https://wodolei.ru/catalog/unitazy/detskie/
- Ее рука скользнула под его руку и
повлекла к следующей картине. - Это настоящий шедевр. Фаусберг. Наивный
художник, но изобразил первое видение Альфы Центавра. Где сейчас люди не
бывают. Я обожаю эту картину.
- В ней что-то есть. - Он внимательно смотрел на картину со странным
ощущением современности и древности, осознавая реальность и и кисти
побывавшего художника, и самой звезды, потерянной человечеством.
- Было время, когда никто не знал ценности всего этого, - сказала
она. - Я знала. На первых кораблях было много художников-примитивистов.
Субсветовые предоставляли массу времени для творчества. Фаусберг работал
стальным пером и акриловыми красками, и черт побери, им, на станции,
пришлось изобретать совершенно новую технологию сохранения - я настояла.
Мой дядя купил многие из них, я хотела, чтобы они сохранились - так вот и
были спасены картины с Арго. Большинство их находится в музее Новгорода.
Теперь на солнечной станции ужасно, ужасно хотят получить одну из 61
фаусберговских Сайгни. И мы можем согласиться - за что-нибудь
эквивалентное. Мне представляется, скажем, Коро.
- Кто такой Коро?
- Господи, приятель! Деревья. Зеленые деревья. Ты видел ленты о
Земле?
- Многие. На минуту он забыл о своей тревоге, вспоминая щедрость
ландшафтов, более странных, чем на Сайтиин.
- Ну, так Коро писал пейзажи. Кроме прочего. Я, пожалуй, одолжу тебе
некоторые из моих лент. Пожалуй, далее поставим сегодня вечером - Кэтлин,
у тебя есть серии "Истоки Искусства Человечества"?
- Я уверена, что есть, сира. Я достану их.
- И другие тоже.
- А это, юный друг, один из наших. Шевченко. Он в нашей картотеке.
Бедняга, он умер при аварии системы жизнеобеспечения, когда они строили
Пито, там на берегу. Но у него были действительно великолепные работы.
Красные утесы и синева меховых деревьев. Это было слишком знакомо,
чтобы его заинтересовать. Он и сам мог бы так, подумал он про себя. Но
вежливость не позволила произнести это вслух. Он рисовал. И даже когда-то
писал маслом, под впечатлением работ художников-первопроходцев. Домосед,
он выдумывал звезды и чужие миры. Но никогда в жизни не предполагал, что
ему удастся покинуть Резьюн.
Пока не стало казаться, что это удастся Джордану.
Вошел Флориан и предложил Ари напиток, ярко-золотую смесь в
хрустальном бокале.
- Апельсиновый сок с виски с водой, - сказала она. - Ты когда-нибудь
пробовал апельсин?
- Синтетический, - ответил он. - Каждый пробовал.
- Нет, натуральный. Вот, попробуй.
Он отпил немного из предложенного бокала. Вкус был необычный,
сложный, кисло-сладко-горьковатый, помимо алкоголя. Вкус старой Земли,
если она говорила серьезно, а любой, имеющий у себя на стенах такие
картины, не может быть несерьезным.
- Приятно, - сказал он.
- Приятно... Замечательно! Сельхозники собираются заняться этими
деревьями. Мы полагаем, что у нас подходящее место для них - без всяких
неприятностей с генетикой: мы думаем, что зоны можно приспособить к ним в
том виде, как они есть. Это ярко-оранжевые плоды. Очень полезные. Попробуй
еще. Возьми себе бокал. Флориан, не приготовишь ли ты мне другой? - Она
теснее прижала его руку, направляя его к ступенькам и вниз, к кушетке. - А
что ты сказал Джордану?
- Просто, что Грант уже не здесь, и что все в порядке. - Он сел,
сделал большой глоток из бокала, а затем поставил его на латунную
подставку рядом с диваном, стараясь держать себя под контролем настолько,
насколько представлялось возможным в этом месте, в подобной компании. -
Больше я ничего ему не сказал. Я посчитал, что это мое дело.
