Иначе вернется и начнет зудеть. “А ты ни черта для нашего отдела не делаешь, а ты ленивый, как холодец в холодильнике…”. И все такое прочее. Может и силу применить.— Леша! Да брось ты веник. Иди сюда. Быстро.— Ну что?Слишком близко не подхожу. Рассматриваю бледное лицо товарища по кабинету издалека. Совсем не обязательно заглядывать в зеркало человеческой души, чтобы понять, что у кого-то слишком не очень хорошее настроение.— Ты только не волнуйся, Лесик. Дело в том… Правда… Дело в том, что там ничего нет.“Там” — это за дверью. Машка ее даже ногой подпирает. Непонятно только, зачем подпирать, если там ничего нет.— Ничего нет только в черной дыре, да и то это спорное мнение, — возражаю я.Мария, не слушая рассуждений напарника, заметьте, старшего по званию, приоткрывает перед моим носом дверь.— Доигрались. Елки-моталки!Конечно, я произнес другие слова, но учительница русского языка, которая учила меня наукам в средней школе, научила выражаться культурно. Есть там что или нет там ничего.— Окончательно доигрались.Баобабова нигде специально не училась, но тоже имеет гражданскую совесть.Из дверей нашего кабинета хорошо просматривается до самого горизонта голая земля. Нет города, нет родного отделения. Не найти, сколько ни смотри, оставленной пустой бутылки или брошенного окурка. Не видно даже капитана Угробова. Только пустыня.— Ущипни меня.— Я тебя лучше пристрелю. — Баобабова вытаскивает пистолет и приставляет к моему виску. — Чтоб не мучился. А потом себя.— Лучше наоборот, — отвожу ствол в сторону. Склоняюсь, подбираю у самого порога кусок грунта. — Жирная и плодородная. Сколько здесь пшеницы можно было бы вырастить.Баобабова сильным ударом выбивает из моей руки влажную грязь.— Не трогай. Улики нельзя трогать без перчаток. Вызовем следователей, они разберутся.— Кого вызовем? — нервно усмехаюсь.Машка понимает, что сморозила глупость, но вида не показывает.— Предлагаю идти в глубь континента. Рано или поздно выйдем к жилью. Должен же был кто-то остаться после… Леш, а можно назвать данное природное образование техногенной катастрофой?— Называй. — Мне все равно, как будет названа земляная пустыня. — Не думаю, что нам стоит куда-то идти. Мы одни в этом мире. Одни. И никто нам не поможет.— Ой, Леша, только не начинай ныть. Исчезновение восьмого отделения — еще не повод впадать в панику. Представь, что исчез не окружающий тебя мир, а мы исчезли для окружающего нас мира.Машка даже сама удивляется тому, как умно выражается. Про меня и говорить нечего. Я привык, что напарница больше работает пистолетами.— Подумать надо, — я тоже могу умно выражаться, когда прижмет. Прикрываю дверь, оборачиваюсь.— Доигрались!Понятно, что произносим мы с Машкой одновременно совсем другое слово. Иногда, как это бывает у настоящих напарников, наши нехорошие мысли работают параллельно.Кабинет, ранее напоминавший расположенную за окном свалку, чист. Ни соринки, ни щепочки, ни кусочка пепла. Вымели подчистую. Только в самом центре комнаты на голом полу лежит зеленое надкусанное яблоко.— Узнаешь штуку?— Думаешь, та самая штука, что Безголовый на прощание оставил?— А мы думали — граната.— Это ты думала, а я знал. Хороший подарок. Мы когда в последний раз обедали?— Не двигайся, — шепчет Баобабова. Расстегивает косметичку и извлекает из бездонной тары капитанский бинокль. Долго стоит, производя исследования. — Кажется, оно шевелится.— Налицо явная агрессивность?— Ты у него спроси. И про обеды забудь.Яблоко, мелко вибрируя, начинает кататься по полу, с каждым разом увеличивая радиус действия. И это нам не нравится.— На. Держи, — Машка одной рукой вынимает из косметички саперную лопатку, — если станет рыпаться, пристукни.Саперная лопатка в умелых руках старшего лейтенанта милиции — грозное оружие. Улика чуть сбавляет скорость, но подбрасывает нам новую неожиданность. Там, где прокатилось яблоко, пол становится черным, гладким и блестящим. А яблочко катится все дальше. Надкусанный фрукт останавливается только тогда, когда черное пятно на полу становится прямоугольным и достаточно большим, чтобы его не спутать ни с каким другим черным пятном.— Лешка, я знаю, что это. Идеально плоский экран.Баобабова угадывает на сто процентов. Остановившееся яблоко подпрыгивает на месте, шмякается о черную поверхность и превращается в золотистые буковки.— Витязь, — по слогам читает Машка.— Белорусской сборки, — догадываюсь я.Плоский экран, услышав наши слова, вспыхивает и показывает первую цветную картинку. Городскую свалку, на которой несколько бульдозеров раскатывают горы мусора. Воронье кружит вокруг работающих машин, высматривая добычу.