Но вам пора прятаться. Идет Эмил, и выражение ее лица не предвещает ничего хорошего.
Широкая улыбка Парлана ив самом деле была встречена не слишком милостиво.
— Боюсь, эта прогулка — не самое разумное из того, что тебе доводилось затевать, Парлан. К сожалению, мне не удалось обнаружить в замке ни одного человека, который бы согласился со мной и поддержал меня. Похоже, в Дахгленне вообще нет ни единой живой души. Ты не знаешь, случаем, куда это все подевались?
— Отличная погода сегодня, вот что. Думаю, что мужчины и женщины Дахгленна воспользовались ею в качестве предлога, чтобы уклониться от привычной работы и выбраться за пределы замка, дабы повеселиться от души.
— Они проявили поразительное единодушие — если, конечно, меня не обманывает зрение. — Эмил отлично сознавала, что стала участницей игры, которую затеял Парлан, и попеременно то радовалась, то сердилась.
— Было бы ужасно, если бы столь чудные глазки обманывали.
Услышав льстивые слова из уст Парлана, Эмил передернула плечами. Было ясно, что муж любой ценой хотел избавиться от дальнейших расспросов.
— Судя по всему, на объяснения рассчитывать не приходится, так?
— Все выяснится в самое ближайшее время, — жизнерадостно ответствовал Парлан, приподнимая Эмил и усаживая в седло.
Эмил тут же начала слезать с лошади.
— Нет, погоди. Мне кажется, я имею праве узнать, какую игру ты затеваешь, Парлан?
— Ага, ты, стало быть, решила для разнообразия сделаться несносной, дорогая? Что ж, я был к этому готов.
Парлан ухватил ее за запястья и, не обращая внимания на протестующие крики, стянул их мягким, но прочным шнуром.
Кроме того, он повязал ей на глаза темную повязку. Хотя Эмил пришла в ярость и недоумение, у нее возникло и окрепло чувство, что Парлан готовился поступить с ней так с самого начала.
Избежать этого она могла только полным подчинением его воле, чего, разумеется, делать не собиралась.
— Ты сошел с ума? — коротко осведомилась она, когда муж снова приподнял ее и усадил на лошадь.
— Вовсе нет, дорогая. Однако тебе лучше держаться за луку седла, иначе упадешь, — предупредил жену Парлан, тоже усаживаясь на лошадь.
Эмил едва успела ухватиться за гриву Элфкинга, как Парлан тронулся с места. Женщине, разумеется, хотелось знать, куда они направляются. Ее не слишком радовали действия мужа, как и манера его обращения с нею. Пока они ехали, она непрерывно ворчала и еще больше сердилась, отмечая, что он толком так ничего ей не объяснил, отделываясь большей частью глупыми шуточками. Когда они наконец остановились и Парлан снял ее с лошади, терпение Эмил лопнуло. Она ждала только, когда он ее развяжет и снимет повязку с глаз, чтобы влепить ему основательную затрещину.
Парлан развязал ей руки и снял полоску темной ткани.
Он понимал, что Эмил сильно на него гневается и разгневается еще больше, когда обнаружит, куда он ее привез. Тем не менее Парлан был уверен, что так или иначе должен избавить жену от дурных воспоминаний, связанных с этим местом. Если он этого не сделает, она не будет чувствовать себя в безопасности на его землях.
— Ну, вот мы и добрались до места, дорогая.
Еще до того как Парлан снял с ее глаз повязку, она услышала до боли знакомый вой, похожий на стенания. Она напрочь забыла о своем намерении ударить мужа и распахнула глаза, с ужасом озирая окрестности.
— Бог мой, Парлан, только не здесь!
— Здесь хорошо, дорогая, — проговорил Парлан, вручая ей в руки корзинку с припасами, и принялся расстилать одеяло. — Чем тебе не нравится эта поляна?
— Она хороша, слов нет, но… — Тут Эмил замолчала и последовала за мужем на то самое место, где им уже не раз доводилось расстилать одеяло и уставлять импровизированный стол яствами. — Мне она больше не нравится, хотя, возможно, тебе и покажется, что я говорю глупости.
Устраиваясь на одеяле и помогая усесться Эмил, Парлан коснулся ее щеки поцелуем и сказал:
— Я не желаю, чтобы ты испытывала страх, пребывая на моих землях — то есть на наших землях. Не хочу, чтобы у тебя оставались дурные воспоминания даже о самом ничтожном уголке моих родовых владений. Правду говорят, что человек не чувствует себя в безопасности, куда бы он ни направлялся, но мне хочется, чтобы ты чувствовала себя защищенной здесь, на родовых землях Макгуинов, — насколько это возможно вообще. Когда я впервые привез тебя сюда, мне хотелось превратить эту поляну в заветное место наших свиданий, и, будучи человеком упрямым, я не желаю своих замыслов менять. — Парлан налил Эмил немного вина и поощрительно улыбнулся, призывая ее пригубить.
— Заветное место свиданий?
