Тем самым окончилась и война на два фронта,
и германская армия на западном фронте, имевшая теперь двести дивизий с п
очти тремя с половиной миллионами личного состава, сравнялась по своей м
ощи с силами союзников. Правда, по оснащению и вооружённости она значите
льно уступала противнику, к примеру, против 18 000 орудий в армиях Антанты у н
емецкой стороны было только 14 000. И всё же, поддерживаемое новой, хотя и не ст
опроцентной, верой общественности, верховное командование германской
армии уже в конце марта предприняло первое из пяти наступлений, которые
ещё до прибытия американских войск потребуют крайнего напряжения всех
сил и принятия единственного решения. У немецкого народа только один выб
ор Ч победить или умереть, Ч так заявил Людендорф, и в этом заявлении пр
оглядывает та же страсть к азартной игре по-крупному, которая впоследст
вии будет характерна и для Гитлера.
Мобилизовав все оставшиеся силы, охваченные после столь многих бесплод
ных побед и оказавшихся напрасными лишений упрямой решимостью добитьс
я прорыва по всему фронту, а тем самым и победы, немецкие войска перешли в
наступление. Гитлер вместе с полком Листа принял участие в этих боях Ч с
начала в преследовании отступающего противника под Мондидье-Нуайоном,
а затем в сражениях у Суассона и Реймса. Тогда немецким соединениям удал
ось в течение первых недель лета оттеснить британские и французские арм
ии и оказаться на расстоянии почти шестидесяти километров от Парижа.
Однако затем наступление захлебнулось. В очередной раз германские арми
и проявили ту фатально ограниченную силу, которая принесла им лишь кажущ
иеся победы. Оплаченные большой кровью жертвы, понадобившиеся для этого
успеха, доводившая до отчаяния нехватка резервов и, наконец, успехи обор
онительной тактики противника, которому удавалось после каждого немец
кого прорыва вновь стабилизировать фронт, Ч все это либо держалось в та
йне от публики, либо в пылу триумфа не замечалось ею. Даже 8 августа, когда н
емецкие операции давно уже замерли, а союзники перешли в контрнаступлен
ие на широком фронте, и немецкие позиции Ч в первую очередь у Амьена Ч бы
ли прорваны, верховное командование германской армии все ещё настаивал
о на своих ошибочных планах, хотя согласно собственной же радикальной ал
ьтернативе должно было, коль скоро победы добиться не удалось, признать
своё поражение. Давно уже осознав безнадёжность ситуации, оно тем не мен
ее признавало всего несколько сдержанных мазков, лишь в чём-то омрачивш
их теперь общую картину немецкой непобедимости.
Результатом же стало то, что общественность страны летом 1918 года считала
победу и долгожданное окончание войны близкими, как никогда, в то время к
ак в действительности на повестке дня уже стояло поражение, и мало найдё
тся иных столь же очевидных свидетельств этих иллюзий, как рассуждения Г
итлера о бессилии и неэффективности немецкой пропаганды, хотя он и делал
из своих неправильных представлений в общем-то правильные выводы. Даже
среди ответственных политиков и генералитета в ходу были самые безрасс
удные ожидания
См.: Kielmannsegg P. Graf. Deutschland und derErste Weltkrieg. Frankfurt/M., 1968, S. 671, 662 f. Многочисленные подробности по этому
вопросу содержатся также в:Eyck E. Geschichte der Weimarer Republick. Bd. 1, S. 45 ff.
.
Тем чувствительнее оказалось для всех внезапное столкновение с реальн
остью, когда 29 сентября 1918 года Людендорф потребовал от спешно собранного
политического руководства немедленного начала поисков перемирия и, бу
дучи на нервном пределе, призвал отбросить мысли о какой-то тактической
подстраховке. Примечательно, что ранее он не допускал возможности прова
ла наступления и поэтому с негодованием отвергал все предложения, напра
вленные на то, чтобы подстраховать военную операцию политическими сред
ствами. У него даже не было какой-либо точно определённой стратегическо
й цели; во всяком случае, на заданный ему кронпринцем соответствующий во
прос он дал лишь раздражённый, хотя и весьма характерный ответ: «Мы роем я
му. А дальше Ч что получится». А когда принц Макс Баденский спросил, что м
ожет произойти в случае неудачи, Людендорф взорвался: «Ну, тогда Германи
и придётся погибнуть»
Max von Baden, Prinz. Erinnerungen und Dokumente, S. 242.
.
Столь же неподготовленная политически, сколь и психологически, нация, ве
рившая, по выражению одного современника, в превосходство своего оружия
так же, «как в Евангелие»
Это слова майора Нимана, начальника тыла одной армейской г
руппировки, из его письма Людендорфу, написанного в июле 1918 года, где есть,
правда, и предупреждение, что нельзя делать ставку исключительно на воен
ную силу. См.: Schwertfeger В. Das Weltkriegsende. Gedankenueber die deutsche Kriegsfuehrung 1918. Potsdam, 1937. S. 68.