— Родина, — всхлипывает прапорщик.Экран коротко вспыхивает. Теперь мы видим коридор восьмого отделения. Мимо проходят люди, они что-то говорят, но мы ничего не слышим. Изображение без звука, но с теткой дублершей в низу экрана. Появляется капитан Угробов. Останавливается перед нами и начинает махать руками, интенсивно раскрывая при этом рот.Баобабова, заикаясь от волнения, переводит слова начальства:— Говорит, что еще три трупа обнаружили. Говорит, что мы бездельники. Говорит, что, несмотря на наши заслуги перед обществом, отгулов нам не видать, как потерявшим собственные головы.— Товарищ капитан! — бросаюсь вперед, чтобы отстоять честь мундира, но Баобабова вовремя перехватывает меня.— Смотри, новое кино.Последняя кинолента самая интересная. Неизвестный киномеханик показывает нам события, ранее описанные на листах, которые прислал Садовник. Кладбище, кресты, черная плита, поклонники и кумиры, вылезающие из треснувшего экрана. Все настолько реально, что я чувствую искреннюю зависть к режиссеру, снявшему несомненный бестселлер.— Ой, Лесик, глянь-ка!Сцена массового убийства на кладбище пропадает, и на экране появляются знакомые плечи Безголового. Внизу экрана сидит девушка. Плечи вздрагивают, а девушка поднимает правую руку с загнутым пальцем.“Кто?”Экран гаснет, черное стекло лопается на миллионы осколков и исчезает, просачиваясь сквозь пол.— Я больше этого не вынесу. Почему он к тебе пристает с дурацким вопросом?— К нам.— Все равно, это выше моих сил. Лучше умереть сейчас, чем всю оставшуюся жизнь видеть перед глазами этого урода.В доказательство серьезности своих намерений Машка достает из косметички веревку с мылом, дотягивается до крюка, где некогда болталась лампочка, и сооружает средневековую виселицу. Опробовать приспособление предлагает мне. Отказываюсь, вызывая тем самым приступ гнева. Машка на взводе. Набрасывается на меня, демонстрируя плохие нервы и мертвую хватку.— Это все из-за тебя! Ты во всем виноват. По подземным переходам гулять вздумалось! Вот теперь и расхлебывай!Объясняю, как могу, что моей вины в происходящем нет. Никто не заставлял Баобабову брить себе голову. Была бы как все нормальные прапорщики, с волосами, может, и беды не случилось. И не попали бы мы в глухомань, из которой никогда не выбраться. А еще говорю, что самое лучшее, что мы можем сделать, так это уснуть, увидеть сны и проснуться уже в нормальном, привычном для нас мире.— Все будет удовлетворительно, — я даже сам верю в то, что говорю.Машка всхлипывает, но соглашается.За окнами комнаты наступает ночь. Это странно. В мире, где ничего нет, кроме коробки с двумя сотрудниками никому не нужного отдела, присутствие смены дня и ночи более чем удивительно. Потемки наступают так стремительно, что мы с Баобабовой на некоторое время теряем друг друга из виду. Приходится ориентироваться по голосу. Вдвоем в темном кабинете не так страшно. Забыты обиды, забыты претензии. Мы из одного отдела и одни в целом мире.Мы ни о чем не говорим. Зачем слова, когда и так понятно — наше положение отвратительно. Хуже, чем тогда, в тайге, на секретном предприятии с исчезнувшим персоналом. Перспективы выбраться — никакой.Засыпаю под сопение Баобабовой. Бронежилет не подушка, но хоть что-то. Снятся какие-то кошмары. Бегу, прячусь, дерусь. Все в вате, все в тревоге. Иногда слышу чей-то смех. Не разобрать, то ли Баобабова рядом с ума сходит, то ли во сне приходит Безголовый полюбоваться на дело рук своих.Сон исчезает постепенно. Чувствую, как меня слегка покачивает. Из ватной тишины продирается стук железнодорожных колес. Тук-тук. Тук-тук. Тыг-дым, дым-дым. Мир и покой.Открываю глаза, поворачиваюсь на бок.Я в купе поезда. На верхней полке. В грязном окне проносятся деревья. Реже — маленькие домики станционных смотрителей. Унылые деревни с неторопливыми фигурками людей проплывают Ноевыми ковчегами. Утреннее солнце радостно пялится на мир, заливая золотистым светом все, что попадается на пути. Даже тучи пылинок, летающих в купе.На соседней полке, смешно запрокинув голову, посапывает Машка. Маша! Маша Баобабова. Лучший напарник из всех напарников. Вчера хотела меня подвесить в петле, но вовремя одумалась. И правильно сделала. Иначе сидела бы до сих пор в пустом кабинете, а не дрыхла в уютном и безопасном купе под тремя одеялами.Свешиваюсь с полки. Удивление еще не закончилось.Под полкой Баобабовой, завернувшись в простыню, отвернулся к стенке капитан Угробов. Из-под простыни трогательно торчит серый носок с выглядывающим наружу большим пальцем. Молодец капитан. Сам замерзай, а подчиненных прапорщиков одеялами согревай.— Проснулся, лейтенант?