
Она улыбнулась, подняла руку, приветствуя толпу, и почувствовала себя как королева, когда спустилась вниз и впервые ступила ногой на землю Гавайев. Она только удивилась, что земля так плохо ее держит.
Сэмьюэл подошел и взял ее за руку. Она увидела, что он нахмурился, но как только исчезла опасность падения, его хватка ослабла.
– Резиновые ноги? – спросил он.
Она совсем забыла. Эти же моменты головокружения уже были у нее, когда она сошла с корабля в Нью-Йорке. Леда оперлась на руку мужа.
– О господи, мне не хотелось бы упасть на виду у всех твоих друзей.
Он водрузил на нее свои цветы сверху так, что они закрыли ей лицо почти до глаз, и кроме цветов ей ничего не было видно. Встречающие возобновили свои приветственные возгласы, как будто все это было праздником.
– Какое милое сборище! – сказала она. Он наклонился к ее уху:
– Алоха, Леда, добро пожаловать на Гавайи! Леда почувствовала непреодолимое волнение. Она сняла гирлянду цветов, увивающую ее шляпу. Затем нежно надела этот пурпурно-розовый наряд на его голову. Концы гирлянды упали на его плечи.
Зрители сочли это добрым знаком, раздались громкие одобрительные свистки и крики, женщины же рассмеялись.
– Алоха, дорогой сэр, – сказала она, хотя не была уверена, что кто-нибудь способен расслышать ее голос из груды цветов.
Миссис Ричарде и Леда сидели в креслах-качалках из белого тростника на широкой веранде; розовое пламя вьющихся цветущих боугейнвилий скрывало их от любопытных взоров. Отель был просторным; по широким коридорам гулял сквозняк. Внизу расстилалась тенистая лужайка, а окна отражали сверкающее небо и горы.
Офицеры американского и британского флота в своей отутюженной летней форме, а также туристы, землевладельцы и капитаны кораблей, удивлялись, казалось, всему.
И действительно, трудно было не изумляться этому яркому кипению природы. Но Леду не покидало беспокойство. Она не видела Сэмьюэла со вчерашнего дня, с тех самых пор, как Ричардсы забрали ее с корабля, чтобы отвезти в отель.
Сэмьюэл, правда, прислал записку, что задерживается в связи с разгрузкой судна.
Леда говорила сама себе, что зря волнуется. Он уже много месяцев был оторван от дел, которые, наверняка, накопились. И нельзя сказать, чтобы он бросил ее на произвол судьбы. Сэмьюэл поручил Ричардсам заботиться о ней, что они и делали восхитительно.
Когда Леда смотрела на ряды стройных пальм, каскады цветов, смеющиеся лица вокруг, она вновь думала: «Если только…» Но мысль не выкристаллизовывалась до конца.
Миссис Ричарде потягивала сок:
– Вы не представляете, какой это шок… какой приятный сюрприз для нас, что мистер Джерард женился. Девушки вились вокруг него, как мотыльки, но он ни на одну из них не взглянул дважды!
Она говорила это уже в сотый раз. Леда не знала, что ей отвечать, только слегка улыбалась и покачивала головой.
– Все говорят, что у вас сердце гавайки. И вы говорите, леди Кэй помолвлена? С лордом! Она ведь очень молода, не так ли? Нет даже двадцати. Правда, я вышла замуж за мистера Ричардса в семнадцать, но это совсем другое дело.
Она не стала объяснять что к чему.
Среди тех леди и джентльменов, которые поселились на Гавайях, чувство беззлобного любопытства было весьма развито. Все стремились узнать как можно больше о делах ближнего. К Леде уже подходили шесть женщин и семь джентльменов, включая родителей Дикки, которые выразили пожелание поблагодарить миссис Джерард за заботу о мальчике.
Скоро должен приехать Сэмьюэл и они отправятся смотреть новый дом. А пока миссис Ричарде нашла для нее этот укромный уголок.
– Здесь, – сказала она, – вы будете в относительной безопасности. А то начнутся визиты, и вы не выберетесь из отеля. А я ведь знаю, как вам не терпится. Дом – там, в горах. Как здесь говорят – впереди три водопада. Безусловно, будет дождить раза три, пока вы доберетесь до дома. Но это не важно. А вот и он!
По тротуару спешил Сэмьюэл, держа соломенную шляпу под мышкой.
– Какой романтичный мужчина! Просто неприлично быть таким красивым. Нет, никто его не обвиняет, он и повода не давал, уверяю вас, но вы не представляете, сколько сердец разбито, миссис Джерард.
Леда заподозрила, что сердце миссис Ричарде – одно из них.
Сэмьюэл так радостно поздоровался с ними, что Леда тут же повеселела. Здесь не носили перчаток, и было так приятно ощущать теплую кожу его руки. Они спустились по лестнице к легкому экипажу, дверцы которого тут же распахнул босоногий гавайец в подобии униформы.
Леда рассмотрела проплывший мимо королевский дворец – красивое, современное здание с башенками и каменными балконами. Потом они въехали под сень странных деревьев, неохотно пропускающих свет.
– Что это? – спросила Леда, уставившись на дерево, казалось, множество белых рожков висит на ветвях.
