«Жучки» излучали тепло, и Джонсон сразу узнал в них приборы траанского изготовления. Он улыбнулся:
– Очаровательная комната! Натали тоже села.
– Спасибо! Итак, я вас слушаю. Какое именно предложение хочет сделать мне мистер Орр?
Шэнк стряхнул с рукава пылинку, видную только ему одному.
– Ведь вы присутствовали при встрече ваших родителей и мистера Орра?
– Да, – кивнула Натали.
– Тем лучше, – снова перехватил инициативу Джонсон. – Мистер Орр предпочел бы договориться с мистером и миссис Восс или, ввиду невозможности этого, отложить обсуждение, но мы посоветовали ему действовать решительнее. Поэтому, если наше желание продолжить переговоры кажется вам поспешным или бестактным, то это наша, и только наша вина.
Сумка с сейфом лежала в нескольких дюймах от правой руки Натали. А вдруг в сейфе нет координат? Если они там, значит, есть надежда заключить сделку. Если нет, то ей потребуется время.
– Мои родители были бизнесменами и понимали, что время – деньги. Однако рынок есть рынок, и возможно, кто-то захочет дать более высокую цену за право владеть «Вратами Мескалеро».
Джонсон чуть нахмурился и послал условный радиосигнал в номер этажом ниже.
– Да, конечно, такое может случиться. Но ведь, как говорится, «лучше синица в руках, чем журавль в небе». Зачем вам ждать, если вы прямо сейчас можете получить вполне приличную цену?
Эти слова, казалось, повисли в воздухе. Натали переводила взгляд с диковинной головы на не менее странного мужчину, носившего ее на руках. Разве не именно этого она и хотела? Побыстрее закончить с продажей и получить деньги. Но почему эти адвокаты выглядят так неприветливо? И почему у нее ощущение, что все происходит как-то неправильно? Ответ на предложение поверенных Орра нашелся сам собой:
– Вы совершенно правы, мистер Джонсон, и я прислушаюсь к вашим словам. Однако я прошу немного подождать. У меня есть брат, ему скоро исполнится восемнадцать, и поэтому я не могу принимать решение единолично.
Ка-Ди быстро взглянул на Са-Ло, и в эту минуту дверь распахнулась, и на пороге показались еще трое – две женщины и мужчина. Менее опытный человек подумал бы, что Ари и ее громилы ошиблись дверью, и не стал бы тратить время на ненужные вопросы, но Натали слишком часто бывала на отдаленных планетах, чтобы сразу не сообразить, что к чему.
В один миг она оказалась на ногах, схватила Джонсона за уши и подняла его со стола. Он весил вдвое больше, чем могла бы весить обычная голова, да к тому же еще пытался укусить девушку. Увернувшись от его зубов, Натали метнула Джонсона в Ари. Тяжелая голова сбила ее с ног. Ари еще падала, а Натали, раскрутив сумку над головой, ударила ею второго визитера прямо в лицо. Он завопил, схватился за нос и закрутился на одном месте.
Оставшаяся женщина ухмыльнулась и протянула руку:
– Пока тебе везло, дорогая, но не надо испытывать судьбу! Отдавай сумку, иначе проведешь остаток жизни в больнице.
Признавая себя побежденной, Натали протянула ей сумку. «Нет! Не трогай!» – закричала Ари, но женщина уже вцепилась в ремень. Натали дернула сумку на себя, лишив нападавшую равновесия, потом она ударила ее коленом в живот, а когда та согнулась от боли, обрушила ей на затылок сцепленные кулаки. Женщина упала на пол и затихла.
Вне себя от бешенства Ари вскочила на ноги. Натали метнулась в спальню и заперла дверь. Почти сразу же ручка заходила ходуном: с той стороны пытались открыть дверь. Натали надела сумку через плечо и вышла на балкон. В это время дверь в спальню содрогнулась от тяжелого удара. Дерево затрещало, послышались ругательства. Натали взобралась на перила и выпрямилась. Где-то далеко внизу тускло поблескивал бетон. Девушка прыгнула, и ветер рванулся ей навстречу.
7
Тот, кто приковывает цепь к ноге брата своего, в конце концов обнаружит другой ее конец на своей шее.
Фредерик Дуглас. Американский аболиционист, ок. 1850 г.
ПЛАНЕТА НОВАЯ НАДЕЖДА
С восходом оранжево-желтого солнца поднялись испарения от сточных канав, пересекающих весь изолятор временного содержания. Вонь усиливалась, а время потекло еще медленнее. Сосед Дорна по камере умер около трех часов дня, но за его телом никто не приходил до темноты. Когда наконец тюремщики поволокли труп к двери, Дорн попытался объяснить им, что он попал сюда по недоразумению.
– Меня зовут Дорн Восс, я не знаю, за что посажен сюда. Пожалуйста, разрешите мне поговорить с вашим начальником!
