он тотчас же направился к повозке.
Макс посмотрел в глаза Керсти.
— Хочешь еще немного побыть с родителями? Ты можешь вернуться в замок попозже.
Гейл вышла во двор и направилась к мужу. Керсти поспешила следом за матерью.
— Мама, может, надо помочь? — спросила девушка.
Нилл, стоявший чуть поодаль, поглядывал на повозку.
Макс подошел к своей лошади. Как только он запрыгнул в седло, родители Керсти направились к дому.
Она хотела пойти за ними, но Роберт, резко обернувшись, проговорил:
— Желаем счастья в твоей новой жизни. До свидания.
Розовые комнаты уже не вызывали восторга. Дорогая мебель, коллекция фарфоровых статуэток, серебряные туалетные принадлежности на столике и изящные часы в золоченом корпусе — все это утратило былое очарование.
Родители не желают ее видеть.
Когда Мерсеры вошли в дом, Макс уговорил Керсти сесть в седло — хотя ей нравилась эта маленькая смирная лошадка, но ездить верхом она не любила. В последний момент Нилл и Макс обменялись выразительными взглядами, но девушка не поняла их значения.
Обратная дорога в замок показалась ей бесконечно долгой.
Макс завел разговор о хозяйстве, но Керсти упорно молчала, и он тоже замолчал. Впрочем, чувствовалось, что поведение девушки очень его раздосадовало. В другое время она попыталась бы успокоить Макса, но сейчас у нее не было сил.
У конюшни он спешился и направился к башне.
Керсти молча смотрела ему вслед.
Поднявшись в свои комнаты, она тотчас же переоделась и, усевшись в кресло, надолго задумалась…
Наверное, ей не следовало принимать предложение Макса. Поселившись в замке, она надеялась обрести свободу, но в результате лишилась даже того, что имела, — возможности желать и верить, что желания эти исполнятся. Отныне ее ждет одиночество — она будет часами ждать любимого, которого никогда не сможет назвать своим.
За окнами сгущались сумерки.
Керсти грустно улыбнулась. С детских лет она любила темноту, сулившую уютный вечер в кругу семьи.
Впрочем, почему же ей нельзя иметь желания? Она желает, чтобы любовь оказалась сильнее предрассудков и чтобы родители простили ее и позвали к себе.
И все же надо кое-что забыть… Придется забыть сверкающие на солнце мыльные пузыри, улыбку Макса, его смеющиеся глаза… и глупые детские мечты про клуб для двоих…
В дверь осторожно постучали. Она была так поглощена своими мыслями, что не услышала шаги в коридоре.
В дверь снова постучали, на этот раз громче.
— Керсти! — позвал Макс и повернул ручку — Керсти по привычке заперла дверь.
Расставаясь с ней, он даже не взглянул на нее и не проронил ни слова. Так зачем же он сейчас явился? Чтобы поговорить?.. Или ему нужно что-то другое?
Она по-прежнему сидела в кресле.
— Керсти! Немедленно открой дверь!
«Макс, конечно же, не уйдет. Здесь, у себя дома, он имеет право делать все, что хочет».
Она со вздохом откинулась на спинку кресла. Интересно, разрешат ли ей вернуться на прежнюю должность? А если разрешат, то примут ли ее дома'.
Нет, нет и нет!
«Ты сделала свой выбор», — сказала мама.
— Керсти, открой! — Макс принялся молотить в дверь кулаками. — Черт возьми, открой немедленно!
Он пьян. Она поняла это по голосу.
— Черт бы побрал всех женщин! Открой, тебе говорят! Я сейчас выломаю дверь, и ты пожалеешь, что не открыла!
Керсти в ужасе замерла. Ей еще ни разу в жизни не приходилось сталкиваться с насилием.
— Я знаю, что ты там, Керсти, впусти меня!
Сделав над собой усилие, она проговорила:
— Уходи, пожалуйста.
— Что? Что ты сказала? Открой дверь!
