Спустя минуту Казик спал — счастливо спал сном человека, который славно поработал.
А назавтра Казик сделал звонок из поселка. Дело, в общем-то, обычное — ну, надо человеку позвонить. Едва дождался Казик своего — «Ленинград заказывали? В кабинку номер…». Как наркоша, готовящий шприц, торопливо, судорожно вцепился Казик в трубку. Он сделал дело. Он — заработал.
— Это вы, шеф? Я восьмой…
— Казимир? Как ты там? Вещь у тебя?
— Шеф, меня чуть не убили! Я вызвал черта, а он — европеец! Тут такие были! В сто раз страшнее нашего! Нас чуть не прикончили! Я тут в экспедиции, на том же озере, недалеко…
— Ты хочешь сказать, что вещь не у тебя и ты не знаешь, где ее искать? Я правильно понял?
— Шеф, я нашел, у кого вещь! Вещь взяли четверо, они принесли в жертву пятого! Вещь у археолога Курбатова! У меня есть его адрес!
— У Курбатова?
Голос шефа дрогнул… Или это опять показалось?
— У Курбатова! У меня есть адрес! И его, и других, из той же компании…
— Ты можешь дать мне адреса?
Да, голос шефа изменился. Теперь он говорил подчеркнуто спокойно, властно.
И Казик опять сделал глупость. Он еще мог спастись, еще мог выйти живым из этой истории, но вместо того, чтобы продиктовать адреса, пообещать приехать к октябрю и больше не докучать шефу. Казик поступил совсем по-дурацки.
— Нет-нет, шеф! — истошно вопил глупый Казик. — Мы с вами должны расплатиться! У меня адреса, я отдам! Пришлите за мной человека! Я на озере Туим, в экспедиции! Я приезжаю в Ленинград, и мы сразу меняемся — я вам адреса, вы мне деньги!
С полминуты телефон молчал.
— Хорошо. Я высылаю человека. Где Михаил?
— Он уехал! Он увидел… ну, тех, кто появился… Он испугался и уехал!
— Так. Сегодня выезжает человек. Жди его через пять дней, потому что он поедет очень быстро. Так ты говоришь, вещь у Курбатова? А как вещь попала к Курбатову?
— Курбатовых двое! Из Ленинграда и из Ростова-на-Дону! И с ними еще двое красноярских!
— Хорошо, жди человека. Он сам тебя найдет. До связи!
— До связи, шеф!
Что касается наших героев, то для них эта история не кончилась… но продолжалась уже совсем в других местах. Потому что Володя объяснил, что должен опять ехать в Петербург, по делам наследства деда, и они с Васей поездом уехали в Москву, а оттуда сразу в Ленинград. Бушкин посоветовал поезд, чтобы Василию не надо было лишний раз показывать паспорт. Наверное, он и надежен, а все же не ровен час… И вечером того же дня братья ехали в плацкарте — других билетов летом не было, хорошо хоть были эти. Машину он пока отдал Михалычу — пусть осенью отправит на платформе.
Михалыч с Бушкиным тоже уехали — только в Красноярск. Какие выводы сделал Михалыч из этого всего, история умалчивает. А вот Сергеич написал еще одну книжку, «Пиранья на машине времени».
А для других, также зацепленных кольцом, события также не кончились.
Утром того самого дня, в первых лучах которого Казик беседовал с Минеем, произошли два важнейших события, имеющих прямое отношение к героям нашей глубоко правдивой повести.
Первое событие состояло в том, что в Пулковском аэропорту по трапу взошел неприметный, скромный человек в кепочке и кожаной куртке. Человек этот, улыбчивый и тихий, трудился на одном предприятии в должности метролога — есть такая важная, но очень неприметная должность, требующая в основном проверять соответствие изделий существующим государственным стандартам. Молодой человек летел в Красноярск, в командировку по делам своего завода, и на другой, на красноярский завод. В Красноярске у него жил родственник — в частном доме, на окраине, и нет ничего естественнее, чем остановиться у него. У родственника была машина, и они в первую же субботу решили поехать на рыбалку.
Какое отношение это имеет к нашим героям? А то, что рыбачили родственники на озере Туим, и что именно с их появлением из лагеря исчез Казик Кастратьевский. Правда, и до Красноярска Казик не доехал, и конец его был неприятен. Потому что умирал он в костре, который родственники постепенно передвигали все выше и выше — от пяток к коленям и бедрам. Они задавали Казику только один вопрос. Только очень простой вопрос: «Где адреса?» Они не вступали в беседы, не отвечали на вопросы, не вели переговоры. Они спрашивали: «Где адреса?» — и только.
Казик понимал, что происходит, и держался до самого последнего. Он знал, что у него нет другого выхода.
Но когда огонь передвинули выше обугленных колен, Казик сказал, где адреса. И они проверили, убедились, что это адреса, обсудили ситуацию, после чего размозжили Казику голову топором и уехали в Красноярск.