– Это дерево-рожок, – ответил Сэмьюэл.
– О, а это? – она показала на золотистые грозди цветов, разбросанных на ветвях.
– Это золотое дерево.
Названия говорили сами за себя, ей показалось, что глупо было спрашивать.
Он ничего больше не сказал о растениях, словно не желая разговаривать. И наверняка, его дружелюбность при встрече в отеле – всего лишь дань вежливости по отношению к миссис Ричарде: жена управляющего не должна заподозрить, что брак хозяина имеет изъян.
Леди Кэй он должен был вести в этот новый дом, а не ее, Леду.
Воздух был напоен ароматом сирени и роз. За невысоким, светлым забором, в тени огромных деревьев и вьющихся растений крылись дома.
– Все хорошо? Отель понравился? – резко спросил он.
– О, да.
– У тебя был приличный номер?
– Да, прекрасный.
– Миссис Ричарде оказалась весьма любезна.
– Конечно! Она очень добра и любезна.
Он щелкнул кнутом – лошади перешли на более быстрый бег. Неожиданно, откуда ни возьмись, появились капли дождя – прямо из голубого неба, искрящиеся на ярком солнце.
«Хорошо, – угрюмо подумала она. – Хорошо». Дождь затуманил ее взор. Всего лишь дождь. Который не имел никакого отношения к слезам…
– Это – верхняя гостиная, – сказал Сэмьюэл. Он оглянулся. Леда все еще поднималась по лестнице, теребя в руках зонтик.
– О, нет, – она покачала головой, пройдя мимо него. Свет, проникающий сквозь французские жалюзи, раскладывал белые полосы на полированном деревянном полу. – Нет, по плану здесь должен быть кабинет. Ты помнишь, мы измеряли письменный стол – не помешает ли он открываться двери.
– Я могу поставить стол в мой офис внизу. :
Легкое голубое платье слегка касалось подолом пола. Она отказалась от бюстгальтера из-за жары, мало кто из женщин здесь пользовался ими. В своей широкополой шляпе, с задумчивым взглядом, Леда, казалось, сошла с изящной картины.
– Стол, это все, что мы подобрали для этого кабинета? Оставь комнату для гостиной. Нет смысла делать в ней кабинет. Мне он не нужен.
Она несколько секунд смотрела на солнечные пятна на полу, затем направилась к противоположной двери. Он так и не понял, о чем она думает.
– Вряд ли я буду проводить здесь много времени, – сказал Сэмьюэл.
Леда прошла в соседнюю комнату. Остановилась у окна с наполовину поднятыми жалюзи.
Он последовал за ней, остановился посередине пустой комнаты. За ее силуэтом у окна были видны верхушки деревьев на склоне, долина, море. Корабль стоял на якоре, со своими светлыми палубами он казался сейчас игрушкой.
– Тебе нравится? – спросил он. Она долго не отвечала. Затем сказала, не повернувшись:
– Это – самое красивое место, которое мне когда-либо доводилось видеть.
Он почувствовал облегчение. И боль – глубокую боль в сердце.
Эта комната угловая, куда должен залетать ветер с зеленых холмов и доносить свежесть водопадов – на плане она была обозначена как спальня Кэй. Когда он строил этот дом, он всегда думал о том, чтобы здесь понравилось Кэй.
Но сейчас – сейчас он думал только о том, как он будет здесь лежать с Ледой в широкой кровати, а прохладный ветер будет прилетать с гор и ласкать ее горячее тело и его спину.
– Ты можешь посадить фруктовые деревья. Манго, например.
– Я вчера попробовала манго. Что-то безвкусное, – она издала звук, похожий на смех.
– Тогда папайю. Или просто декоративные кустарники, – он хотел, чтобы она посадила здесь что-нибудь – знак ее будущего, – плимераи быстро растут.
– Тебе они нравятся?
– На них много цветов. И цветы хорошо пахнут. Она посмотрела на него через плечо и повторила:
– Тебе они нравятся?
Да ему совершенно наплевать! Его сейчас занимала, только одно: если он подойдет ближе, то уклонится ли она от прикосновения? Они здесь одни…
Он почувствовал, что его снова парализовало, он не в силах шевельнуть ни ногой, ни рукой. И в то же время чувственное желание не отпускало.
Он видел очертания ее бедер под нежным муслином. И ее грудь.
– Сэр? – прошептала она.
Он ничего не ответил. Видел только ее волосы, представлял обнаженную грудь, полуоткрытые губы. Она повернулась – женственный изгиб качнувшихся бедер…
Он не сдвинулся с места. Его тело словно обернулось камнем…
Но вот пружина сорвалась, он схватил ее за плечи, прижал к белой стене. Шляпа – ленты и перья – упали на пол.
Он целовал ее. Изо всей силы прижимал к стене. Он даже не мог позволить себе глянуть ей в лицо. Ненавидя себя, любя ее, он сдергивал юбки, всем существом ощущая ее женскую свежесть.
