» или там «Руки вверх!». К тому же страж закона представлял собой крепко сбитого, уверенного в себе мужчину моего роста, предпенсионного возраста, но бодрого и подтянутого. Он оглядел нас, постарался незаметно облегченно выдохнуть и убрать какой-то предмет в притороченный к его ремню чехол. По тому, как обеспокоенно девочки следили за его движениями, я догадался, что этот предмет не являлся ни цветиком-семицветиком, ни палочкой-выручалочкой. После того как угрожающее нам нечто заняло свое место и для надежности было защелкнуто на кнопку, милиционер снова посмотрел на нас. Затем, как и ранее на лужайке, почесал в затылке и спросил:
– Вы тут одни?
Девочки, опешившие от глубины этого вопроса, молчали. Затем Даша начала тихо бормотать:
– Мы тут не одни, а втроем с Александром Игнатьевичем, нашим куратором. А то, что без разрешения к нему пришли, так нам давно обещали, вот мы и решили проведать его после ужасной травмы. А предупреждать никого не стали, чтобы…
И все в таком же стиле. Услышав эту тираду, я даже немного воспрянул духом. Я ведь раньше думал, что сестрицы только меня не слушаются, а оказывается, это их обычное состояние. Но все-таки они хорошие, даже без разрешения меня навестить пришли, а то как же я после травмы… Стоп, какой травмы? Ужасной? Так, может, я при смерти? С другой стороны, не могут же девочки быть такими бессердечными, чтобы сигать по телу своего умирающего куратора. А может, у меня бред? Точно, ну ведь подозревал же, что не может быть комната такого отвратительного цвета!
Тем временем под непрекращающееся бормотание сестер майор (надо же, сколько мне чести!) оглядел комнату, скривился, что позволило мне усомниться в вынесенном самому себе диагнозе, удрученно на меня посмотрел, словно декоратором этой гадости был я, и, пододвинув к себе стульчик, спросил:
– Александр Игнатьевич, можно присесть? Дело в том, что у нас к вам серьезный разговор.
Едва он это произнес, как в комнате что-то изменилось. Сначала я решил, что это магический номер, нацеленный подчеркнуть всю важность момента, но потом понял, что просто девочки, понявшие, что пришли не по их души, как по команде перестали бубнить, закрыв рты, но компенсировали это действие раскрыванием ушей на всю возможную ширину. Они постарались незаметно сдвинуться в сторону так, чтобы не находиться на линии «куратор – милиционер», в надежде, что про них забудут и вследствие этого они будут в курсе событий.
Я прочистил горло, встал с кровати и галантно предложил присаживаться. Но как раз с этим произошла заминка, так как я теперь стоял. И поскольку в комнате Барби больше мебели не было, если бы он присел на стул, мне бы пришлось сесть на кровать, а в таких условиях разговор носил бы несколько фривольный характер. Поэтому он отставил стул, покосился на девочек, которые мгновенно напряглись, готовые отстаивать свое право присутствовать при разговоре представителя власти их Школы с их куратором. Я был уверен, что, если им откажут в таком пустяке, сестры потребуют, чтобы я за них вступился, так как я вообще нахожусь здесь исключительно благодаря их стараниям. Но, неблагодарный, я решение этого вопроса был намерен оставить за майором, как более компетентным, поэтому даже немного расслабился.
Милиционер еще раз взглянул на близняшек, вздохнул и спросил:
– Александр Игнатьевич, как вы себя чувствуете?
Вопрос уже сам по себе вызвал у меня беспокойство, так как почти всегда означает, что у того, к кому он обращен, либо уже что-то случилось со здоровьем, либо вот-вот случится. Вооруженный этой усвоенной за годы жизни мудростью, я не стал делать скоропалительных выводов, а внимательно прислушался к своим ощущениям. Мысленно ощупав себя с головы до ног, я не нашел никаких поводов для беспокойства, только давали о себе знать оттоптанные коленками девочек бока, да немного ныла спина ввиду чрезвычайной мягкости матраса кровати. Но на всякий случай я решил уточнить:
– Вроде нормально, а в чем дело-то?
Майор внимательно на меня посмотрел, протянул руку к затылку, но, заметив мой взгляд, остановил ее, осуждающе на нее взглянул, для надежности спрятал за спину и ответил:
– После того как вы перехватили у нападающего команды Школы мяч, что позволило вашим коллегам одержать победу в матче…
Тут я его бессовестно перебил, заорав что-то восторженно-торжествующее и вскинув руки вверх, отчего мой визитер снова скривился. Определенно либо ему не нравились мои манеры, либо он не являлся болельщиком нашей команды. Настала моя очередь трепать девчонок, которые не испытывали никакого энтузиазма по этому поводу, ввиду того что они уже знали результат матча или из-за банальной ревности, что их появление (в силу обстоятельств) вызвало у меня меньший ажиотаж. Когда мои безумные пляски уже достаточно утомили официальное лицо, оно громким кашлем привлекло к себе мое внимание и, вложив максимум сарказма в голос, вопросило:
– Александр Игнатьевич, не будете ли вы так любезны уделить немного внимания скромному работнику правопорядка?