Дорн не знал, что это такие же заключенные, как и он, которые согласились собирать трупы за дополнительную пайку. Один из них стал затягивать труп на тележку, а второй вернулся за фонарем. Он тяжело ступал по мокрому бетону, и каждый шаг отзывался эхом от стен. У него были всклокоченные черные волосы, щетина, как минимум, четырехдневной давности и низкий хриплый голос.
Могильщик поднял фонарь, и на стенах заплясали громадные тени.
– Послушай меня, мальчик! Никто из нас не знает, за что посажен сюда, но тем не менее все мы здесь. Береги силы, чтобы выжить. Кроме тебя самого, тебе никто не поможет!
С этими словами он вышел из камеры. Хлопнула дверь, и камера вновь погрузилась во тьму.
Через час под дверь сунули миску с каким-то варевом. Оно пахло дрожжами, и в нем плавали куски чего-то отдаленно напоминающего мясо. Впрочем, Дорн так сильно проголодался, что его интересовала только еда, а не то, из чего она состоит. Одним махом он отправил в рот эту бурду, а потом дочиста вылизал миску. После еды ему захотелось пить, но в камере не было другой воды, кроме той, что стекала по стене и образовывала небольшую лужицу в дальнем углу камеры. Дорн подумал о бациллах, кишащих там, и решил, что он может и потерпеть. Во всяком случае пока.
Стараясь не обращать внимания на жажду, Дорн сел, охватил колени руками и стал дожидаться утра. Ему хотелось курить, и он ругал себя за то, что привык к табаку. В соседней камере гудели голоса, раздавался надсадный, тяжелый кашель, откуда-то доносился звук молитвенного барабана. Дорн принялся было жалеть себя, но вовремя спохватился, вспомнив слова могильщика: «Береги силы, чтобы выжить! Кроме тебя самого, тебе никто не поможет».
В этих словах не было ничего особенного, обычная житейская мудрость, но они заставили юношу понять очень важную вещь. Только сейчас Дорн сполна осознал, что только один несет ответственность за свою жизнь. Именно он, а не родители, не учителя и не общество в целом. Да, жизнь сдала ему дрянные карты, но ведь перед этим он столько раз был при козырях! Ведь это он сам посмеялся над советами Тулла и проиграл все свои деньги. Может быть, кто-то захочет ему помочь, а может, и нет. Уцелеть, выжить – эту работу он может поручить только себе самому. И он ее выполнит! Главное – думать над каждым своим шагом и разработать надежный план освобождения.
Крысы носились в дальнем углу камеры, и, наблюдая за ними, Дорн незаметно для себя заснул. Во сне ему было хорошо.
Его разбудили голоса и лязг цепей. Свет просачивался сквозь решетку, рисуя на полу четкие прямоугольники. Во рту поселилась отвратительная горечь, плечо затекло.
В замке загремел ключ. Скрипнула дверь, и вошел охранник – крепенький коротышка. Он улыбался, постукивая петлей бича по ноге:
– Доброе утро, дитятко, пора вставать и радоваться жизни!
Согласно своей новой философии, Дорн не стал доказывать свою невиновность служителю низшего ранга, а поспешил к выходу. Под босыми ногами захлюпала грязь. Солнечный свет, особенно яркий после сумрака камеры, ослепил его, и юноша остановился. Его тут же толкнули в спину:
– Дитятко, ты думаешь, я с тобой целый день буду возиться? Ну-ка пошевеливайся! В конец шеренги, живо!
Шеренга была почти построена. Мужчины и женщины, некоторые с детьми, тусклыми глазами провожали Дорна, пока он добирался до указанного ему места. Узники были в основном среднего возраста, все в лохмотьях, все отощавшие и изможденные. Охранники подгоняли Дорна, стегая его бичами по голове, рукам и ногам. Они поступали так не по долгу службы, а просто потому, что им это было позволено, да еще потому, что бич, отсутствие цепей на ногах и чуть лучшая пища – вот и все, что отличало их от охраняемых ими рабов.
Пленники на дальнем конце шеренги не обратили на Дорна никакого внимания. Его поставили в строй и приковали к исключительно дорогому изделию на страдающей от нехватки металла Новой Надежде – длинной грязной цепи, которая тянулась вдоль всей шеренги. Потом щелкнул бич, и колонна пришла в движение. Дорн шагнул с правой ноги; это было ошибкой, поскольку усилием десятков людей цепь потащила вперед и его левую ногу. Он упал, но тут же поспешил встать, извиваясь под ударами бича.
Потребовался целый час, чтобы колонна с руганью и остановками проползла мимо бараков и выстроилась на склонах котлована, на дне которого стояло какое-то подобие платформы. Очевидно, это был старый карьер для добычи гравия. Платформу украшал матерчатый навес в красную и белую полоску, на ней стояли простой деревянный стол и довольно удобное кресло. Перед платформой в беспорядке валялись бетонные блоки.
Охранники выстроились по периметру котлована. Их начальник подошел к голове колонны, коснулся жезлом оков направляющего и двинулся вдоль шеренги. Одна за другой колодки падали в грязь, а узники выходили из строя и разбредались по склону кто куда.