— Макс, пожалуйста, уходи! — сказала она гораздо громче. — Я устала.
— Нам надо поговорить.
— Ты пьян. Я боюсь тебя.
— Боишься? — Он громко расхохотался. — Неужели боишься? Я твой лучший друг. Кроме меня, у тебя никого нет.
Теперь я отвечаю за все, что с тобой происходит, так что не надо портить со мной отношения.
Керсти промолчала.
— Ведь ты сказала, что согласна стать моей любовницей? — спросил он неожиданно. — Да или нет?
Она закрыла лицо ладонями.
— Ну что ж, моя милая Керсти, я пришел дать, тебе то, чего ты желаешь.
— Уходи! — Она поднялась на ноги. — Уходи к себе! Угрожать слабой женщине — это подло! Убирайся!
«Он ошибается, если думает, что я позволю ему воспользоваться ситуацией!»
— Как ты смеешь так со мной разговаривать?
Закрыв уши ладонями, она принялась раскачиваться и что-то бормотать себе под нос, как делала в детстве, когда не хотела слышать споры других детей.
Керсти не знала, сколько времени так раскачивалась, но, когда она наконец-то успокоилась и опустила руки, за дверью царила тишина.
Девушка на цыпочках подкралась к двери и прислушалась.
Ни звука.
«Наверное, Макс все-таки внял ее просьбе и ушел».
В комнате было холодно. Холодно и тихо. Он сказал, что она одна, что, кроме него, у нее никого нет…
Макс не мог ее обидеть. Он приходил, чтобы облегчить ее страдания.
Как же он ей нужен!
Дрожащими пальцами Керсти повернула ключ в замке и рывком распахнула дверь.
— Макс!
В коридоре никого не было.
Она направилась к его покоям, но, пройдя всего несколько шагов, остановилась. Макс стоял в дверях своей библиотеки и смотрел на нее.
— Прости меня! — закричала Керсти. — Я хочу с тобой поговорить.
В какое-то мгновение ей показалось, что Макс сейчас скроется за дверью, оставив ее в одиночестве. Но вот он провел ладонью по волосам и, немного помедлив, все-таки направился к ней. Он шел очень медленно, чуть пошатываясь; наконец подошел к Керсти, и она увидела, что волосы его растрепаны, а ворот рубашки расстегнут.
Неожиданно Макс покачнулся, но все же удержался на ногах. Взяв Керсти за руку, он взглянул на нее так, будто впервые увидел. Затем прошел в ее покои.
Умная женщина на ее месте ушла бы… если бы было куда уйти.
— Здесь холодно, — сказал Макс, когда она вошла в гостиную. — Что случилось с этим проклятым камином? — Плюхнувшись в кресло, он вытянул перед собой ноги.
Керсти умела разжигать огонь. Опустившись на колени; девушка затопила камин. Она надеялась, что Макс заснет — а потом проснется прежним Максом…
— Сапоги, — пробормотал он.
Керсти посмотрела на него с удивлением.
— Сапоги, — повторил Макс.
Керсти подошла к креслу.
— Сапоги на тебе, Макс.
— Ха! — Он подался вперед. — Думаешь, я этого не знаю?
Сними их!
Она часто и охотно помогала отцу снимать сапоги.
Но отец никогда не бывал пьяным и грубым.
— Быстрее, черт бы тебя побрал!
«Ты сделала свой выбор».
Сапоги Макса снимались не так легко, как отцовские. Они плотно обтягивали ногу, подобно тому как перчатка обтягивает руку. Керсти пришлось повозиться, но в конце концов ей все же удалось стащить сапоги.
— Ax… — выдохнул Макс и закрыл глаза.
Стараясь не шуметь, Керсти села в кресло, стоявшее напротив. Она надеялась, что Макс спокойно заснет. Но он вдруг закашлялся и, мотая головой из стороны в сторону, стал что-то бормотать… «Наверное, ему сделалось нехорошо от выпитого, а может, снятся кошмары», — решила девушка.