— Да, у каждой парочки должно быть такое. То самое место, куда они смогут пойти, чтобы отметить знаменательное событие в их жизни — такое, как, скажем, рождение ребенка.
Эмил улыбнулась. Хорошее настроение уже возвращалось к ней. Тем не менее она оставалась настороже, поскольку на этой поляне — стоило им с Парланом на ней оказаться — вечно происходило что-нибудь дурное. И все же она постаралась расслабиться, не желая омрачать радость ни себе, ни мужу.
Сегодня — а это много значило для Эмил — Парлан был очарователен, и в присутствии столь обаятельного господина оставалось одно — радоваться.
Когда с едой было покончено, Парлан отер руки и рот влажной салфеткой, после чего приник к Эмил и принялся обтирать ее, покрывая поцелуями каждое местечко на ее теле, которого потом намеревался коснуться влажной тканью. Заметив, что дыхание женщины сделалось быстрым и неровным, а глаза потемнели от страсти, он понял, что настало время удовлетворить желание, которое уже долгое время сжигало его. Улыбнувшись, он отбросил салфетку в сторону и сразу же заключил жену в объятия, уже по опыту зная, что поначалу их любовные игры будут торопливыми и неистовыми — чуть ли не на грани жестокости. Таково было требование, которое предъявляла их плоть…
Прошло немного времени, и Эмил открыла глаза и взглянула на мужа. Они с Парланом даже не разделись до конца — взаимная тяга была столь велика, что об одежде они как-то позабыли. Теперь она ощущала приятное успокоение и, улыбнувшись, приникла к мужу с новой силой, нежно обвив его руками. Но, несмотря на только что испытанные радости любви, какая-то часть ее сознания пребывала в страхе. Она даже стала оглядываться вокруг, желая вовремя заметить опасность, которой просто не могло не быть — об этом непрестанно твердил ее разум.
— Ты в полной безопасности, дорогая, — произнес Парлан, приподнимая голову и прикасаясь губами к ее губам. — На этот раз ничье вторжение не сможет прервать наше наслаждение. Все будет так, как задумал я. — Он чуточку отодвинулся вт нее, чтобы видеть ее лицо, но по-прежнему находился очень и очень близко.
— Ты о чем? — спросила она, стараясь изо всех сил отринуть от себя надуманные страхи и поверить его словам о том, что им никто и ничто не грозит.
— Ну, кроме торопливого совокупления, которое я замышлял с тобой осуществить, — он ухмыльнулся, заметив, что жена вспыхнула, — у меня имелось намерение с тобой побеседовать.
— О чем же?
— О нас с тобой. — Он удивился, заметив, что по ее лицу скользнула мимолетная тень страха.
Она и в самом деле не смогла подавить страх, хотя всячески уговаривала себя быть более сдержанной. Но уж слишком Парлан был серьезен. И еще — прежде он никогда не пытался обсуждать их взаимоотношения. Поскольку он не заговаривал о чувствах и даже намеком не давал ей понять, что у него в душе, всякая беседа такого рода представлялась ей делом опасным. Но как бы Эмил ни убеждала себя, что Парлан слишком благороден для того, чтобы после минут любви затеять разговор о том, что его влечение к ней угасло, продолжала бояться этого.
— И что же на счет нас с тобой? — осведомилась она хрипловатым шепотом.
— Знаешь, Эмил, мне бы не хотелось, чтобы ты делала вид, будто то, о чем я собираюсь тебе сказать, самая неприятная для тебя вещь на свете.
— Извини, я не понимаю.
Он вздохнул, почувствовав, что его смелость начала таять. По выражению глаз женщины он понял, что она не имеет ни малейшего желания выслушивать его откровения.
Но потом он вспомнил ее исполненный ужаса крик, когда он летел в бездну Колодца Баньши, не зная, останется ли в живых. И она тоже, разумеется, не могла об этом знать.
Чувства, испытанные в тот миг, дали ему силы продолжить:
— Дорогая, я уж не знаю, что ты думаешь о нашей беседе, но заверяю тебя: в ней не будет ничего особенно для тебя неприятного. — Он улыбнулся, поскольку Эмил покаянно склонила голову. — Неужели тебе не кажется, что нам и в самом деле пора кое-что обсудить?
— Да, может быть. — Она подумала, что Парлану хочется вырвать из ее груди признание, которое ей когда-то хотелось сделать, но для которого, по ее мнению, время уже прошло.
— Миновало уже больше года со дня нашего знакомства, и за это время мы обменялись всего несколькими словами о том, что мы чувствуем по отношению друг к другу или что мы могли бы друг от друга хотеть или требовать. Мы разговаривали обо всем, что есть под солнцем, но когда речь заходила о самых элементарных человеческих чувствах, мы низводили беседу до болтовни об одной только страсти. Страсть — вещь великолепная, отрицать не стану, но разве это единственное, что соединяло и соединяет нас, и разве одного только этого мы хотели друг от друга? — Она по-прежнему чувствовала себя не в своей тарелке, и Парлан улыбнулся, чтобы ее приободрить, а потом поцеловал в щеку. — Не надо хмуриться, Эмил. Неужто мои слова до сих пор тебя задевают?