Она тяжело дышала, казалось, в ней накипает бессловесное рыдание. Кружево, тесемки, муслин – и чистая кожа под ними. Его руки искали женственные округлые формы. Огонь желания жег его тело, которое уже завладело мягкими бедрами, талией…
Он даже не успел приласкать ее. Он боялся, что она упрется руками в его плечи и оттолкнет его. Он целовал ее резко, грубо, не позволяя ни ответить ему, ни вымолвить хоть слово.
Он быстро расстегнул пуговицы на своей одежде, держа ее одной рукой, зажимая ей рот поцелуем. Затем его мужская плоть устремилась к ее лону. Она вскрикнула…
Он не открывал глаз. Он взял ее – вот так, у стены, на весу, – ее тело в клетке его рук и бедер. Он застонал от страсти, эхо отдалось в пустой комнате.
Удовольствие и чувство вины. Освобождение. И пустота.
Он знал уже эти мгновения. Чувства отбушевали. И наступала пора проклятий.
Ее лоб коснулся стены, ноздри вдыхали свежую краску и соленый воздух. Медленно он ослабил хватку, почувствовал, как спадает напряжение ее мускулов.
Ее ноги коснулись пола. Только сейчас он заметил, что в его пальцах – кружево ее платья.
Он не смотрел ей в лицо. Белый зонтик беспомощно валялся в солнечном треугольнике на полу. Он поднял его, а также свой плащ. Накинул плащ на плечи, повернувшись к ней спиной, чтобы привести в порядок свою одежду.
Услышал шорох. Наверное, она собирает свои юбки, белье, разглаживает, думает о том, как починить, поправить тот урон, который он нанес.
– Извини, – глухо сказал он, боясь посмотреть ей в лицо.
Леда ничего не ответила. Он думал, что она ушла. Повернулся – она стояла у стены в мятой одежде, держа перед собой шляпу. Лицо опущено.
– Я отвезу тебя в отель, – он поднял свою шляпу. – Тебе, возможно, интересно узнать, что мой корабль уходит завтра утром в Сан-Франциско.
Она глянула на него с изумлением.
Он пожал плечами.
– Я обещал тебе, что всегда буду помогать. Если ты хочешь уехать – ты свободна. На твое имя открыт счет в Лондоне. Тебе только стоит сказать, что еще нужно…
Шляпа выпала у нее из рук. Перья мягко качнулись в воздухе.
– Ты хочешь, чтобы я уехала?
– Я ничего не хочу, – он подошел к двери, распахнул ее. Резкий сквозняк скользнул по лицу. Вдали зеленоватая дымка наплывает на горы. – Ты вольна решать. Если ты предпочтешь остаться, жить в этом доме, соблюдать… э… условности, я обещаю, что не буду… требовать… – он запнулся. Потом криво усмехнулся. – Черт! Наверное, ты хорошо понимаешь, что я имею ввиду.
– Ты обещал не ругаться, – тихо сказала она.
– Извини. Я так чертовски сожалею.
Когда он вновь взглянул на нее, она уже подняла шляпу, выпрямилась, затем сделала два шага к центру комнаты.
– Я могу выбирать?
Он почувствовал, что ее голос дрожит, на глазах накипают слезы. Слезы. Он заметил, что у него в горле застрял комок.
– Да.
– Тогда я хочу остаться. И жить в этом доме. И… соблюдать условности.
Если кланяешься, учил Дожен, то в этом должен быть смысл; поклон – осознанное движение, оно прекрасно – две ладони сложены вместе, кончики пальцев вытянуты. И тело должно сгибаться от пояса, с напряжением, в этом поклоне – форма и сила; ум – собран, сосредоточен. Затем – поднимаются руки, все еще сложенные, потом – торс.
Так, по словам Дожена, выражают уважение. К учителю. К противнику. К жизни.
В свете единственной лампы своего кабинета, в три часа ночи Сэмьюэл поклонился Дожену. Встреча была неожиданной – в такое время и в таком месте. То, что Дожен будет искать его, придет в дом ночью – казалось невероятным.
Дожен был одет в поношенную одежду – так раньше одевались рабочие с плантаций, в руках у него не было ничего. Он тоже слегка поклонился в ответ на поклон Сэмьюэла. Затем сказал по-японски:
– Ты с женщиной. Напрасно. Угасший фитиль. Попытка убежать от себя.
– Я женат.
Установилась тишина, слышно было, как бесконечные волны набегают на скалы. Сэмьюэл не хотел смотреть Дожену в глаза, взгляд его следил за тенями позади письменного стола.
– А-а, леди Кэтрин с тобой?
Ну, конечно, конечно. Дожен знал то, о чем Сэмьюэл мечтал годами, хотя ни разу никто из них не сказал об этом ни слова. Легкое чувство неодобрительного удивления Дожена выразилось в почти невидимом движении бровей – он, видимо, удивился, что Кэй приняла это предложение.
Краска бросилась Сэмьюэлу в лицо.
– Я никогда не делал предложения леди Кэтрин, – он понял, что его раскрыли, разгадали, чувствовал, что его разум не способен сейчас сражаться с Доженом, вздумай он напасть на него. – Я женился на простой англичанке, – Сэмьюэл решил сменить тему, кивнул на ароматный дым из горшочка на плите.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49