Я, минуту назад торжествующий по поводу успехов нашей команды, недовольно насупился, обиделся и продолжил в том же духе:
– Ну если так будет угодно вашей милости. – При этом я, замороченный обстановкой, внезапным появлением девчонок, а затем и милиции, выпрямился в струнку и отвесил изящный поклон.
А что они в самом деле? Я прибыл сюда по приглашению, заверенному руководством Школы, как указывалось в нем, «за особые заслуги», а со мной обращаются, словно с преступником, – ограничивают свободу передвижения, не дают свиданок, допрашивают. Продолжая злиться, я выпрямился, заложил руки за спину и снова съязвил:
– Не при делах я, начальник!
«Начальник» остолбенел, я тоже, поняв, что перегнул палку. Но злость не позволяла мне извиниться, хотя перед глазами снова забрезжили картины темных казематов. Девочки, ошарашенные моим бунтарским поведением, открыли рты, да так, с открытыми ртами, и шагнули и своими тщедушными фигурками заслонили меня от представителя власти. Я попытался отодвинуть их, но они упирались и недовольно на меня шипели. Наша возня продолжалась с пару минут, когда майор громко вздохнул, взял-таки стульчик, оседлал его, положив локти на спинку, и уселся, подперев голову руками. Когда он закрыл лицо ладонями, мы успокоились и решили: либо дело действительно серьезное, либо наша троица вконец утомила милиционера.
Я обошел девчонок, сел напротив него на кровать, благо что второй спинки не было, и попробовал вернуть разговор в позитивное русло:
– Извините, просто я сегодня что-то сам не свой.
Майор приподнялся с места, протянул мне руку для пожатия и сказал:
– Давайте начнем сначала. Майор местного отделения милиции Серегин, глава образованного вчера отдела по борьбе с преступностью.
Ничего себе новости! Это значит, что до вчерашнего дня преступности здесь не наблюдалось. И надо же, именно я первый из свидетелей (подозреваемых), к кому он обратился. Велика честь, только чем мне это обернется? Я тоже привстал, пожал его руку и всем своим видом выразил готовность слушать. Он, убедившись, что больше никаких эксцессов не предвидится, снял наконец многострадальную фуражку и заговорил:
– Дело в том, Александр Игнатьевич, что вопрос о вашем здоровье я задал неспроста. Вы помните, что с вами вчера случилось?
Я попытался вспомнить. Что со мной случилось – отнял мяч у Грегора, он, скорее всего, обиделся, всего-то делов. Поэтому я ответил:
– Играли в футбол, передал пас, потом споткнулся, упал, потерял сознание.
В голове вертелось продолжение: «очнулся – гипс», но я решил не провоцировать товарища майора цитатами из советских комедий. Однако простодушная физиономия Семена Семеныча все равно появилась перед глазами, заставив меня разулыбаться.
– Напрасно вы веселитесь, Александр Игнатьевич, – заметил мое веселье майор Серегин и принял максимально возможный официальный вид, для чего даже снова надел фуражку. – Вчера на сороковой минуте второго тайма товарищеского матча между командами преподавателей и кураторов на вашу жизнь было совершено покушение, в результате которого вам были нанесены травмы, не совместимые с жизнью.
Моя улыбка медленно погасла, превратившись в какую-то жалостливую гримасу. То есть как несовместимые с жизнью, я что, умер? Когда? Я что, на небесах? И девочки на небесах? Вот и объяснение безумному цвету комнаты. А майор тоже мертвый? Мертвый, даже в фуражке? Не может быть! Я обратился за поддержкой к девочкам, но они только виновато опустили глаза. Я зажал голову руками, гадая, как же так случилось, что мой молодой, крепкий организм не совмещается с жизнью и при этом так прекрасно себя чувствует. Погоревав в молчании еще минуту, я с интонациями человека, которому только что сообщили о гибели самого лучшего друга (что в действительности не очень отличалось от реального положения дел), спросил:
– Как это произошло?
Серегин, почему-то не ожидавший, что я окажусь столь впечатлительным из-за такого пустяка, как моя безвременная смерть, с сомнением на меня посмотрел и довольно бестактно ответил:
– Как-как? Ну порвал вас Грегор, так это все в прошлом, по этому поводу волноваться как раз и незачем.