Подо мной шевелюра Садовника. Склонился над столом и нарезает тоненькими ломтиками сало. По купе разлетается запах жареной курицы, соленых огурцов и печеной картошки.—Вы?— А кого бы ты хотел увидеть? Садовник смеется и смотрит на меня. Но свет старательно избегает его лица. Только размытое пятно, в котором невозможно ничего разобрать. Замечаю на столе, рядом с очищенными яйцами, букет живых ромашек.— А вас Баобабова на месте пристрелить обещала. Не боитесь? — спрыгиваю с полки, осторожно, стараясь не потревожить сон капитана, пристраиваюсь напротив Садовника. Всматриваюсь, пытаясь все же различить черты лица. Нет, ничего не получается.Садовник смеется. Тихо и беззлобно, продолжая шинковать сало.— За что же меня пристреливать, лейтенант? За то, что я вас вытащил из весьма неприветливого места?Дверь купе отъезжает в сторону. Просовывается лицо проводника. Он чем-то смахивает на нашего генерала. Такой же пожилой, но не желающий уходить на пенсию.— Через час прибываем, товарищи. Поторопитесь с завтраками. И бельишко сдать не забудьте. Если нужны билетики, прошу ко мне в купе.Звякает ложка в пустом стакане. Чувствую, как хочется пить. Но на столе нет ничего, что может утолить жажду молодого лейтенанта.— Чайку можно?Но проводник уже скрылся.— В отделении напьетесь, — говорит Садовник, пододвигая газету с разложенными на ней куриными ножками.Такая постановка вопроса меня не устраивает. Как-то сразу приходят воспоминания вчерашнего дня. Пустой кабинет отдела “Пи”, пустынная грязь за окном. Психи Баобабовой и телевизор “Витязь” из яблока.— Ждете от меня объяснений? — Садовник аккуратно отряхивает руки, укладывает их перед собой и смотрит на меня. В смысле, мне только кажется, что смотрит. А может, и не смотрит. Я же не вижу его лица.Запихиваю в рот яйцо. Целиком. После голодного дня только так можно почувствовать себя человеком. Соль можно прямо в рот. И кусочек сала. Почему ученые до сих пор не вывели свиноматок, несущих вкрутую соленые куриные яйца?— Объяснения, это хорошо, — прожевав первую порцию, говорю я. — Куда это мы едем? А самое главное, откуда?— Едем домой. — Садовник тщательно выбирает из букета ромашку. Долго прицеливается, прежде чем оторвать первый лепесток. — А вот откуда… Я тоже не прочь узнать ответ.— Вы нас вытащили, вам и ответ держать. Мы вроде в своем кабинете на пашне были. До самого горизонта.— Не знаю, не знаю. — Стопка лепестков растет. — Одно могу сказать точно. Едем мы из Владивостока.— Чего? — давлюсь яйцом. Ну их к черту, свиноматок!— Вы не ослышались, лейтенант. Именно из Владивостока.— И чего мы там потеряли? — Глупые вопросы иногда свойственно задавать умным лейтенантам, ошарашенным неожиданной новостью.За спиной ворочается капитан Угробов.— А, Пономарев?! С возвращением. Как служилось?Капитан ловко перекидывает через меня ноги, присаживается и обнимает меня за плечо.— Он ничего еще не знает, — говорит Садовник, отрывая лепестки.— Да ну? — удивляется капитан. — Совсем ни хрена не помнишь, Пономарев?— Трансформация подсознания, — мудрено замечает Садовник. — Полное забытье со следами остаточной рефлексии.На душе становится нехорошо.С верхней полки свешивается голова разбуженной Баобабовой. Довольное и родное лицо.— Не слушай их, Лесик. Они сейчас такого наговорят, что потом самому захочется в психушку лечь. Вместо Садовника.— Прапорщик! — строго говорит человек без лица.— А вы меня не пугайте! — Баобабова взрывается неожиданно и сильно. Спрыгивает вниз, нависает над притихшим Садовником: — Мы пуганые. Я таких, как вы, четыре года назад с одного выстрела утихомиривала.Общими усилиями успокаиваем Баобабову. Капитан, знаток человеческих душ и Уголовного кодекса, сует Машке пистолет новейшей конструкции. Только так можно занять любопытного, но очень нервного прапорщика. Пока Машка изучает конструкцию пушки, стреляя в раскрытое окно по километровым столбам, капитан и Садовник в самых общих чертах объясняют ситуацию. А она, следует отметить, не совсем обычная.По словам попутчиков выходит совсем странная история.Два месяца назад сотрудники отдела “Подозрительной информации” старший лейтенант Пономарев и прапорщик Баобабова не вышли на работу. Вернее сказать, вышли, но никто их не видел. Не мог видеть. Лично капитан Угробов, не раз и не два посещавший отдел “Пи”, слышал в совершенно пустом кабинете странные голоса, которые эксперты, после многократного прослушивания записей, определили как голоса сотрудников отдела “Пи”. Также экспертами были отмечены многократные самопроизвольные передвижения различных предметов:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52