- А это действительно так? - Ари вплотную придвинулась к нему, живот
его одеревенел, и он ощутил подступающую тошноту. Она положила руку ему на
бедро и прижалась к нему, а он мог думать только о тех эйзи, о которых
рассказал Джордан, о тех, которых она списала без всякой причины, бедные
осужденные эйзи, даже не знающие, что идут на смерть - просто очередной
медицинский контроль. - Подвинься ко мне, дорогой. Все ведь хорошо. Это же
так приятно, не правда ли? Не будь таким напряженным, а то - весь на
нервах. - Она провела рукой ему по ребрам и погладила по спине. - Ну,
будет, расслабься. Это удовольствие, так ведь? Повернись и позволь мне
поколдовать с своими плечами.
Это было похоже на то, как она заманивала в ловушку там, в
лаборатории. Он попытался придумать, как бы ответить на такую дерзость, и
окончательно растерялся. Он взял бокал и сделал большой глоток, и еще, и
не сделал то, о чем она просила. Но и ее рука не прекратила свои медленные
движения.
- Ты так напряжен. Видишь ли, это просто маленькое соглашение. И тебя
никто не заставит находиться здесь. Всего-то: встать и выйти за дверь.
- Конечно. Почему же мы не идем прямо в спальню, черт побери? - Еще
немного, и у него начнут дрожать руки. Холод льда в его бокале проникал
через пальцы прямо до костей. Он допил коктейль, не поднимая глаз.
Я мог бы убить ее, подумал он без всякого гнева. Разрубить гордиев
узел. Раньше, чем Флориан и Кэтлин смогут остановить меня. Я мог бы
свернуть ей шею. Что они тогда могут сделать?
Психозондировать меня и обнаружить все, что она сделала. Это
остановит ее.
Может быть, это выход. Может быть, это выход из создавшегося
положения.
- Флориан, у него кончился апельсиновый сок. Приготовь ему новый.
- Продолжим, дружок. Расслабься. Ты действительно не можешь так
поступить, ты это знаешь прекрасно, и я прекрасно знаю. Ты хочешь
попытаться сам? В этом проблема?
- Я хочу выпить, - пробормотал он. Все казалось нереальным, как в
кошмарном сне. В какой-то момент она начала было говорить с ним так, как
будто дает интервью, и все это было частью происходящего, подлого,
грязного дела, и он не знал, как пройти через все это, но он хотел быть
очень пьяным, очень-очень пьяным, чтобы его стошнило, станет ни на что не
способным, и ей придется на этом бросить.
- Ты говорил, что у тебя нет опыта, - сказала Ари. - Только лента.
Это правда?
Он не ответил. Он только повернулся на софе, чтобы узнать, сколько
еще времени потребуется Флориану, чтобы приготовить ему напиток, который
отвлек бы его от тягостных мыслей.
- Ты думаешь, что ты в порядке? - спросила Ари. На это он тоже не
ответил. Он разглядывал спину Флориана, пока тот наливал и смешивал
напитки. Он ощущал ладони Ари на своей спине, чувствовал по напряжению
покрывала, как она придвигается к нему, а его рука тем временем скользнула
по его боку.
Флориан вручил ему бокал, и он облокотился на спинку дивана,
потягивая апельсиновый напиток и спиной ощущая медленные, легкие движения
рук Ари.
- Позволь мне рассказать тебе кое-что, - сказала Ари мягко из-за его
спины. - Ты помнишь, что я говорила тебе о семейных связях? Что они
предусматривают ответственность? Я собираюсь оказать тебе настоящую
услугу. Спроси меня, какую?
- Какую? - спросил он, потому что должен был спросить.
Ее руки обвились вокруг него, и он хлебнул еще, стараясь не замечать
отвращение, которое она у него вызывала.
- Ты думаешь, что нежность должна иметь к этому какое-то отношение, -
сказала Ари. - Неверно. Нежность тут ни при чем. Сексом ты занимаешься сам
для себя, по своим собственным причинам, милый, просто потому, что
приятно. Вот и все. Так, временами, ты становишься действительно близок с
кем-то и хочешь этого снова и снова, это прекрасно. Может быть, ты
доверяешь этому человеку, но ты не должен. Ты действительно не должен.