— О Господи! — Макс внезапно открыл глаза и уставился в огонь. — Неужели человек не имеет право быть свободным?
Керсти поняла, что вопрос обращен не к ней.
Выпрямившись в кресле, Макс долго молчал, пристально глядя на пламя, бушевавшее в камине. Когда он снова заговорил, его речь уже не казалась бессвязным бормотанием.
— Ты думаешь, что плохо только тебе одной. Ты жалеешь себя, а для меня у тебя не остается жалости. Но ведь это из-за тебя мне уже никогда не проснуться с миром в душе.
Из-за нее? Что он имеет в виду?
— Я проклят, навеки проклят! И я не могу ничего изменить, не оскорбив своих благодетелей. Если б не они, меня, возможно, уже не было бы в живых.
— Мне очень жаль. Могу ли я…
— Помолчи! — При каждом вдохе грудь его вздымалась.
Неожиданно он приподнялся и, окинув взглядом комнату, схватил фарфоровую статуэтку, стоявшую на столике. Запустив статуэтку в стену. Макс тотчас же схватился за вторую, а потом и за третью.
Керсти в ужасе закрыла лицо ладонями — она боялась взглянуть на осколки у стены.
Когда на столике ничего не осталось, Макс, тяжело дыша, снова опустился в кресло.
Керсти обхватила себя руками за плечи и закусила губу.
Макс же опять уставился в огонь.
Минуту спустя, собравшись с духом, Керсти вопросительно взглянула на него. Было очевидно, что Макс ужасно страдал.
— Я беседовал с отцом, — проговорил он. — Отец вызвал меня к себе — так он вызывал меня, когда я был мальчишкой.
И тут Керсти поняла, что ей хочется утешить Макса, хочется бросится к нему и обнять его.
— Он сказал мне, что я глупый романтик, — криво усмехнувшись, продолжил Макс. — Сказал, что я глупец, потому что не сумел отказаться от тебя. Отец заявил, что человек с таким детством, как мое, должен быть умнее.
Керсти вдруг почувствовала, что во рту у нее пересохло.
Сдержано сглотнув, она робко спросила:
— А что он имел в виду, когда говорил о твоем детстве?
Губы Макса по-прежнему кривились в усмешке.
— Разве я тебе никогда не рассказывал о моем раннем детстве? Кажется, действительно не рассказывал, хотя и доверял тебе. Мы с сестрой вместе пережили те дни… Если я сейчас тебе все расскажу, это не приведет ни к чему хорошему.
Так что не стоит рассказывать…
Макс внезапно умолк и достал из кармана сюртука серебряную фляжку. Отвинтив крышку, он сделал глоток и снова уставился на пламя, пылавшее в камине. Его длинные пальцы стиснули фляжку с такой силой, что побелели костяшки.
— Отец сердится на меня, — проговорил Макс каким-то странным голосом. — Он разочарован. Я не оправдал его доверия. Он требует, чтобы я отказался от твоих услуг и отправил тебя домой.
— Родители меня не примут, — прошептала Керсти. — Я спросила маму, хотят ли они, чтобы я вернулась, и она ответила «нет». Я им больше не нужна. Они говорят, что я их опозорила.
Макс ухмыльнулся.
— Значит, мы с тобой оба в незавидном положении. Мы разочаровали дорогих нам людей. Какая ирония судьбы! При этом мы не сделали ничего предосудительного. Я так и сказал отцу. Он поверил, что ты не можешь вернуться домой, но не поверил, что я не спал с тобой… в полном смысле этого слова.
Керсти невольно вздрогнула.
Не глядя на нее. Макс продолжал:
— Только помолчи, пожалуйста. Молчи — или я за себя не ручаюсь. — Он ненадолго умолк и вдруг выпалил:
— Я ненавижу себя! Ненавижу себя нынешнего! Но стал я таким благодаря тебе.
