С одной с
тороны, те же нацисты боролись против «ноябрьского позора» 1918 года у себя
в стране, против всемирной большевистской революции, а с другой Ч их кор
онным лозунгом была национал-социалистическая революция. Смутные виде
ния Гитлера устремлялись к прошлому, причём весьма отдалённому, мифолог
ическому. Средства же их реализации Ч суперсовременные, по последнему с
лову индустриального века. «Поразительным образом, Ч пишет Фест, Ч это
т обращённый в прошлое, совершенно очевидно сформированный девятнадца
тым веком человек вывел Германию, равно как и немалую часть заражённого
его динамизмом мира, в XX столетие: место Гитлера в истории куда ближе к вел
иким революционерам, нежели к тем консерваторам, кто, обладая силой, испо
льзовал её на то, чтобы остановить поступательный ход». Безусловно, «сво
и решающие стимулы Гитлер черпал из стремления воспрепятствовать прих
оду новых времён и путём великой всемирно-исторической поправки вернут
ься к исходной точке всех ложных дорог и заблуждений: он Ч как это он сам
сформулировал Ч выступил революционером против революции». В конце ко
нцов «он довёл оборону мира, о защите которого говорил, до разрушения это
го мира». Ведь «та мобилизация сил и воли к действию, которой потребовала
его операция по спасению, чрезвычайно ускорила процесс эмансипации», а п
еренапряжение сил и последующий крах привели к успеху «те демократичес
кие идеологии, которым он противопоставил такую отчаянную энергию. Нена
видя революцию, он стал на деле немецким феноменом революции».
Все же Фест склонен преувеличивать революционизирующий, модернизаторс
кий эффект деятельности Гитлера. Когда говорят, что благодаря Гитлеру бы
ли разрушены устаревшие социальные структуры, ещё остававшиеся классо
вые и социальные перегородки, то это в большей мере побочный результат т
оталитарного господства, расовой гегемонии и неограниченной экспансии
. Гитлер выступал как грандиозная разрушительная сила. Вспоминается ста
рая, но не устаревшая формула Г. Раушнинга Ч «революция нигилизма». Наци
стская эра, как справедливо замечает Т. Шидер, «в значительной степени сп
особствовала разрушению моральной и политической субстанции буржуази
и, но при этом скорее можно говорить о вкладе в процесс разложения, чем в п
роцесс эмансипации»
Schieder Th. Op. cit.
. Да и усиление прогрессивно-демократической тенденции в мире Ч г
лавным образом результат разгрома Гитлера и его империи, достигнутого с
толь дорогой ценой.
Гитлер называл себя «самым консервативным революционером в мире»
Voelkischer Beobachter, 6. VI. 1936. Ц
ит. по: SchoepsJ. H. Konservativismus Ч ein Denkstil der Vergangenheit? In: Die Mitarbeit, 1976, H. 4. S. 298.
. Такую терминологию пустили в обиход консерваторы-экстремисты, н
епримиримые противники Веймарской республики, либеральной демократии
вообще. Смысл, вкладываемый ими в парадоксальный термин «консервативна
я революция», заключался в том, что необходимо сначала разрушить существ
ующую «систему», то есть Веймарскую республику, а затем на её месте возве
сти некую «органическую конструкцию», порядок, который заслуживал бы со
хранения. Таким образом, в этом понятии доминировала деструктивная стор
она, прилагательное «консервативная» служило всего лишь вольной или не
вольной маскировкой.
Если Фест находит в Гитлере сочетание революционных и контрреволюцион
ных элементов, модернизма и архаики, то автор одного из наиболее интерес
ных после фестовских исследований о Гитлере Р. Цительман подаёт нацистс
кого фюрера как сознательного поборника модернизации, убеждённого соц
иал-революционера, лишь по необходимости терпевшего традиционную элит
у. Недаром в конце жизни он был уверен, что его революция провалилась из-з
а отсутствия новой революционной элиты, он горько сожалел, что не действ
овал против правых с такой же беспощадной жестокостью как против больше
виков. Не следует упускать из виду, подчёркивает Р. Цительман, восхищение
Гитлера советской системой. В коммунистах ему импонировало то, что они ф
анатичны в отличие от трусливой и слабой буржуазии

Zitelmann R. Hitler. Selbstverstaendnis einerRevolutionaers. Hamburg, 1987. S. 458, 459, 460.
. Вместо капиталистической экономики, утверждает германский исто
рик, Гитлер хотел ввести смешанную, новый синтез: с одной стороны, он за ко
нкуренцию, воплощавшую его излюбленную социал-дарвинистскую идею, а с д
ругой Ч критика рыночной экономики за эгоизм и автоматизм. Что же касае
тся предпринимателя, то ему предназначалась роль всего лишь уполномоче
нного государства
Ibidem. S. 457.