Первая вещь, которую тебе следует запомнить, заключается в том, что ты
можешь получить это где угодно. Второе - то, что это связывает тебя с
людьми, не входящими в семью, портит твое восприятие, разве только ты
помнишь первое правило. Именно поэтому я и собираюсь оказать тебе услугу,
милый. Ты ведь не будешь стесняться того, чем мы занимаемся здесь. Не
правда ли, это приятно?
Было трудно дышать. Было трудно думать. Его сердце сильно колотилось,
в то время как ее руки неторопливо совершали волнующие движения, от
которых кожа становилась до невероятности чувствительной, и он испытывал
то ли удовольствие, то ли дискомфорт. Он и сам не знал, что именно. Он
выпил большой глоток сока с виски и попытался отвлечься на что-нибудь, на
что угодно, потому что чувствовал себя как в тумане, в котором все больше
и больше терял самоконтроль.
- Ну, как ты, дорогой?
Нехорошо, подумал он, а еще подумал, что он пьян. Но каким-то
краешком сознания он ощущал потерю ориентации в пространстве, нарушение
пространственных связей - ему, скажем, казалось, что Ари находится за
тысячу миль от него, ее голос слышен откуда-то сзади, но не прямо сзади, а
как-то со стороны, странно и асимметрично...
Это - катафорик. Наркотик для ленточного обучения. Паническое
беспорядочные мысли стрелой пронзили его мозг. Стимуляторы действуют
слишком быстро, тогда как тело запаздывало, завязнув в липкой атмосфере.
Небольшая доза. Он мог видеть. Он мог по-прежнему ощущать, как Ари
задирает его рубашку и оглаживает его обнаженную кожу, даже при отсутствии
чувства равновесия, при головокружении, при том, что вращалась вся
комната. Он выронил бокал и почувствовал холод льда и жидкости,
растекающейся по бедру и под ягодицы.
- О, дорогой. Флориан, помоги.
Он куда-то погружался. Но сознание сохранялось. Он попытался
двинуться, но волна звуков и ощущений, обрушившаяся на него, привела его в
замешательство. Он попытался не доверять ощущениям. Но это было самое
трудное. Он вполне сознавал, что Флориан ловит его бокал, что его голова
откинута назад, на колени Ари, в углублении ее скрещенных ног, что он
снизу вверх смотрит в склоненное лицо Ари, и что она расстегивает его
рубашку.
Она была не единственная, кто расстегивал его одежду. Он слышал
приглушенные голоса, но слова не долетали до него.
- Джастин, - произнес голос, и Ари ладонями повернула его голову. -
Если тебе что-то понадобится, только моргни, - прошептала она, как голос
на лентах. - Тебе хорошо?
Он не знал. Он был испуган и пристыжен, и в долгом кошмаре чувствовал
прикосновения, чувствовал, что его поднимают и стаскивают на пол с
чего-то, на чем он там лежал.
Над ним суетились Кэтлин и Флориан. Именно они прикасались к нему,
переносили его, и делали с ним такое, что он осознавал смутно, как бы
наблюдая со стороны, но что-то плохое, плохое и ужасное.
Перестаньте, думал он. Прекратите, я не согласен на это.
Я этого не хочу.
Но было удовольствие. Был взрыв чувств, что-то бесконечное, что-то
темное.
Помогите мне.
Я не хочу этого.
Он находился в полусознании, когда Ари обратилась к нему:
- Ты ведь не спишь, не так ли? Ты теперь понимаешь? Сверх этого
ничего и нет. Удовольствие в этом и состоит. Сверх этого ничего и нет,
независимо от того, с кем. Просто биологические реакции. В этом и первое,
и второе правило...
- Взгляни на экран.
Прокручивалась лента. Эротическая. Происходящее вторгалось в него и
смешивалось с его собственными ощущениями. Ему было приятно, и он
сопротивлялся этому, однако он не отвечал за происходящее, он не отвечал
ни за что, и не его вина...
- Я думаю, что он выходит...
- Дай ему еще немного. И он прекрасно справится.
Ничего нельзя сделать с тобой, чего не смогут сделать ленты. Так
ведь, малыш? Все равно с кем. Биологические реакции. Что бы она ни сделала
для тебя...
- Не двигайся...