, рухнула в тартарары. Есть одно высказывание Гинденбурга, оно наст
олько же поучительно, как и трудно понимаемо, и свидетельствует, как тяже
ло умирали иллюзии нации. После признания Людендорфа, что война проигран
а, старый фельдмаршал, выступая, потребовал тем не менее от министра инос
транных дел приложить все силы, чтобы добиться аннексии лотарингских ру
дников См.: Е
уск Е. Op. cit. Bd. 1, S. 52.
. Здесь впервые проявилась та особая форма нежелания считаться с р
еальностью, с помощью которой многие Ч и их количество росло Ч спасали
сь от национальных бед и депрессии и все последующие годы вплоть до опья
няющей весны 1933 г. Эффект этого шокового перехода «от победных фанфар к на
дгробному песнопению поражения» переоценить невозможно. Отрезвляющий
удар наложил такой отпечаток на историю последующих лет, что, можно сказ
ать, её нельзя по-настоящему понять без этого события.
И с особенной силой оно поразило задумчивого, нервного ефрейтора, служив
шего в полку Листа и смотревшего на войну с точки зрения человека с круго
зором полководца. В октябре 1918 года его часть вела оборонительные бои во Ф
ландрии. В ходе этих боев англичане предприняли на Ипре в ночь с 13-го на 14-е
октября газовую атаку. Находясь на холме близ Вервика, Гитлер попал под м
ногочасовой беглый обстрел газовыми снарядами. К утру он почувствовал с
ильные боли, а когда в семь утра прибыл в штаб полка, то уже почти ничего не
видел. Несколько часов спустя он совершенно ослеп, его глаза, как он сам оп
исывал своё состояние, превратились в горячие угли. Вскоре Гитлера отпра
вили в лазарет в Пазевальке в Померании
К сожалению, история болезни Гитлера исчез
лаеще до 1933 года и с тех пор так и не обнаружена. В военных документах Гитле
ра есть только краткая запись о том, что он«пострадал от газа». Речь шла о
горчичном газе (иприте), под влиянием которого хотя и не происходит полно
й потери зрения, но наступает его сильное ухудшение, а то и утрата на какое
-то время.
.
В палатах этого лазарета царит странное возбуждение, курсируют самые не
вероятные слухи о падении монархии и близком конце войны. С характерным
для него чувством чрезмерной ответственности Гитлер боится беспорядко
в на местах, забастовок, утраты субординации. Правда, симптомы, с которыми
он сталкивается, кажутся ему «больше порождением фантазии отдельных па
рней»; странное дело, но распространённого и проявлявшегося во всём наро
де уже куда сильнее, чем во время пребывания Гитлера в Беелице, настроени
я недовольства и усталости он совершенно не замечает. В начале ноября ег
о зрение идёт на поправку, но читать газеты он пока не мог, и, рассказывают,
говорил соседям по палате, что боится, сможет ли он когда-нибудь снова рис
овать. Во всяком случае, революция оказалась для него «внезапной и неожи
данной»; в тех «нескольких молодых жидах», которые, по его словам, прибыли
не с фронта, а из одного из так называемых «лазаретов для трипперных», что
бы повесить «красные лоскуты», он тоже, таким образом, увидел всего лишь д
ействующих лиц некой спонтанной единичной акции
Hitler A. Mein Karnpf, S. 221 f.
.
Только 10 ноября до него доходит «самое отвратительное известие в моей жи
зни». Собранные лазаретным священником раненые узнают, что произошла ре
волюция, династия Гогенцоллернов свергнута и в Германии провозглашена
республика. Сдерживая рыдания, Ч так опишет Гитлер этот момент, Ч стари
к священник упомянул о заслугах правившего дома, и ни один из присутство
вавших не мог при этом удержаться от слез, А когда он начал говорить, что в
ойна проиграна и рейх отдан теперь на милость его бывшим врагам, «тут уж я
больше не выдержал. Я был просто не в силах слышать это. Все снова потемнел
о в моих глазах, и я ощупью, наугад пробрался назад в спальню, бросился на п
остель и спрятал под одеяло и подушку огнём полыхавшую голову. Я никогда
не плакал с того дня, как был на могиле матери… Но теперь я не мог удержать
ся» Ibid. S. 223.
.