. Нельзя не заметить, что такой решительно революционаристский дух
пробуждается у Гитлера в канун гибели режима, когда уже нечего терять. Не
что аналогичное наблюдается и у Муссолини, нашедшего последнее прибежи
ще под защитой немецких штыков в так называемой социальной республике С
ало. Это, в сущности, плебейская мстительная реакция на реальное или мним
ое предательство со стороны старой элиты.
Фест указывает на психологический барьер, с которым сталкиваются и те, к
то пишет, и те, кто читает о Гитлере: «в конечном же счёте внутреннее нежел
ание назвать его революционером целиком связано, наверное, с тем, что иде
я революции представляется сознанию в тесном единстве с идеей прогресс
а». «Но господство Гитлера, Ч продолжает автор, Ч не оставило незатрону
той и терминологию, и одним из последствий этого не в последнюю очередь я
вляется и то, что понятие революции лишилось тут той моральной амбиции, н
а которую оно долго претендовало». С тех пор ещё больший моральный урон н
анесло этому понятию крушение режима, заложенного в октябре 1917 г. Конечно,
для историков немаловажно, какими намерениями руководствовались те ил
и иные радикальные движения и их лидеры, но для суда истории весомее резу
льтаты их политической практики.
В книге Феста с подлинным интеллектуальным блеском раскрывается глуби
нная взаимосвязь порождённого особенностями германской истории «фено
мена аполитичности» с генезисом нацизма, духовным миром и деятельность
ю его фюрера.
Исторические корни этого явления уходят в весьма отдалённое прошлое. Но
главное заключается в том, что Германия не испытала удавшейся буржуазно
й революции, в отличие, скажем, от Нидерландов, Англии, Франции. Компенсаци
ей за это стал интеллектуальный радикализм, возвышавший дух до полного р
азрыва с земной реальностью. «Процесс отчуждения от действительности,
Ч пишет Фест, Ч ещё усилился вследствие многочисленных разочарований
, пережитых бюргерским Сознанием в XIX веке, в ходе его попыток достичь поли
тической свободы, и следы этого процесса заметны на всех уровнях: в фикти
вной политической мысли, в мифологизирующих идеологиях от Винкельмана
Винкельман
Иоганн Иоахим (1717-1768), выдающийся немецкий искусствовед и археолог, автор зн
аменитой«Истории искусства древности».
до Вагнера… Или же странно оторванном от реальности немецком пред
ставлении об образовании, решительно избравшем для себя призрачную сти
хию искусства и всего возвышенного. Политика лежала в стороне от этого п
ути, она не была частью национальной культуры». В тоже самое время «аффек
т аполитичности охотно рядился в одежды защитника морали от власти, чело
вечного от социального, духа от политики… Своей блестящей кульминации, п
олной сложных признаний, этот аффект достигает в изданном в 1918 году произ
ведении Томаса Манна „Размышления аполитичного“
Об этой книге Т. Манна см. бл
естящую статью Б. М.Парамонова: Шедевр германского «славянофильства» //З
везда, 1990, № 12.
. Они были задуманы как защита гордого своей культурой немецкого б
юргерства от просветительского, западного «террора политики и содержа
ли уже в самом названии указание на романтическую цель, сознательно игно
рирующую действительность, на традиционный поиск аполитичной политики
».
Неприятие политики для немецких интеллектуалов было элементом более ш
ирокой антитезы: культура Ч цивилизация. В вульгаризированной форме вс
я эта многообразная духовная проблематика вошла в идеологический бага
ж «фелькише», этих германских «почвенников», придавших ей крайне национ
алистический, антисемитский и в конечном счёте расистский характер.
Эстетически-интеллектуальное неприятие политики, отмечает Фест, пород
ило мысль о спасении искусством, и она достигла своего высочайшего разви
тия у Рихарда Вагнера, особенно в его рассуждениях об обновлённом театре
, изложенных в «Грёзах культуры о „конце политики“ и начале человечности
»: «Политика, Ч требовал он, Ч должна стать грандиозным зрелищем, госуд
арство Ч произведением искусства, а человек искусства должен занять ме
сто государственного деятеля». Между тем именно Вагнер был фактически е
динственным, чьё влияние на себя признавал Гитлер.
Кроме Вагнера были ещё властители душ конца XIX столетия, например П. Лагар
д или Ю. Лангбен, провозгласивший целью устранить политику и традиционны
х государственных мужей; право на господство в грядущем веке должно быть
предоставлено благословенному свыше деятелю, «великому герою искусст
ва», личности «цезаристско-артистического склада».