- Боль и наслаждение, милый, так близки. Ты можешь в минуту дюжину
раз пересечь их границу, и боль превращается в наслаждение. Я могу
показать тебе. Ты будешь помнить, милый, что я могу для тебя сделать, и
ничто и никогда не сравнится с этим. Ты будешь думать об этом, ты будешь
думать об этом до конца жизни... и никогда ничего подобного не будет...
Он открыл глаза и понял, что вокруг полумрак, что он лежит голый в
незнакомой постели, а чья-то рука поглаживает его плечо, сдвигает прядь
волос, упавшую на лоб.
- Ну, ну, просыпайся, - сказала Ари. Это от ее веса придавливался
край матраса. Ари сидит одетая, а он...
Его сердце подскочило и заколотилось.
- Я ухожу в офис, малыш. Ты можешь поспать здесь, если хочешь.
Флориан позаботится о завтраке.
- Я иду домой, - сказал он и натянул на себя простыню.
- Все, что захочешь, - Ариана встала, освободив матрас, и подошла к
зеркалу, демонстративно не обращая на юношу внимания, что действовало на
нервы и беспокойно отозвалось в желудке. - Приходи, когда захочешь. -
Поговори с Джорданом, если захочешь.
- Что мне полагается теперь делать?
- Что захочешь, то и делай.
- Мне полагается остаться здесь? - В его голосе слышались
пронзительные панические нотки. Он знал опасность того, что Ари слышит
это, играет на этом, действует в соответствии с этим. Только что в ее
словах была угроза. Во всяком случае, он подумал, что была. Ее тон был
бесстрастный, без намеков. Ее голос действовал на нервы и на несколько
секунд заставил его позабыть о своей припрятанной контругрозе в лице
Гранта. - Это не сработает.
- Не сработает? - Ари поправила прическу. Она была элегантна в своем
костюме. Она повернулась к нему с улыбкой. - Приходи, когда захочешь. И
вечером можешь пойти домой. Кто знает, может быть, мы займемся этим снова?
Может, ты расскажешь об этом своему отцу, и у вас все пройдет спокойно.
Ммм? Рассказывай ему все, что захочешь. Само собой, я все записала. Так
что имеется масса улик, если он захочет обратиться в Департамент.
Он чувствовал, как озноб волнами накатывает на него. Он старался не
подать виду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
повлекла к следующей картине. - Это настоящий шедевр. Фаусберг. Наивный
художник, но изобразил первое видение Альфы Центавра. Где сейчас люди не
бывают. Я обожаю эту картину.
- В ней что-то есть. - Он внимательно смотрел на картину со странным
ощущением современности и древности, осознавая реальность и и кисти
побывавшего художника, и самой звезды, потерянной человечеством.
- Было время, когда никто не знал ценности всего этого, - сказала
она. - Я знала. На первых кораблях было много художников-примитивистов.
Субсветовые предоставляли массу времени для творчества. Фаусберг работал
стальным пером и акриловыми красками, и черт побери, им, на станции,
пришлось изобретать совершенно новую технологию сохранения - я настояла.
Мой дядя купил многие из них, я хотела, чтобы они сохранились - так вот и
были спасены картины с Арго. Большинство их находится в музее Новгорода.
Теперь на солнечной станции ужасно, ужасно хотят получить одну из 61
фаусберговских Сайгни. И мы можем согласиться - за что-нибудь
эквивалентное. Мне представляется, скажем, Коро.
- Кто такой Коро?
- Господи, приятель! Деревья. Зеленые деревья. Ты видел ленты о
Земле?
- Многие. На минуту он забыл о своей тревоге, вспоминая щедрость
ландшафтов, более странных, чем на Сайтиин.
- Ну, так Коро писал пейзажи. Кроме прочего. Я, пожалуй, одолжу тебе
некоторые из моих лент. Пожалуй, далее поставим сегодня вечером - Кэтлин,
у тебя есть серии "Истоки Искусства Человечества"?
- Я уверена, что есть, сира. Я достану их.
- И другие тоже.
- А это, юный друг, один из наших. Шевченко. Он в нашей картотеке.
Бедняга, он умер при аварии системы жизнеобеспечения, когда они строили
Пито, там на берегу. Но у него были действительно великолепные работы.