Вскинувшись, я уже хотел разразиться пламенной речью о бесчувственности персонала Школы, считающего, что для простого смертного такой факт, как принудительное расставание с наполненной самыми радужными надеждами жизнью ничего не значит, как опешивший от промелькнувшего в моем взгляде неистовства майор, немного отодвинувшись, поспешно добавил:
– Вы не волнуйтесь. Действительно, на вас было совершено покушение, но персонал медицинской службы Школы через несколько минут вернул вас к жизни, заодно залечив и остальные мелкие недуги. Я не очень-то в этом понимаю, но ваша спина может болеть еще пару суток. Врачи просят извинения, но просят учитывать серьезность раны, так как Грегор просто содрал с вашей спины кожу вместе с мясом… извините, с мышечной тканью.
Я замер, забыв опустить вскинутую к небесам руку, Представив свое окровавленное тело, лежащее без чувств на зеленой траве, словно вскрытая консервная банка, я прикрыл глаза и подумал, не упасть ли мне в обморок от такого известия. Серегин, не спуская с меня взгляда, беспокойно заерзал. Так как тело совершенно не хотело расставаться с сознанием, я медленно опустил руку и снова прислушался к своим ощущениям, явив этим какую-то замысловатую фигуру. Сзади подошли девочки и, успокаивая, начали гладить меня по голове. Из-за того что разница в росте была довольно значительной, они перестали кряхтеть, стоя на цыпочках, и залезли на кровать. Амплитуда и сила поглаживаний увеличилась до такой степени, что под их руками я снова сел и произнес:
– А зачем тогда все это? Про раны, несовместимые с жизнью, официальность эта?
Майор заметно оживился.
– А как вы хотели? Тут действительно серьезное преступление, а вы все скачете, будто в сказку попали. А оборотень Грегор, нарушивший закон, на свободе и, возможно, так и не смирившись со своим поражением, захочет вам отомстить, так сказать, окончательно. Поэтому для вашего же блага мы бы рекомендовали вам в ближайшее время покинуть территорию Школы. Ваши коллеги, участвовавшие в игре, кстати, уже отправлены домой. Честно говоря, я бы и вас отправил немедленно, со всеми почестями, конечно, но руководство Школы пока не поддерживаетэто предложение. Они пребывают в уверенности, что вам надо еще немного подлечиться в условиях здешнего климата и что Грегор уже покинул территорию и прячется где-нибудь за границей. Кроме того, на вас наложено охранное заклинание, но в любом случае я бы не рекомендовал вам разгуливать в одиночестве.
– Да не будет он в одиночестве, мы за ним присмотрим, – вступили девочки в разговор, планируя взять надо мной шефство и нисколько не беспокоясь о серьезности грозящей мне опасности.
Не дожидаясь положительного ответа, они теребили меня за руки, заглядывали в глаза, из-за чего часто стукались головами, и наперебой предлагали многочисленные развлечения, которые они вполне могут мне организовать. Из поднявшегося шума я смог выделить фразы: «у него такая шерстка мягкая», «самый настоящий супермаркет», «пирожные – объедение». Серегин поморщился при радостных воплях моих подопечных, вздохнул, посмотрел на меня и промолчал. В его взгляде явственно читалось, что на моем месте он с удовольствием бы поменял шумную компанию сестер на оборотня Грегора, даже невзирая на возможность получения ран, не совместимых с жизнью. Продолжая морщиться, он встал, подошел к двери и сказал:
– Александр Игнатьевич, вы вольны поступать как знаете, но будьте хотя бы аккуратны.
И, поправив фуражку, он вышел в коридор, а я, все еще мотаясь из стороны в сторону, словно тряпичная кукла, пытался сообразить, как мне поступить. В конце концов, вспомнив, что утро вечера мудренее, я решил перенести окончательное решение на потом, тем более что утро уже прошло, а вечер, судя по пословице, не такой уж умный парень.
Когда девочки уже порядком утомились и, тяжело дыша, уселись на кровать, я спросил:
– Ну и что тут у вас происходит?
Сестры встрепенулись и, забыв про усталость, вызванной перетягиванием меня, затараторили:
– Саш, ты не представляешь, что было, что было!.. Мы сидим футбол смотрим, ты мяч отдал, нападающий его к воротам повел, удар, го-о-ол! – И Варя замолчала, захлопав глазами.
– Александр Игнатьевич, дело в том, что все за мячом следили, так что особо никто момента нападения и не увидел. Только когда наши друг друга поздравлять кинулись, то и заметили, что вы на траве лежите, а Грегор постепенно снова в человека превращается. Омерзительное зрелище, мало того что он голый оказался, так еще и волосатый весь. Ну он увидел, что на него все смотрят, прорычал что-то и бежать кинулся. Все так растеряны были, что удержать его никто не попытался. А когда в себя пришли, врачи на Поле выбежали, ну а куда оборотень делся, никто и не заметил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40