Конечно, не следует упрощать характер взаимосвязи этих изощрённых идей
с образом мыслей венского недоросля. Он усваивал какие-то их фрагменты н
е из первоисточников, а как бы впитывая непосредственно из духовной атмо
сферы, преобразуя в соответствии с собственным интеллектуальным уровн
ем.
«То, что творилось вокруг него, Ч пишет Фест, Ч он воспринимал не стольк
о умом, сколько своим настроением, а вследствие чрезвычайно субъективно
й окраски своего интереса к общественным делам, он принадлежал не стольк
о политическому, сколько политизированному миру» (Разр. моя Ч П. Р.).
«Многое говорит за то, Ч читаем далее у Феста, Ч что политика долгое вре
мя была для него в первую очередь средством самооправдания, возможность
ю переложить вину с себя на мир, объяснить провалы в собственной судьбе н
есовершенством существующего строя и, наконец, просто найти козла отпущ
ения и весьма характерно, что единственной организацией, в которую он вс
тупил был союз антисемитов».
Как раз «аполитичный» подход к политике открывал великолепную возможн
ость для политизации своих комплексов и эмоциональных состояний. В этом
Фест видит и ключ к пониманию истоков гитлеровского антисемитизма: «Но е
сли сегодня уже невозможно однозначно назвать мотив, который бы объясни
л все подавляющую природу антиеврейского комплекса молодого Гитлера, в
се же, в общем и целом можно исходить из того, что речь тут идёт о политизац
ии личной проблематики столь же честолюбивого, сколь и отчаявшегося аут
сайдера», «вполне резонно полагать, что его антисемитизм является сфоку
сированной формой ненависти, бушевавшей до того впотьмах и нашедшей, нак
онец, свой объект в еврее».
Трактовка Феста, на наш взгляд, более убедительна по сравнению с «психои
сторической» интерпретацией американского учёного Р. Биниона. В своей к
ниге «Гитлер и немцы. Психоистория»
См. Binion R, Hitler und die Deutschen: eine Psychohistorie. Stuttgart, 1978.
он использовал новые источники, в частности пациентские книжки ма
тери Гитлера, лечившейся от рака у врача-еврея Э. Блоха, а также свидетель
ства другого врача Ч Э. Форстера из военного госпиталя в Пазевальке, где
ефрейтор Гитлер проходил курс лечения после отравления газами.
Связывая оба эти источника воедино, американский психоисторик пытаетс
я ответить на вопрос о том, что же всё-таки вовлекло в политический водово
рот такого отчуждённого и аполитичного субъекта, как Гитлер, и откуда у н
его столь фанатичный, зоологический антисемитизм? Выстраивается длинн
ый ряд умозаключений, венчает который своего рода «комплекс Блоха». В по
дсознании Гитлера смерть любимой матери будто бы увязывалась с неудачн
ым лечением врача-еврея. Из запасников подсознания эта мысль всплывает
во время галлюцинаций, мучивших Гитлера в Пазевальке. Теперь его личная
травма сливается с общенациональной Ч поражением 1918 г. Если виновником п
ервой был один конкретный еврей, то вина за вторую в воспалённом мозгу Ги
тлера возлагалась на евреев вообще.
Правда, выводы Биниона нашли у его коллег довольно скептический приём. В
о-первых, весьма сомнительна версия насчёт доктора Блоха. Если бы Гитлер
считал его практику предосудительной, то вряд ли разрешил бы ему покинут
ь Германию живым в 1940 г.
Schreiber G. Hitler. Interpretationen 1923-1983. Darmstadt, 1984. S. 324.
. Относительно же показаний доктора Форстера другой американский
психоисторик Р. Уэйт резонно замечает, что кажется весьма странным, как т
от в многолюдье и сутолоке военного госпиталя мог уделять особое вниман
ие какому-то ничтожному ефрейтору
См. Waite R. The Psychopatic God Adolf Hitler. N. Y., 1977.
.
Фест отвергает легенду, созданную самим Гитлером, что будто бы решение с
тать политиком было принято в лазарете в Пазевальке как реакция «отчаяв
шегося, зарывшегося лицом в подушку, но не сломленного патриота на „нояб
рьское предательство“. По мнению Феста, „выбор судьбы“ связан хронологи
чески с первым публичным собранием Немецкой рабочей партии в октябре 1919 г
., где Гитлер, выступив перед 111 слушателями, почувствовал свой ораторский
дар. А между тем до того он подумывал о профессии агента по рекламе. Так чт
о в политической деятельности он, по словам Феста, видит для себя выход из
дилеммы прахом пошедших жизненных ожиданий. Следовательно, на политиче
скую стезю его толкнул не столько социальный, сколько сугубо личный моти
в, а само политическое пробуждение Гитлера Ч по сути форма политизации,
если понимать под нею перенесение в политическую сферу индивидуальных
и социальных аффектов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56