Красные утесы и синева меховых деревьев. Это было слишком знакомо,
чтобы его заинтересовать. Он и сам мог бы так, подумал он про себя. Но
вежливость не позволила произнести это вслух. Он рисовал. И даже когда-то
писал маслом, под впечатлением работ художников-первопроходцев. Домосед,
он выдумывал звезды и чужие миры. Но никогда в жизни не предполагал, что
ему удастся покинуть Резьюн.
Пока не стало казаться, что это удастся Джордану.
Вошел Флориан и предложил Ари напиток, ярко-золотую смесь в
хрустальном бокале.
- Апельсиновый сок с виски с водой, - сказала она. - Ты когда-нибудь
пробовал апельсин?
- Синтетический, - ответил он. - Каждый пробовал.
- Нет, натуральный. Вот, попробуй.
Он отпил немного из предложенного бокала. Вкус был необычный,
сложный, кисло-сладко-горьковатый, помимо алкоголя. Вкус старой Земли,
если она говорила серьезно, а любой, имеющий у себя на стенах такие
картины, не может быть несерьезным.
- Приятно, - сказал он.
- Приятно... Замечательно! Сельхозники собираются заняться этими
деревьями. Мы полагаем, что у нас подходящее место для них - без всяких
неприятностей с генетикой: мы думаем, что зоны можно приспособить к ним в
том виде, как они есть. Это ярко-оранжевые плоды. Очень полезные. Попробуй
еще. Возьми себе бокал. Флориан, не приготовишь ли ты мне другой? - Она
теснее прижала его руку, направляя его к ступенькам и вниз, к кушетке. - А
что ты сказал Джордану?
- Просто, что Грант уже не здесь, и что все в порядке. - Он сел,
сделал большой глоток из бокала, а затем поставил его на латунную
подставку рядом с диваном, стараясь держать себя под контролем настолько,
насколько представлялось возможным в этом месте, в подобной компании. -
Больше я ничего ему не сказал. Я посчитал, что это мое дело.
- А это действительно так? - Ари вплотную придвинулась к нему, живот
его одеревенел, и он ощутил подступающую тошноту. Она положила руку ему на
бедро и прижалась к нему, а он мог думать только о тех эйзи, о которых
рассказал Джордан, о тех, которых она списала без всякой причины, бедные
осужденные эйзи, даже не знающие, что идут на смерть - просто очередной
медицинский контроль. - Подвинься ко мне, дорогой. Все ведь хорошо. Это же
так приятно, не правда ли? Не будь таким напряженным, а то - весь на
нервах. - Она провела рукой ему по ребрам и погладила по спине. - Ну,
будет, расслабься. Это удовольствие, так ведь? Повернись и позволь мне
поколдовать с своими плечами.
Это было похоже на то, как она заманивала в ловушку там, в
лаборатории. Он попытался придумать, как бы ответить на такую дерзость, и
окончательно растерялся. Он взял бокал и сделал большой глоток, и еще, и
не сделал то, о чем она просила. Но и ее рука не прекратила свои медленные
движения.
- Ты так напряжен. Видишь ли, это просто маленькое соглашение. И тебя
никто не заставит находиться здесь. Всего-то: встать и выйти за дверь.
- Конечно. Почему же мы не идем прямо в спальню, черт побери? - Еще
немного, и у него начнут дрожать руки. Холод льда в его бокале проникал
через пальцы прямо до костей. Он допил коктейль, не поднимая глаз.
Я мог бы убить ее, подумал он без всякого гнева. Разрубить гордиев
узел. Раньше, чем Флориан и Кэтлин смогут остановить меня. Я мог бы
свернуть ей шею. Что они тогда могут сделать?
Психозондировать меня и обнаружить все, что она сделала. Это
остановит ее.
Может быть, это выход. Может быть, это выход из создавшегося
положения.
- Флориан, у него кончился апельсиновый сок. Приготовь ему новый.
- Продолжим, дружок. Расслабься. Ты действительно не можешь так
поступить, ты это знаешь прекрасно, и я прекрасно знаю. Ты хочешь
попытаться сам? В этом проблема?
- Я хочу выпить, - пробормотал он. Все казалось нереальным, как в
кошмарном сне. В какой-то момент она начала было говорить с ним так, как
будто дает интервью, и все это было частью происходящего, подлого,
грязного дела, и он не знал, как пройти через все это, но он хотел быть
очень пьяным, очень-очень пьяным, чтобы его стошнило, станет ни на что не
способным, и ей придется на этом бросить.