— Да. Не думаю, что на свете много людей, способных откровенно рассуждать о том, что творится в их сердцах.
Нелегко выворачивать свою душу наизнанку.
— Верно. Я собирался это сделать, когда мы останемся с тобой наедине. Но позже.
— Позже?
— Ну да, после того, как исполнится мое первое желание… которое только что исполнилось. Уж больно мне стало невмоготу ждать, когда я поцеловал тебя там, в Дахгленне, перед выездом.
Она улыбнулась и привела кончиком пальца по его крутому подбородку.
— Я тоже в тот момент подумала, что больше всего на свете мне хочется затащить тебя в постель — но не для того, чтобы ты там валялся без дела.
— Стало быть, по этой причине мне не пришлось тебя сегодня догонять?
— А тебе вообще никогда не приходилось меня догонять, — пробормотала она, состроив гримаску. — Я ведь не сопротивлялась даже в первую нашу ночь, хотя по правилам, о которых мне твердили всю жизнь, мне бы следовало это сделать — независимо от того, какого рода договор мы с тобой заключили. Я откинулась для тебя на спину с не меньшей охотой, нежели это сделала бы шлюха, завидевшая блеск золота.
— И это до сих пор тебя беспокоит, да? Думаешь, я хотел тебя меньше? Да ты могла заполучить меня в любое время дня и ночи, стоило тебе только глазом мигнуть.
— У мужчин все иначе. Мужчина всегда готов позабавиться с девушкой.
— Что ж, кое в чем ты права, но прежде чем забавляться с девушкой, мужчина должен эту девушку возжелать. — Он взял ее руку в свои ладони и стал целовать пальцы. — Ты не похожа на других. И у меня с тобой все было по-другому. До тебя я ничего подобного не испытывал.
Ничего особенного не произошло, но одно только ее признание в том, что ей с самого начала нравилось заниматься с ним любовью, заставило его сердце забиться сильнее. «Вот как меня легко ублажить, — между тем подумала она. — А ведь я хотела большего. Теперь же довольствуюсь крохами — и рада».
— Может, еще позабавимся? — прошептала она.
— Нет, давай сделаем небольшой перерыв. Разговор еще не закончен, и ты отлично об этом знаешь. Мы только и делали, что болтали о нашей с тобой страсти друг к другу.
Но сейчас-то я говорю не об этом. Мне хочется поговорить о других чувствах — глубоких, тех, что сокрыты в душе каждого из нас.
— И кто же начнет этот разговор?
— Вот задача, верно? Никто не желает раскрывать душу первым.
— Потому что тот, кто слушает, может отказаться выть откровенным и обретет власть над тем, кто говорил первым.
И возможность причинять ему боль, — тихо добавила она.
— Эмил, жена моя. Обещаю, что никогда не причиню тебе боль намеренно. Я не могу обещать, что никогда не сделаю тебе больно, человек — существо временами непредсказуемое. Но я не хочу делать тебе больно. Запомни: твоя боль — моя боль. — Он коснулся ее губ кончиком пальца. — Скажи, чего бы тебе хотелось, Эмил? Ты никогда у меня ничего не просила. Я ведь до сих пор не знаю, каковы твои желания.
— Мне нужна верность, Парлан. Боюсь, я чрезвычайно ревнивая дама.
— Я это уже заметил, — прошептал он и ухмыльнулся.
— Ничего смешного. — Вздохнув, от добавила:
— Это не самое приятное чувство.
— Знаю. Я сам подвержен этой напасти.
— Неужто?
— Да. Она пробирает меня глубоко, до костей, — стоит тебе только улыбнуться какому-нибудь мужчине. Мне временами страшно делается, как только представлю, что я могу натворить, если ты предпочтешь мне другого.
Вспомнив ледяной голос мужа, которым тот отвечал на ее шутки о любовнике, она поняла, что он говорит правду..
Он и в самом деле ревнив, бешено ревнив. Эмил знала, что ревность не самое благородное чувство, но испытала радость от того, что Парлан страдал от него по ее милости.
— Отчего, ты думаешь, я пришел в такую ярость, когда Артайр на тебя напал? Разумеется, я не терплю насилия у себя в доме, но я распалился не оттого, что он нарушил это правило, а оттого, что он ударил тебя. Я и тогда это понимал.
По этой же причине я хотел расправиться с Рори. Я напрочь забыл о том зле, которое он причинил другим людям, и думал только о том, что он мучил тебя. Что же касается моей верности, то я ее хранил и надеюсь остаться верным тебе и в будущем. Я не интересуюсь зазывно улыбающимися красотками. Они не способны дать мне то, что я нашел в твоих объятиях, и нет женщины, ради которой стоило бы разрушить нашу с тобой жизнь. С другой стороны, мужчина временами бывает слаб, очень слаб, дорогуша. И женщины, бывает, пользуются этой слабостью… — Парлан пожал плечами. — Могу тебе поклясться в одном:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50