«При чем здесь я?» — подумала Керсти. Она провинилась лишь в том, что полюбила его, а это от нее не зависело. Но, даже любя его, она не сделала ни шага ему навстречу — он сам к ней пришел.
Макс приподнялся, чтобы снять сюртук, но, очевидно, передумав, потом опять откинулся на спинку кресла. Керсти взглянула на него вопросительно, но он, казалось, о чем-то задумался.
Одна… Да, Макс прав: она осталась одна. Если бы он обнял ее сейчас, если бы поделился своим теплом, своей силой…
Похоже, он забыл о ее присутствии.
По его словам, он пришел дать ей то, чего она желает. Она не так уж наивна и понимает, что он имел в виду: Макс пришел, чтобы сделать ее своей любовницей. В другое время близость с ним стала бы чудеснейшим моментом ее жизни. Но не сейчас — сейчас он в ярости.
Макс был дьявольски красив в своей белой льняной рубашке. В его растрепанных рыжеватых волосах вспыхивали яркие искры — отблески пламени, и такие же отблески плясали на темно-рыжей щетине, покрывавшей его щеки и подбородок.
Она хорошо знала этого мужчину и нуждалась в его силе.
О, если бы он обнял ее — крепко-крепко, чтобы стало трудно дышать!
Керсти знала, что отступать ей некуда. Пусть ее поведение считают предосудительным, но она сумеет справиться со своими новыми обязанностями, а заодно научится не обращать внимания на косые взгляды слуг и знакомых. Конечно же, к ней будут относиться с презрением, но выбора у нее нет.
Макс закрыл глаза; фляжку же по-прежнему держал в руке, у живота. Минуту спустя он заснул.
Керсти с облегчением вздохнула и, осторожно поднявшись с кресла, прошла в спальню. Там она взяла свою лучшую ночную рубашку — из белого ситца, с маленькими розочками, вышитыми по вороту. Вырез горловины — довольно широкий, чтобы можно было надевать рубашку через голову, — завязывался на тесемки из той же материи. Рубашка была необъятной, со множеством мелких складочек под кокеткой и с кружевом на манжетах. Это кружево извлекли со дна сундука, стоявшего у кровати Гейл.
Керсти сняла платье и надела ночную рубашку. Потом подошла к зеркалу, расплела косы и принялась расчесывать волосы, блестящими волнами рассыпавшиеся по плечам.
Несколько минут спустя она отложила гребень и задумалась: что же теперь?.. Взглянула на кровать. Если сейчас лечь, то Макс просто-напросто проспит до утра в кресле, а потом уйдет — с непременной головной болью.
Но она так нуждалась в утешении! Может, уговорить его лечь с ней, как в ту ночь? Он как следует выспится, а утром, если у него все же разболится голова, она за ним поухаживает.
С замирающим сердцем Керсти вернулась в гостиную.
Макс уже не спал.
Она растерялась. Не уйти ли обратно в спальню?
— Чем тебе помочь. Макс? Тебе плохо, ты должен отдохнуть.
Он склонил голову к плечу и окинул ее оценивающим взглядом. Ее обдало волной жара.
Керсти вспыхнула. «Может, соблазнить его?» — промелькнуло у нее неожиданно.
При мысли об этом она почувствовала головокружение.
Ей приходилось наблюдать, как женщины кокетничают с мужчинами, но она не решалась им подражать из страха показаться глупой.
Керсти улыбнулась и подошла к Максу.
— Пойдем, — сказала она, протягивая руку. — Ты разденешься и ляжешь в постель. У меня есть вода и мыло. Если хочешь, я тебя умою, а потом ты как следует выспишься.
Макс поднял брови.
— А ты, оказывается, соблазнительница! Даже в этой детской ночной рубашке и босиком! — Он подался вперед и приподнял подол ее рубашки, обнажив щиколотки. — Какие очаровательные ножки!
Она замерла, затаила дыхание.
Он еще выше приподнял рубашку.
— Красивые и крепкие — именно то, что Надо. Когда же ты меня ими обхватишь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42