- Ты говорил, что у тебя нет опыта, - сказала Ари. - Только лента.
Это правда?
Он не ответил. Он только повернулся на софе, чтобы узнать, сколько
еще времени потребуется Флориану, чтобы приготовить ему напиток, который
отвлек бы его от тягостных мыслей.
- Ты думаешь, что ты в порядке? - спросила Ари. На это он тоже не
ответил. Он разглядывал спину Флориана, пока тот наливал и смешивал
напитки. Он ощущал ладони Ари на своей спине, чувствовал по напряжению
покрывала, как она придвигается к нему, а его рука тем временем скользнула
по его боку.
Флориан вручил ему бокал, и он облокотился на спинку дивана,
потягивая апельсиновый напиток и спиной ощущая медленные, легкие движения
рук Ари.
- Позволь мне рассказать тебе кое-что, - сказала Ари мягко из-за его
спины. - Ты помнишь, что я говорила тебе о семейных связях? Что они
предусматривают ответственность? Я собираюсь оказать тебе настоящую
услугу. Спроси меня, какую?
- Какую? - спросил он, потому что должен был спросить.
Ее руки обвились вокруг него, и он хлебнул еще, стараясь не замечать
отвращение, которое она у него вызывала.
- Ты думаешь, что нежность должна иметь к этому какое-то отношение, -
сказала Ари. - Неверно. Нежность тут ни при чем. Сексом ты занимаешься сам
для себя, по своим собственным причинам, милый, просто потому, что
приятно. Вот и все. Так, временами, ты становишься действительно близок с
кем-то и хочешь этого снова и снова, это прекрасно. Может быть, ты
доверяешь этому человеку, но ты не должен. Ты действительно не должен.
Первая вещь, которую тебе следует запомнить, заключается в том, что ты
можешь получить это где угодно. Второе - то, что это связывает тебя с
людьми, не входящими в семью, портит твое восприятие, разве только ты
помнишь первое правило. Именно поэтому я и собираюсь оказать тебе услугу,
милый. Ты ведь не будешь стесняться того, чем мы занимаемся здесь. Не
правда ли, это приятно?
Было трудно дышать. Было трудно думать. Его сердце сильно колотилось,
в то время как ее руки неторопливо совершали волнующие движения, от
которых кожа становилась до невероятности чувствительной, и он испытывал
то ли удовольствие, то ли дискомфорт. Он и сам не знал, что именно. Он
выпил большой глоток сока с виски и попытался отвлечься на что-нибудь, на
что угодно, потому что чувствовал себя как в тумане, в котором все больше
и больше терял самоконтроль.
- Ну, как ты, дорогой?
Нехорошо, подумал он, а еще подумал, что он пьян. Но каким-то
краешком сознания он ощущал потерю ориентации в пространстве, нарушение
пространственных связей - ему, скажем, казалось, что Ари находится за
тысячу миль от него, ее голос слышен откуда-то сзади, но не прямо сзади, а
как-то со стороны, странно и асимметрично...
Это - катафорик. Наркотик для ленточного обучения. Паническое
беспорядочные мысли стрелой пронзили его мозг. Стимуляторы действуют
слишком быстро, тогда как тело запаздывало, завязнув в липкой атмосфере.
Небольшая доза. Он мог видеть. Он мог по-прежнему ощущать, как Ари
задирает его рубашку и оглаживает его обнаженную кожу, даже при отсутствии
чувства равновесия, при головокружении, при том, что вращалась вся
комната. Он выронил бокал и почувствовал холод льда и жидкости,
растекающейся по бедру и под ягодицы.
- О, дорогой. Флориан, помоги.
Он куда-то погружался. Но сознание сохранялось. Он попытался
двинуться, но волна звуков и ощущений, обрушившаяся на него, привела его в
замешательство. Он попытался не доверять ощущениям. Но это было самое
трудное. Он вполне сознавал, что Флориан ловит его бокал, что его голова
откинута назад, на колени Ари, в углублении ее скрещенных ног, что он
снизу вверх смотрит в склоненное лицо Ари, и что она расстегивает его
рубашку.