Прошло около двух минут, прежде чем охранник добрался до Дорна. Наконец раздался щелчок, и железный браслет упал на землю.
Дорн осмотрел щиколотку, увидел, что кожа покраснела, и сказал себе, что надо будет непременно чем-нибудь обмотать ногу, пока кандалы не стерли ее в кровь.
Одни заключенные сбивались в маленькие группы, другие усаживались на бетонные блоки, третьи, в надежде напиться, вставали в очередь у двух труб, из которых била вода. Она текла постоянно, и возле них образовалась большая лужа; чтобы напиться, нужно было ступить в нее. Дорн занял место в очереди к правой трубе. Ему показалось, что она движется быстрее, но он ошибся. Слишком уж долго толкались возле бочки дети. Парень вспомнил, как в школе он точно так же маялся в очереди, когда в столовой готовили что-нибудь вкусненькое и на обед приходили все.
Прислушиваясь к разговорам, он узнал, что некоторые здесь уже не первый раз. Один из мужчин рассказывал всем, что скоро здесь соберется магистрат, будет слушание и, согласно законам города, обвиненные в бродяжничестве будут переданы Бирже труда Кено. А те, в свою очередь, продадут приговоренных мужчин, женщин и детей в рабство. Да, перспектива не из лучших, но неизвестность еще хуже.
Прошло сорок пять минут. Дорн приближался к трубе. Он уже стоял в луже и почти чувствовал, как живительная влага холодит ему гортань. А вдруг сейчас появятся члены магистрата? А что, если охранникам вдруг придет в голову отогнать их от воды? Эти страхи терзали его, и при мысли о том, что он может лишиться своей порции воды, Дорн начинал видеть во всех, кто стоял впереди, злейших врагов. Ему казалось, что они нарочно подольше задерживаются у бочки, специально тянут время, чтобы отнять у него то, что по праву принадлежит ему. Он приплясывал и суетился, с трудом подавляя желание отпихнуть стоявших впереди, и отчаянно посылал всем мысленные приказы двигаться побыстрее.
Внезапно началась суматоха. Зазвучали резкие голоса, защелкали бичи, охранники встали навытяжку, а к платформе двинулась странная процессия. В ней было что-то средневековое, и геральдическая символика в сочетании с черными мантиями участников шествия усиливала это впечатление. Магистрат явился! А до трубы оставалось всего два человека! Во рту у Дорна все горело от жажды, язык распух и стал шершавым. Воды! Он должен напиться воды! Очередь продвинулась еще на одного человека.
В это время над всем карьером прогремел голос, усиленный мегафоном:
– Эй, вы, у водопоя! Немедленно подойти к платформе! Дорн наклонился к трубе. Он должен напиться, а там пусть с ним делают, что хотят. Но в это время кто-то коснулся его руки. Он обернулся со злобным рычанием и увидел перед собой девушку, примерно свою ровесницу. У нее были большие коричневые глаза и перепачканное лицо. В руках она держала младенца не более шести месяцев от роду. Ребенок явно был болен. Девушка не плакала и не умоляла, нет – она попросила спокойным ровным голосом:
– Пожалуйста, мистер, наверное, у моего брата дизентерия, он умрет, если ему не дать воды.
Дорну стало невыразимо стыдно, когда он увидел, что у девушки губы запеклись и растрескались так же, как у него самого, но она просит не за себя – за брата. Выдавив из себя некое подобие улыбки, юноша шепнул:
– Ну тогда быстро! Быстро к трубе!
Она взглянула на него с благодарностью, и Дорн понял, что как бы ни было плохо ему, всегда есть кто-то, кому еще хуже.
Какой-то мужчина попытался оттолкнуть девушку, но Дорн преградил ему путь, а в толпу уже врезались охранники, хлеща бичами направо и налево. Люди бросились врассыпную. Девушка на мгновение остановилась рядом с Дорном, прокричала слова, которых он не разобрал, сунула что-то ему в руку и исчезла в толпе.
Вместе со всеми Дорн пошел к платформе. Тут он почувствовал, что предмет, который дала ему девушка, был мокрым. Он посмотрел на него и увидел, что это был ее шарфик. В ту же минуту он понял, что ему прокричала девушка. Стараясь не потерять ни одной капли, он затолкал шарфик себе в рот и принялся высасывать из него драгоценную влагу. Никогда он не пил ничего лучше, чем эта солоноватая, с привкусом ржавчины вода. Потом Дорн повязал шарфик себе на руку.
Охранник призвал всех к порядку и провозгласил:
– Суд номер шесть муниципальной судебной системы Оро приступает к заседанию. Председатель – судья Дженис Тал!
Осужденных вызывали в алфавитном порядке, а значит, у Дорна еще было время посмотреть, как вершится здесь правосудие. Стараясь никого не толкать, он пробрался в первый ряд и замер, вытянув шею.
У судьи Дженис Тал были собранные в замысловатый пучок волосы, сильно выщипанные брови, глаза с припухшими веками и узкогубый, похожий на прорезь, рот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40