Потому что кроме того, что улыбчивый молодой человек был метрологом, он еще выполнял некоторые задания другого, и тоже улыбчивого человека, только пожилого, и не метролога, а директора магазина. А этот человек, в свою очередь, имел папу, который состоял когда-то в ложе Астрального Света. И когда Миней Израилевич просил о чем-то этого пожилого улыбчивого человека, тот не был в силах отказать.
А молодой человек, вернувшийся из командировки в Красноярск, совершенно ничего не знал. Ни кто такой Казик, ни кто такой Миней, ни что за адреса и кому они нужны и для чего. Этот молодой человек и жил еще на белом свете, потому что всегда хорошо выполнял все задания и никогда ни о чем не спрашивал. И в этот раз молодой человек отдал привезенные адреса, ушел… и спустя несколько дней он уже не помнил ничего ни о Кастратьевском, ни об озере Туим, ни о грязной бумажке с адресами… Были новые задания и новые проблемы.
Второе важное событие состояло в том, что Виктор Бутаманов, каган племени хягас, с высоты холма озирал соплеменную степь. По степи, охватывая долину от края до края, сплошь ехали гяньгуни. В движении по степи их группы разъезжались и съезжались, и было очевидно, что вот скоро, вот почти сейчас эта лава двинется, придет в согласное движение, помчится всем весом и людей, и коней.
А за спиной кагана молча стояла такая же орда на конях, тысячи и тысячи людей. Каган обернулся, опершись о луку седла, еще раз оглядел своих. Скоро нужно будет приводить их в движение — чтобы встретить их удар своим ударом. Чтобы люди и кони сшиблись, одинаково калеча и сметая с лица земли и тех, и других, и чтобы у тех не оказалось преимущества перед своими.
Каган был уверен в себе, уверен в войске и в оружии. Особенно — в оружии, потому что не зря же этот каган в своей другой, закончившейся жизни, в жизни, которая еще только когда-то начнется… не зря же он таскал сабли по всем музеям, всем запасникам и в Абакане, и в Минусинске. Да что музеям! Все казацкие шашки, все холодное оружие Первой мировой, Гражданской войны, все выгреб Виктор Бутаманов. Решительно все, что сумел.
И еще в одном мог быть уверен каган — в том, что все кончится хорошо. Уж он-то знал, чем все должно будет закончиться.
Оглянувшись на войско, в тысячный раз убедившись в его готовности, каган, как отметили самые старые и дотошные, протянул… какое-то неуловимое мгновение, но протянул перед тем, как поднять руку, крикнуть, первым тронуть коня. Что поделать, каган был неопытный…
Много раз потом, сбивая войско ли, отряд ли в сто сабель перед боем, каган не будет колебаться, и ему простят эту задержку.
Простят и то, что иногда великий каган будет плакать и говорить на не известном никому языке ничего не значащие слова. Чаще всего это будет слово «Майя».
Каган пройдет великий, светлый путь, украшенный великими победами и памятными стелами в их честь. Необычайно славный путь, отмеченный брошенными в степи трупами, горящими кочевьями, топотом угнанных табунов и блеяньем украденных отар. Ему будет обеспечена благодарная память народа и огромный, очень красочный склеп. Весь народ будет оплакивать великого кагана. Вой жертвенных собак, ржание падающих под ударами жрецов коней будут заполнять собой Вселенную и будут слышны на полдня пути.
Еще одним человеком, которого коснулась эта история, стала девушка по имени Майя. Проснувшись с то самое утро, Майя Бутаманова испытала какое-то странное состояние. Почему-то она точно знала, что с отцом что-то произошло, что ему угрожает опасность.
Впрочем, отец написал Майе письмо… Длинное, подробное письмо, не оставлявшее сомнений. Содержание письма было так невероятно, что могло быть только два варианта — или с отцом все-таки случилась беда, и частью этой беды стало повреждение в уме. И тогда Майя никогда больше не увидит папу, потому что его убили, заставив или обманом принудив написать письмо.
Или Майя все равно никогда не увидит папу, и это печально… но в этом случае его судьба удивительна, а путь светел и непостижим и должен вселять в дочку гордость и благоговение.
Майя была девочка умная и достаточно реалистичная. В письме назывались люди, которые могут подтвердить папины слова… И Майя обратилась к ним и даже сопоставила рассказы. Но все было так невероятно, что недоверие продолжало жить в сознании Майи. Тем более, письмо отца врачи объясняли, все как один, психической неустойчивостью и даже произносили мудреные слова диагноза. Майя была не в силах поверить, что Михалыч, Бушкин и Володя убили ее отца… да и кто бы сказал, с какой целью они стали бы это делать?
Но где-то в глубине сознания копошился червячок сомнений… Так и копошился вплоть до не очень далекого года, когда спустя десятилетие молодой, подающий надежды археолог Майя Викторовна Бутаманова раскапывала склеп кагана III века.