Она была не единственная, кто расстегивал его одежду. Он слышал
приглушенные голоса, но слова не долетали до него.
- Джастин, - произнес голос, и Ари ладонями повернула его голову. -
Если тебе что-то понадобится, только моргни, - прошептала она, как голос
на лентах. - Тебе хорошо?
Он не знал. Он был испуган и пристыжен, и в долгом кошмаре чувствовал
прикосновения, чувствовал, что его поднимают и стаскивают на пол с
чего-то, на чем он там лежал.
Над ним суетились Кэтлин и Флориан. Именно они прикасались к нему,
переносили его, и делали с ним такое, что он осознавал смутно, как бы
наблюдая со стороны, но что-то плохое, плохое и ужасное.
Перестаньте, думал он. Прекратите, я не согласен на это.
Я этого не хочу.
Но было удовольствие. Был взрыв чувств, что-то бесконечное, что-то
темное.
Помогите мне.
Я не хочу этого.
Он находился в полусознании, когда Ари обратилась к нему:
- Ты ведь не спишь, не так ли? Ты теперь понимаешь? Сверх этого
ничего и нет. Удовольствие в этом и состоит. Сверх этого ничего и нет,
независимо от того, с кем. Просто биологические реакции. В этом и первое,
и второе правило...
- Взгляни на экран.
Прокручивалась лента. Эротическая. Происходящее вторгалось в него и
смешивалось с его собственными ощущениями. Ему было приятно, и он
сопротивлялся этому, однако он не отвечал за происходящее, он не отвечал
ни за что, и не его вина...
- Я думаю, что он выходит...
- Дай ему еще немного. И он прекрасно справится.
Ничего нельзя сделать с тобой, чего не смогут сделать ленты. Так
ведь, малыш? Все равно с кем. Биологические реакции. Что бы она ни сделала
для тебя...
- Не двигайся...
- Боль и наслаждение, милый, так близки. Ты можешь в минуту дюжину
раз пересечь их границу, и боль превращается в наслаждение. Я могу
показать тебе. Ты будешь помнить, милый, что я могу для тебя сделать, и
ничто и никогда не сравнится с этим. Ты будешь думать об этом, ты будешь
думать об этом до конца жизни... и никогда ничего подобного не будет...
Он открыл глаза и понял, что вокруг полумрак, что он лежит голый в
незнакомой постели, а чья-то рука поглаживает его плечо, сдвигает прядь
волос, упавшую на лоб.
- Ну, ну, просыпайся, - сказала Ари. Это от ее веса придавливался
край матраса. Ари сидит одетая, а он...
Его сердце подскочило и заколотилось.
- Я ухожу в офис, малыш. Ты можешь поспать здесь, если хочешь.
Флориан позаботится о завтраке.
- Я иду домой, - сказал он и натянул на себя простыню.
- Все, что захочешь, - Ариана встала, освободив матрас, и подошла к
зеркалу, демонстративно не обращая на юношу внимания, что действовало на
нервы и беспокойно отозвалось в желудке. - Приходи, когда захочешь. -
Поговори с Джорданом, если захочешь.
- Что мне полагается теперь делать?
- Что захочешь, то и делай.
- Мне полагается остаться здесь? - В его голосе слышались
пронзительные панические нотки. Он знал опасность того, что Ари слышит
это, играет на этом, действует в соответствии с этим. Только что в ее
словах была угроза. Во всяком случае, он подумал, что была. Ее тон был
бесстрастный, без намеков. Ее голос действовал на нервы и на несколько
секунд заставил его позабыть о своей припрятанной контругрозе в лице
Гранта. - Это не сработает.
- Не сработает? - Ари поправила прическу. Она была элегантна в своем
костюме. Она повернулась к нему с улыбкой. - Приходи, когда захочешь. И
вечером можешь пойти домой. Кто знает, может быть, мы займемся этим снова?
Может, ты расскажешь об этом своему отцу, и у вас все пройдет спокойно.
Ммм? Рассказывай ему все, что захочешь. Само собой, я все записала. Так
что имеется масса улик, если он захочет обратиться в Департамент.
Он чувствовал, как озноб волнами накатывает на него. Он старался не
подать виду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56