Лично для Гитлера это означало новое расставание с иллюзиями, столь же в
незапное и непостижимое, как и та провалившаяся в самом начале его жизне
нного пути попытка попасть в академию. Это преувеличенное до масштабов м
ифа переживание станет одной из постоянных тем в ходе его дальнейшей кар
ьеры. Даже своё решение заняться политикой он объяснит именно им, как бы д
емонстрируя тем самым, каким упорным и настойчивым было его стремление п
одняться выше всего личного. Чуть ли не в каждой из более или менее длинны
х своих речей он с почти ритуальной регулярностью станет возвращаться к
этому и выдавать революцию именно за то событие в его жизни, которое проб
удило его, и вся историография будет следовать в этом за ним. И это бесспор
но ошеломляющее впечатление, произведённое на него неожиданным поворо
том военных событий, послужит даже поводом для предположения, что его сл
епота в октябре 1918 года имела Ч хотя бы отчасти Ч истерическое происхож
дение, да и сам Гитлер порою будет давать пищу для такого рода суждений. В
своём выступлении в феврале 1942 года перед офицерами и выпускниками офице
рских училищ он, например, говоря, что ему грозила опасность совсем ослеп
нуть, заявит, что зрение и не нужно, если оно видит лишь только мир, где пора
бощён собственный народ: «Что тут увидишь?» А весной 1944 года, уже перед лицо
м приближающегося поражения, он в состоянии подавленности скажет Альбе
рту Шпееру, что у него есть основания опасаться, как бы снова не ослепнуть
, как это было с ним в конце первой мировой войны
Свидетельство Шпеера, сде
ланное им лично автору. Гитлер сказал это при посещении больного Шпеера
в замке Клесхайм, см. также: Speer A. Erinnerungen, S. 346. Упомянутое выступление состоялось 15
февраля 1942 года, приведённый пассаж звучит в контексте так: «Что для меня м
ир, который я могу видеть своими глазами, если он угнетает, если мой собств
енный народ порабощён? Что тут увидишь?» Полностью выступление приводит
ся в кн.: Kotze H. v., Krausnick H. Op. cit. S. 287 ff.; процитированный отрывок ibidem, S. 322.
В связи с этим см. кроме того: Maser W. Fruehgeschichte, S. 127, где автор упоминает о полученной и
м от генерала Винценца Мюллера информации, согласно которой генерал фон
Бредов по заданию Шляйхера якобы выяснил, что слепота Гитлера была исклю
чительно «истерического свойства». Однако в мобилизационном списке Ги
тлер обозначен как раненый, «пострадавший от газа».
.
И одно место в «Майн кампф» тоже направлено на поддержание представлени
я, будто Гитлера пробудил от его бездумного существования некий настойч
иво звучавший в его ушах призыв: гениальности «ведь зачастую нужен один
формальный толчок…. чтобы вспыхнул её свет», Ч так звучит это там; «в мон
отонности будней часто и значительные люди имеют обыкновение казаться
незначительными и едва ли выделяться из своего окружения; но как только
к ним подступает ситуация, в которой другие опустят руки или заплутаются
, из невидного, заурядного ребёнка явственно вырастает гениальная натур
а, нередко к изумлению всех тех, кто видел его до того в мелочной суете бур
жуазной жизни… Не приди этот час испытаний, едва ли кто-нибудь подозрева
л бы, что в безусом юнце скрывается юный гений. Удар молота судьбы, опрокид
ывающий одного, натыкается вдруг у другого на сталь»
Hitler A. Mein Karnpf, S. 321.
.
Однако все подобные высказывания явно служат лишь тому, чтобы создать вп
ечатление о некоей особой цезуре призванности и с более или менее достат
очной убедительностью соединить предшествовавшие годы богемной жизни
, апатии и спячки с фазой явной гениальности и избранности. В действитель
ности же то, что пережил он в те ноябрьские дни, скорее парализовало его и
привело в растерянность: «Я знал, что всё было потеряно». Требования нена
вистного буржуазного мира по исполнению долга и соблюдению порядка, от к
оторых война оберегала его в течение четырех лет, как и проблемы выбора п
рофессии и обеспечения своего существования Ч все это вновь вплотную п
одступило к нему, а он был так же не готов к этому, как и прежде. У него не был
о ни образования, на работы, ни цели, ни жилья, ни близкого человека. И в том
припадке отчаяния, которым он, уткнувшись в подушку, реагировал на извес
тие о поражении и революции, проявилось не столько чувство национальной,
сколько индивидуальной потерянности.
Ведь конец войны нежданно-негаданно лишал ефрейтора Гитлера той роли, к
оторую он на этой войне обрёл, и родину он терял тогда, когда ему сказали, ч
то он может теперь туда вернуться. В растерянности наблюдает он, как слов
но по какому-то тайному знаку рушится дисциплина, составлявшая славу эт
ой армии, и у камерадов, людей вокруг него, нет теперь иных потребностей, к
ак сбросить с плеч ставший вдруг невыносимым груз четырех лет, положить
конец всему этому, вернуться домой и не прятать больше страхи и унижения
солдатского бытия за патриотическими формулировками и позами воинов: «
Итак, всё было напрасным. Напрасными были все эти жертвы и лишения, напрас
ными Ч голод и жажда в течение иной раз нескольких месяцев, зряшными Ч ч
асы, когда мы, охваченные цепкими лапами смертельного страха, всё-таки вы
полняли свой долг, и напрасной оказалась смерть миллионов, которые погиб
ли при этом»
Ibid.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56