Майя была неплохим археологом и антропологом. Ей достаточно было видеть череп, чтобы угадать внешность человека… Хотя бы примерно. Взяв череп в руки, Майя ошибиться не могла — слишком хорошо знала она эту голову, слишком часто прикасалась к ней — в те еще времена, когда забиралась к отцу в постель, слушала бесконечные истории о людях и духах, животных и удивительных приключениях, случавшихся в разное время.
Дул ветер, срывался с диванов вокруг сопок; там, в вышине, ветер гнал тучи туда, куда уходят души умерших. У земли ветер шелестел травой, свистел и выл в камнях могильной оградки, сушил слезы на лице археолога и антрополога с ученой степенью. Бежали тени облаков по сопкам прекрасной страны, оставшейся родиной Майи благодаря еще и обладателю этого черепа.
После этой находки удивительная история стала приносить Майе Бутамановой благоговение перед непостижимым путем великого отца и гордое чувство прикосновения к тайнам истории.
Впрочем, внук великого кагана родился русским по отцу, и род Орла на этом не прекратился… но стал жить уже совсем, совсем иначе.

ЧАСТЬ 5
ЦЕНА И СУТЬ ВЕЛИКОЙ ТАЙНЫ
ГЛАВА 1
Цена тайны
Где надо соединять кольцо? Конечно, на столе у деда Шуры, где же еще. Лежит пергамент — словно бы клочок плотной бумаги, а сколько приключений, сколько крови…
— А кто тебе сказал, что надо в полночь?
— Вроде и не сказано нигде, а когда же?
— А давай не будем ждать?
Громадная тайна манила. Тайна истории, причудливо ставшая семейной тайной для Курбатовых. Что с того, что не больше трех часов назад поезд встал на Московском вокзале? Что дорога не вышла еще из мозгов, из душ, усталость гонит по постелям? Надо все-таки закончить дело…
Удивительно было видеть, как части кольца мгновенно приникли друг к другу. Володя даже почувствовал, что половинки словно бы рванулись друг к другу, даже вроде проползли по столу последние доли миллиметра. И прикипели… так, что как ни старался Володя, он не в силах был найти место шва. Не было шва. Было единое кольцо; простенькое железное кольцо, каких десятки тысяч в мире.
А на пергаменте проступало… Ни под каким углом, никаким разглядыванием, ни под рентгеном невозможно было усмотреть даже и тени какой-то надписи. А вот теперь на гладкой поверхности наливались темнотой, все явственней проступали буквы. Текст на латыни, это видно. Вот, уже можно читать.
— Это что, брат, — «будь рад?»
— Перевести можно и так… Ты подожди, моих здесь знаний тоже маловато. Давай словарь…
Впрочем, текст перевели легко. И был это такой текст, что братья с минуту курили, а потом уже раздался голос Васи:
— Вот, значит, за чем гонялись предки… Четыре поколения, обалдеть…
Привет тебе, незнакомец!
Тебе повезло, человек! Ты близок к тому, чтобы получить все, чего тебе хотелось. И даже все, что хотелось миллионам людей, жившим до тебя и живущим сейчас. Власть над миром — в этом кольце. Ты должен погрузить кольцо в кровь младенца — и Вселенная будет у твоих ног. Младенец не должен быть старше года. С того момента, когда появился текст, не должно пройти больше трех дней. Спеши! Радуйся, незнакомец!
— Ну что, выполним условие? — первым раскрыл рот Володя.
— Я что-то не особенно хочу…
— А власть над миром?
— Власть… Ты веришь, что такой ценой — и власть?
— Ну, если можно крутить кольцо и получать все, что угодно… Вот только кто мне будет давать эту власть? Кому надо, чтобы мы убили ребенка?
— Вот то-го и оно… Ты хочешь выполнить условие? В смысле, тянет тебя на это?
Володя энергично замотал головой.
— Даже чтобы довести дело до конца? Прадед этого хотел… Умирал в Германии, небось думал — мне бы вот такое кольцо… Интересно, а он бы остановился? А мой дед? Представляешь, повернул ты кольцо, сказал слово — и красные разметены, нету их. Да и твой дед тоже, Володя. Повернул кольцо — и все в порядке…
— Может быть… Но, знаешь, я делать этого не буду… Да и тебе не советую. Может, пес с ним, с господством над миром, а?
— Можно ведь найти увечного, умирающего… Младенцы и такие бывают. Скажем, убить, когда он уже сам умирает…
— Мне тоже лезет это в голову… Но как будто мне нашептывают это, а не сам… Может, это кольцо действует? Как оно нам Бутаманова нашло? А теперь хочет, чтобы мы условие выполнили и ребенка убили. Я уже поэтому не буду. Не знаю, я сам придумал на эту гадость пойти или кольцо на меня действует.
— А ведь и правда — уже которое столетие лежит эдакая ловушка… И вроде бы мало кто, наверное, откажется. Всегда ведь можно найти, как ты сказал, увечного, больного, даже умирающего. На последней стадии рака, например.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68